Blog

Сунь У-кун быстро спустился на землю и сказал:

— Учитель, река эта так широка, что нечего и думать перейти ее. Вы знаете, что мои глаза очень зорки. Днем я вижу все, что ожидает нас на расстоянии в тысячу ли, и даже ночью могу рассмотреть все, что делается на расстоянии в пятьсот ли. Но сейчас, сколько я ни смотрел, я никак не мог увидеть противоположного берега. Трудно даже представить себе, какой ширины эта река.

Услышав это, Трипитака пришел в отчаяние. Он не мог даже слова выговорить и, всхлипывая, бормотал:

— Ученики мои, что же мы будем делать?

— Не горюйте, учитель, — сказал тут Ша-сэн. — Взгляните, мне кажется, что там стоит человек.

— Да это как будто рыбак вытаскивает сеть, — подтвердил Сунь У-кун. — Обождите, сейчас я пойду поговорю с ним.

В несколько прыжков Сунь У-кун с посохом в руках очутился около того места, где они увидели рыбака. И каково же было его удивление, когда перед ним оказался не человек, а каменная плита. На плите в старинном стиле «чжуань» были написаны три крупных иероглифа: «Река, Достигающая неба». Пониже были еще две строчки в десять иероглифов, только поменьше. Надпись гласила: «Ширина реки восемьсот ли. Лишь немногим удалось перейти ее».

— Учитель! — крикнул Сунь У-кун, — посмотрите, что здесь написано.

Когда Трипитака подошел к плите и прочел надпись, из глаз его полились слезы.

— Ученик мой, — молвил он. — Покидая город Чанъань, я не думал, что путь в Индию так труден. Мне и в голову не приходило, что всякие злые духи и демоны будут чинить мне препятствия и что мне придется пересекать столько гор и рек.

— Прислушайтесь, учитель! — воскликнул Чжу Ба-цзе. — Вам не кажется, что где-то бьют в гонг? Очевидно, кто-то устроил для монахов трапезу. Хорошо бы нам попасть туда. Мы подкрепились бы немного, узнали бы, где переправа, и завтра перебрались бы через реку.

Трипитака прислушался: откуда-то действительно доносились удары гонга.

— Это, несомненно, буддийские монахи, — молвил Трипитака. — У даосов не бывает такой музыки. Мы должны сейчас же отправиться туда.

И они пошли прямо на звуки. Сунь У-кун, как всегда, шел впереди. Дорога была ужасная. С трудом, по ухабам, перейдя песчаную отмель, они увидели селение, дворов примерно на пятьсот; по виду дома принадлежали зажиточным хозяевам.

Трипитака сошел с коня. Возле одного дома, находившегося как раз в начале улицы, развевался флаг. Во дворе был виден свет фонарей, оттуда доносился аромат благовоний.

— Сунь У-кун, — сказал тут Трипитака. — Пожалуй, здесь лучше, чем в пещере у реки или на горе. В доме мы сможем укрыться от холода и спокойно поспать. Только вам пока лучше не ходить туда. Вы настолько безобразны, что одним своим видом можете навлечь беду, и мы останемся без пристанища. Сначала пойду я и попрошу хозяина пустить нас на ночь. Если он согласится, я позову вас. Если же откажет, все равно не устраивайте скандала.

— Пожалуй, это правильно, — согласился Сунь У-кун. — Вы идите, а мы подождем вас.

Трипитака снял плетеную шляпу, поправил балахон и с непокрытой головой и посохом в руках подошел к воротам дома. Ворота были полуоткрыты, однако Трипитака не решился войти во двор. Он постоял немного и вскоре увидел, как из ворот вышел старец, с четками на шее. Бормоча молитву, старец стал закрывать ворота. Трипитака, молитвенно сложив руки, поспешил обратиться к нему.

— Почтенный благодетель, — громко произнес он, — разрешите спросить вас.

— Вы опоздали, почтенный монах, — отвечал старец, тоже кланяясь.

— Как опоздал? — спросил Трипитака.

— А очень просто, ничего уже не осталось. Вам следовало прийти пораньше. Монахи, для которых мы устроили трапезу, ели сколько их душе было угодно. Кроме того, мы дали каждому из них по три шэна риса, по куску полотна и еще немного денег. Жаль, что вы так поздно пришли.

— Почтенный благодетель, — сказал, низко склонившись, Трипитака, — я шел не на трапезу.

— Что же в таком случае привело вас сюда? — удивился старик.

— Я посланец Танского императора и иду из Китая в Индию за священными книгами, — отвечал Трипитака. — И вот, когда я прибыл сюда, наступил вечер. Услышав звуки гонга, я решил попросить вас пустить меня на ночлег. А завтра с рассветом я снова отправлюсь в путь.

— Почтенный монах! — воскликнул старик и даже руками замахал. — Разве вы не знаете, что человек, принявший монашеский обет, не должен лгать. До китайской империи пятьдесят четыре тысячи ли. Как же вы могли проделать этот путь сами?

— Вы совершенно правы, уважаемый благодетель, — сказал Трипитака. — Мне удалось добраться сюда лишь потому, что у меня есть три ученика, которые помогали мне перебираться через горы и реки, охраняли и оберегали меня на протяжении всего пути.

— А где же они сейчас, почему их нет с вами? — спросил старик. — Позовите их, пусть отдыхают.

— Ученики! — позвал Трипитака.

Как вы знаете, читатель, Сунь У-кун обладал неугомонным характером, Чжу Ба-цзе был груб и невежествен, а Ша-сэн — прост и неотесан. И вот, услышав, что их зовут, они, позабыв обо всем, опрометью кинулись во двор. Один тащил за собой коня, другой, нагруженный вещами, шел вприпрыжку. Увидев их, старик от страха упал на землю.

— Злые духи пришли, злые духи, — бормотал он.

— Почтенный благодетель, не бойтесь, — стал успокаивать его Трипитака. — Это не злые духи, а мои ученики.

— Как же так, — сказал, весь дрожа, старик, — у такого, как вы, благородного и почтенного на вид человека ученики — настоящие чудовища.

— Вы не смотрите, что у них не совсем приятный вид, — сказал Трипитака, — зато они умеют подчинять драконов и тигров и вылавливать и уничтожать злых духов.

Старик с недоверием отнесся к словам Трипитаки. Вместе они потихоньку вошли во двор. Между тем ученики Трипитаки уже успели привязать коня и, ворвавшись в приемную комнату, опустили на землю поклажу. В это время в приемной комнате находилось еще несколько монахов, которые нараспев читали молитвы.

— Эй вы, что вы там поете? — подняв морду, крикнул Чжу Ба-цзе.

Монахи взглянули на Чжу Ба-цзе и пришли в неописуемый ужас:

Глядя, как разбегаются монахи, Сунь У-кун, Чжу Ба-цзе и Ша-сэн стали хлопать в ладоши и громко смеяться. Это еще больше напугало монахов: они ринулись прочь, спасая свою жизнь, налетая друг на друга и сталкиваясь лбами. Вскоре в помещении никого из них не осталось.

Между тем Трипитака вместе с хозяином вошел в приемную комнату, где было совершенно темно. Тут они услышали хохот учеников Трипитаки.

— Негодяи вы этакие, — стал ругать их Трипитака. — Что же вы безобразничаете? Разве поверит кто-нибудь, что я каждый день делаю вам наставления! Ведь еще в старину говорили: «Тот, кто добродетелен от природы — является святым человеком; кто становится добродетельным благодаря наставлениям — является мудрецом; тот же, на кого не действуют даже наставления, — является глупцом». Выходит, вы и есть глупцы. Вы как безумные ворвались во двор и перепугали нашего благодетеля, вы разогнали монахов, возносивших моления. Неужели вы не понимаете, что вина за все это ложится также и на меня?

Ученики до того сконфузились, что не нашлись даже, что ответить. Наконец старик убедился, что это действительно ученики Трипитаки.

— Ничего особенного не произошло, — сказал он, кланяясь Трипитаке. — Мы только что закончили моление, загасили фонари и роздали подаяние.

— В таком случае, — сказал Чжу Ба-цзе, — принесите нам остатки еды, предназначенные для жертвоприношения. Мы поедим и ляжем спать.

— Принесите сюда фонари! — крикнул старик.

Услышав это, люди, находившиеся в наружных помещениях, очень удивились.

— Да ведь там у них происходит моление и много свечей, — сказали они, — зачем же еще фонари понадобились?

Несколько слуг вышло из дому, и тут они убедились, что в приемной совершенно темно. Тогда они зажгли фонари и прошли туда. Однако, увидев Чжу Ба-цзе и Ша-сэна, они со страху побросали фонари и опрометью бросились обратно, захлопнув за собой дверь.

— Злые духи явились! — кричали они на бегу.

Тогда Сунь У-кун поднял с земли фонарь, затем зажег свечи и, притащив кресло, пригласил Трипитаку занять почетное место. По сторонам от него уселись его ученики. Напротив сел старик хозяин. В тот момент, когда они беседовали, раздался стук двери и из дома, опираясь на посох, вышел еще один старец.

— Что за черти появились ночью в нашем добропорядочном доме? — спросил он.

Тогда первый старец поспешно поднялся со своего места и, идя навстречу пришедшему, ответил:

— Успокойся, брат, это не злые духи, а преподобный монах из Китая — империи Танов, который идет за священными книгами. И хотя его ученики на вид довольно безобразны, люди они хорошие.

Тогда второй старец положил свой посох и, поклонившись гостям, приветствовал их. Когда церемония приветствий была окончена, он распорядился, чтобы принесли чай и кушанья. Однако, несмотря на то что он отдавал свое приказание несколько раз, дрожавшие от страха слуги так и не осмеливались накрывать на стол.

— Почему это ваши слуги ходят взад и вперед? — не вытерпев, спросил Чжу Ба-цзе.

— Я позвал их, чтобы они подали вам кушанья, почтенные отцы, — отвечал хозяин.

— И сколько человек будет нам прислуживать? — поинтересовался Чжу Ба-цзе.

— Восемь, — последовал ответ.

— Кого же они будут обслуживать? — продолжал допытываться Чжу Ба-цзе.

— Да всех вас, — отвечал хозяин.

— Ну, для того чтобы обслужить вон того, белолицего учителя, потребуется всего один человек, — сказал тогда Чжу Ба-цзе. — Для того чтобы обслужить этого заросшего волосами и похожего на Бога грома, нужно не меньше двух человек. Для того, со зловещим лицом, необходимо восемь человек. Ну, а для меня одного, — все двадцать.

— Можно подумать, что у вас огромный аппетит, — сказал хозяин.

— Боюсь, что им всем не управиться, — отвечал Чжу Ба-цзе.

— Ну, не бойтесь, люди у нас найдутся, — произнес хозяин.

На его зов явилось человек сорок взрослых и подростков.

Между тем разговор старика с гостями успокоил обитателей дома, и они перестали бояться. Они принесли и поставили на почетное место стол для Трипитаки, по бокам — три стола для его учеников, а один стол, за который сели оба хозяина, поставили против стола Трипитаки. Вначале были поданы фрукты и овощные блюда, затем принесли пампушки, вареный рис и приправы. Перед тем как приступить к трапезе, Трипитака встал и, подняв палочки, стал читать молитву. Дурень, который был жадным до еды да вдобавок к тому еще сильно проголодался, не мог дождаться, пока Трипитака кончит молитву. Пододвинув к себе большую деревянную чашку, покрытую красным лаком, наполненную рисом, он опрокинул ее в рот.

— Этот почтенный монах ничего не соображает, — сказал стоявший рядом подросток-слуга. — Если бы он спрятал пампушку, это бы еще ничего. А рисом ведь он перепачкает всю одежду.

— Да ничего я не прятал, — отвечал, хитро улыбаясь, Чжу Ба-цзе. — Я съел всю чашку.

— Ты и рта не открывал, — сказал работник. — Как же ты мог съесть ее?

— Глупости вы говорите, — сказал Чжу Ба-цзе. — Если не верите, смотрите, как я это делаю.

Тогда работник наполнил еще одну чашку и передал ее Чжу Ба-цзе. Дурень, как и в первый раз, опрокинул ее прямо в рот.

— Почтенный отец, — сказали изумленные слуги, — да что у тебя горло полированным кирпичом, что ли, выложено, что пища проходит, как по маслу, без малейшей задержки.

Пока Трипитака читал молитву, Чжу Ба-цзе уничтожил таким образом чашек шесть риса. И только после того как молитва была прочитана, он взял палочки и принялся за еду наравне со всеми. Дурень пожирал все, что перед ним было. Он без разбора сгребал рис, пампушки, фрукты и прочую еду, и все это запихивал себе в рот.

— Давай, подбавляй, накладывай, — только покрикивал он. — Что-то вы плохо подносите.

— Мудрый брат мой, — сказал тут Сунь У-кун. — Тебе бы не следовало жадничать. Ведь лучше быть сытым наполовину, чем голодать, что мы вынуждены были бы испытать, если бы остановились на ночлег в горах.

— Молчи ты, морда, — отмахнулся Чжу Ба-цзе. — Ведь недаром говорится: «Чем кормить монахов не досыта, лучше быть заживо погребенным».

— Не обращайте на него внимания и убирайте со стола, — сказал Сунь У-кун.

— Мы не станем скрывать от вас, почтенные монахи, — молвили тогда с поклоном хозяева. — Пришли бы вы днем, все было бы в порядке. Мы могли бы накормить не меньше ста человек, даже с таким аппетитом, как у этого почтенного монаха. Но вы опоздали. Мы собрали остатки, сварили пампушки всего из одного даня муки, пять доу риса и приготовили немного закусок. Мы хотели угостить своих соседей и накормить наших монахов. Но, когда вы появились, от страха все монахи разбежались, и мы не решились пригласить даже ближайших соседей. Все, что было у нас приготовлено, мы преподнесли вам. Если вы голодны, можно распорядиться, чтобы приготовили еще.

— Конечно, распорядитесь! — сказал Чжу Ба-цзе.

Когда со стола была убрана посуда, Трипитака поклонился хозяевам и поблагодарил их за угощение.

— Разрешите спросить, как ваша фамилия? — обратился он к хозяевам.

— Наша фамилия Чэнь, — отвечали те.

— Так мы с вами однофамильцы, — сложив ладони рук и почтительно кланяясь, молвил Трипитака.

— Разве ваша фамилия тоже Чэнь, почтенный отец? — удивились хозяева.

— Да, — отвечал Трипитака. — В миру моя фамилия была Чэнь. Скажите, пожалуйста, по какому случаю у вас сегодня было устроено богослужение?

— Об этом не стоит спрашивать, учитель, — сказал смеясь Чжу Ба-цзе. — Известно, что богослужения устраиваются либо о ниспослании урожая, либо в честь окончания бедствия, либо в память об умершем.

— Нет, у нас тут совсем другое, — отвечал хозяин.

— По какому же случаю вы устроили трапезу? — продолжал допытываться Трипитака.

— Это богослужение было совершено в память о том, кто должен скоро умереть.

Услышав это, Чжу Ба-цзе так и покатился со смеху.

— Ну, и шутник же вы, почтенный дедушка, — сказал он. — Мы сами непревзойденные обманщики, а вы хотите провести нас такими пустяками! Да разве монахам неизвестно, по какому случаю устраиваются богослужения? Можно при жизни совершать богослужения и сжигать различные предметы для того, чтобы переселившийся в загробный мир не испытывал ни в чем недостатка на том свете, а также богослужения для предварительной оплаты возможных грехов. Но как можно совершать богослужения в память о том, кто еще не умер?

«Да этот Дурень не так уж глуп», — с одобрением подумал Сунь У-кун и сказал:

— Вы что-то, почтенный отец, путаете. Как же можно совершать заупокойное богослужение по еще не умершему человеку?

— Вы лучше скажите нам, — молвили кланяясь хозяева, — почему вы не пошли прямым путем, а завернули к нам?

— Мы шли прямой дорогой, — отвечал Сунь У-кун, — но когда приблизились к реке, то увидели, что переправиться через нее не сможем. Тут мы услышали звуки гонга и барабанный бой, и вот пришли к вашему дому, чтобы попроситься переночевать.

— А вы ничего не заметили на берегу? — спросил хозяин.

— Мы видели там каменную плиту, — отвечал Сунь У-кун, — на которой вверху написано: «Река, Достигающая неба», а внизу: «Ширина реки восемьсот ли. Лишь немногим удалось перейти ее». Больше мы ничего не видели.

— Повыше этого места, на расстоянии примерно одного ли, стоит храм князя Божественного влияния. Вы не видели его?

— Не видели, — сказал Сунь У-кун. — Расскажите, пожалуйста, что это за князь.

— О почтенные отцы! — в один голос воскликнули оба старца со слезами на глазах.

— Раз он посылает вам благодатный дождь и счастливые облака, значит, он добр. Почему же вы так расстраиваетесь, вспоминая о нем?

— Почтенные отцы! — воскликнули старцы, топая от горя ногами и колотя себя в грудь.

— Совершенно верно, — подтвердил старик.

— И сейчас, видимо, наступила очередь вашей семьи? — спросил Сунь У-кун.

— Да, в этом году наступила наша очередь, — подтвердил старик. — Наше селение насчитывает сто дворов, называется оно Чэньцзячжуан и входит в уезд Юаньхуэй, государства Чэчиго. Этот князь требует, чтобы каждый год ему приносили в жертву мальчика, девочку, свинью, барана и жертвенное вино. Все это он сразу поедает, а взамен этого посылает нам хорошую погоду и благодатный дождь. Если же не принести ему жертву, он обрушит на нас всякие бедствия.

— А сколько у вас сыновей?— поинтересовался Сунь У-кун.

— О горе, горе! Заговорив о сыновьях, вы заставляете меня пылать от стыда! — воскликнул в ответ хозяин. — Мы с братом уже старики. Зовут брата Чэнь Цин, ему пятьдесят восемь лет, мое имя — Чэнь Дэн. Мне шестьдесят три года. В наши годы, конечно, трудно иметь детей. Мне было пятьдесят лет, а сына я все не имел. Тогда мои родные и друзья уговорили меня взять наложницу. Я с большой неохотой сделал это, и вот у меня родилась дочь. В этом году девочке пошел восьмой год. Зовут ее И Чэн-цзинь.

— Какое дорогое имя, — заметил Чжу Ба-цзе. — Почему же это ее так назвали?

— Не имея долгое время детей, — отвечал старик, — я решил заняться добрыми делами: строил мосты и дороги, сооружал кумирни и пагоды, делал подаяния монахам. Все эти расходы я записывал. И оказалось, что к моменту рождения дочери я израсходовал всего тридцать цзиней золота, что и составляет один безмен. Вот почему ее и назвали И Чэн-цзинь — Один безмен золота.

— А мальчик чей? — спросил Сунь У-кун.

— Мальчик — моего брата, — отвечал хозяин. — Он тоже рожден от наложницы. В этом году ему исполнилось семь лет и зовут его Чэнь Гуань-бао.

— А почему его так назвали? — поинтересовался Сунь У-кун.

— У них в доме есть изображение бога Гуань, — отвечал хозяин, — а так как они обращались к этому богу с молитвами о ниспослании им сына, то малыша и назвали Гуань-бао. Если сложить мои годы и годы брата — получится сто двадцать лет, а у нас всего только эти двое ребят. И на наше горе очередь приносить жертву дошла до нас. Мы, конечно, не смеем ослушаться. Теперь вы должны понять, какие чувства мы испытываем, теряя своих детей. Вот почему наше сегодняшнее богослужение называется «предварительная заупокойная служба».

Выслушав эту печальную историю, Трипитака не удержался и заплакал.

— Еще древние люди говорили: «Слива Хуан-мэй не опадает, а опадает слива Цин-мэй. Небо наказывает тех, у кого нет детей».

— Разрешите мне спросить вас, почтенный хозяин, — вступил тут в разговор Сунь У-кун. — Много у вас добра?

— Да кое-что есть, — отвечал хозяин. — Одних поливных земель у нас циней пятьдесят да богарных семьдесят. Кроме того, у нас около ста пастбищ, триста буйволов да около тридцати голов мулов и лошадей. Ну, а свиней, овец, кур и гусей не перечесть. Запасов зерна в наших амбарах нам не съесть. Одежды не сносить. Словом, добра у нас достаточно.

— Ну что ж, в таком случае пеняйте сами на себя. Нельзя быть такими скрягами.

— Почему вы считаете, что мы скряги? — удивился хозяин.

— Совершенно непонятно, — продолжал Сунь У-кун, — почему при таком состоянии вы жертвуете своими детьми? За- тратив пятьдесят лян серебра, вы смогли бы купить мальчика, а затратив еще сто лян — и девочку. Если считать со всеми дополнительными расходами, то на все это ушло бы не более двухсот лян, зато вы сохранили бы своих детей. Разве плохо оставить после себя потомство?

— Почтенный отец, — отвечали хозяева со слезами на глазах. — Вы даже не знаете, что у нас тут творится. Этот дух очень хитер. Он часто появляется у нас в деревне.

— Может быть, вы скажете нам, как он выглядит? — спросил Сунь У-кун. — Он высокий или маленького роста?

— Мы никогда его не видели, — отвечали старики. — Но как только налетает порыв ветра, насыщенный ароматом, мы знаем, что это явился наш повелитель. Тогда мы поспешно возжигаем благовония — и все, от мала до велика, совершаем поклоны. Этот дух прекрасно знает все, что происходит у нас в деревне. Он знает даже день рождения каждого человека и принимает в жертву только наших детей. Мы готовы потратить не то что двести — триста, а несколько тысяч лян для того, чтобы найти детей, похожих на наших и такого же роста. Но ведь таких нигде не найдешь.

— Ну вот что, — сказал Сунь У-кун. — Нельзя ли привести сюда ваших детей? Я хотел бы взглянуть на них.

Брат хозяина, Чэнь Цин, поспешил в дом и вынес на руках Гуань-бао, поставив его перед фонарем. Мальчик, не подозревая, какая его ждет участь, бегал, прыгал, резвился и прятал фрукты в рукава. Сунь У-кун взглянул на мальчика, произнес заклинание и, встряхнувшись, превратился в его точную копию. Оба мальчика, взявшись за руки, стали прыгать и играть. Это превращение так испугало стариков, что они тут же повалились на колени.

— Ну, что вы, что вы, почтенные господа, — сказал Трипитака. — Не унижайте себя!

— Ведь я только что разговаривал с этим почтенным мо нахом, — сказал хозяин, — как же он успел превратиться в точную копию моего сына? На мой зов они оба бегут ко мне. Нет, это невероятно! Пожалуйста, примите свой настоящий вид!

Сунь У-кун потер щеки и принял свой обычный вид.

— Почтенный господин, — сказали хозяева, опустившись на колени перед Сунь У-куном. — Какой удивительной силой вы обладаете!

— Ну как, был я похож на вашего сына? — спросил Сунь У-кун.

— Совершенно похожи, точная копия, — воскликнул хо- зяин. — И лицо, и голос, и одежда, и рост — все как у него.

— Это еще не все, — сказал Сунь У-кун. — Если бы вы взвесили нас, то убедились бы, что и вес у нас одинаков.

— Мы нисколько не сомневаемся в этом, — сказал хозяин.

— Как вы думаете, — спросил Сунь У-кун, — сойду я за жертву?

— Несомненно, — сказали хозяева.

— Тогда я спасу этого мальчика, — сказал Сунь У-кун, — и оставлю вам потомка: пусть он возжигает благовония и совершает жертвоприношения предкам. Я готов стать жертвой этого духа.

— Почтенный отец! — воскликнул, земно кланяясь, Чэнь Цин. — Если вы действительно решились оказать мне такую милость, я дам вашему учителю тысячу лян серебра на дорожные расходы.

— А меня чем вы отблагодарите? — спросил Сунь У-кун.

— Но если вы решили принести себя в жертву, — сказал старик, — значит, вас не будет в живых?

— Как так не будет?

— Да вас же съест дух.

— Вы думаете, он посмеет съесть меня?

— Если не съест, так только потому, что от вас исходит дурной запах, — сказал хозяин.

— Ну, пусть на то будет воля неба, — торжественно произнес Сунь У-кун. — Если он съест меня, значит, мне суждено безвременно умереть; не съест — значит, счастье мое.

Чэнь Цин от радости только отбивал поклоны и выразил желание прибавить еще пятьсот лян серебра. Между тем Чэнь Дэн, прислонясь к двери, горько плакал.

— Почему же вы не благодарите? — спросил его Сунь У-кун, поняв его состояние. — Вам тяжело расстаться с дочерью?

— Да, мне трудно примириться с этой утратой, — сказал старик, опускаясь на колени перед Сунь У-куном. — Мы очень благодарны вам, почтенный учитель, за то, что вы согласились спасти моего племянника. Но мне тяжело, ведь у меня единственная дочь, и, когда я умру, некому будет даже оплакивать меня у гроба.

— Тогда вот что, — сказал Сунь У-кун. — Идите сейчас же и сварите еще пять доу риса, приготовьте хорошие овощные закуски и преподнесите все это вон тому монаху с длинной мордой. Я думаю, что после этого он согласится принять образ вашей дочери, и мы вместе с ним отправимся на съедение духу. Таким образом мы совершим акт добродетели и спасем ваших детей. Что вы на это скажете?

Чжу Ба-цзе пришел в полное смятение.

— Дорогой брат! — воскликнул он. — Ты можешь рисковать своей жизнью. Но меня, пожалуйста, оставь в покое и не впутывай в свои проделки.

— Мой мудрый брат, — отвечал ему Сунь У-кун. — Пословица гласит: «Даже курица должна заработать себе на пропитание». Нас здесь хорошо приняли, отлично угостили. И вместо того чтобы кричать, будто ты не насытился, ты бы лучше помог их беде.

— Дорогой брат, — возразил Чжу Ба-цзе, — я вовсе не обладаю искусством превращений.

— Как же так, — произнес Сунь У-кун, — ведь ты можешь принимать тридцать шесть видов.

— Чжу Ба-цзе, — вступил тут в разговор Трипитака, — Сунь У-кун рассуждает правильно. Ведь недаром говорится, что: «Спасти жизнь человека — лучше, чем построить семиярусную пагоду». Своим поступком ты, во-первых, отблагодаришь хозяев, и, кроме того, совершишь доброе дело, которое зачтется тебе в будущей -жизни. К тому же делать тебе сегодня ночью нечего, и для вас с Сунь У-куном это будет приятной прогулкой.

— Да что вы говорите, учитель, — воскликнул Чжу Ба-цзе. — Я могу превратиться в гору, дерево, камень, в паршивого слона, в буйвола, в какого-нибудь толстяка. Но принять вид маленькой девочки очень трудно.

— Не верьте ему, почтенные люди, — сказал Сунь У-кун. — Приведите-ка сюда малютку, мы посмотрим.

Чэнь Дэн поспешил в дом и вскоре вернулся с дочерью на руках. Вместе с ним пришла его жена и домочадцы. И старые и малые опустились на колени и стали отбивать поклоны, умоляя спасти И Чэн-цзинь. Голова девочки была украшена диадемой бирюзового цвета с жемчужными подвесками. Одета она была в куртку из золотистого шелка, зеленую атласную накидку со стоячим воротником, расшитым узорами в виде шашечной доски и юбку из цветастого шелка. На ногах были розовые атласные туфельки с носками в виде головы жабы. Шелковые панталоны были расшиты золотом. Она так же, как и двоюродный брат, стала тут же лакомиться фруктами.

— Ну вот, Чжу Ба-цзе, тебе девочка, — сказал Сунь У-кун. — Принимай поскорее ее вид, и мы отправимся к вол- шебнику.

— Дорогой брат, — взмолился Чжу Ба-цзе. — Разве могу я превратиться в такое изящное, прелестное существо?

— Поторапливайся! — прикрикнул на него Сунь У-кун. — Не заставляй меня пускать в ход свой посох!

— Не дерись, брат, — взмолился Чжу Ба-цзе. — Я сейчас попробую, посмотрим что получится.

Он поспешно произнес заклинание и, покачав головой, крикнул:

— Изменись!

В тот же момент голова его превратилась в точную копию головы девочки. Но его огромный живот остался таким же и портил всю картину.

— Ну, давай, давай дальше! — смеясь кричал Сунь У-кун.

— Ты можешь бить меня, если тебе угодно, — сказал Чжу Ба-цзе, — но больше я ничего не могу сделать.

— Да ведь не можешь же ты оставаться с головой девочки и телом монаха, — сказал Сунь У-кун. — Хорошенькое дело — ни мужчина, ни женщина. Ну-ка, давай я попробую что-нибудь сделать.

Он дунул на Чжу Ба-цзе, и тот сразу же превратился в точную копию девочки.

— Ну, почтенные хозяева, — сказал Сунь У-кун, — чтобы вы не перепутали нас с вашими детьми, уведите их отсюда и домочадцев тоже. Дайте им фруктов, пусть едят, и следите за тем, чтобы они не плакали. Если дух услышит их голоса — все пропало. Он будет готов выступить против нас.

После этого наш чудесный Мудрец приказал Ша-сэну хорошенько охранять Танского монаха.

— Вы как, связываете жертву по рукам и ногам или же ноги оставляете свободными? Зажариваете ее или рубите на куски?

— Дорогой брат, — взмолился Чжу Ба-цзе, — перестань издеваться надо мной. Я ведь не обладаю такими способностями, как ты.

— Что вы, что вы, — сказал хозяин. — Мы ничего подобного не будем делать. Мы возьмем два больших покрытых красным лаком блюда и попросим вас сесть на них. Затем эти блюда поставим на стол, и слуги унесут этот стол в кумирню.

— Ну вот и чудесно, — произнес Сунь У-кун. — Несите блюда, посмотрим, что из этого получится.

Хозяева приказали принести блюда, и Сунь У-кун с Чжу Ба-цзе уселись на них. Затем слуги взяли столы, вынесли их во двор, поносили немного и вернулись с ними в зал.

— Ну что, брат Чжу Ба-цзе, — сказал, довольный, Сунь У-кун. — Если нас будут носить с таким почетом, мы будем, пожалуй, главными монахами.

— Если бы нас только выносили и приносили, — сказал на это Чжу Ба-цзе, — я согласился бы, чтобы это продолжалось до утра. Но нас ведь понесут в кумирню на съедение, а это не шутка!

— Ты хорошенько следи за мной, — наказывал Сунь У-кун. — Как только он примется за меня, беги.

— Да ведь мы не знаем, кого он раньше будет есть, — сказал Чжу Ба-цзе. — Хорошо, если он начинает с мальчиков, тогда я смогу убежать. А если он вначале ест девочек, тогда что делать?

— В прошлые годы, — сказал тут хозяин, — некоторые смельчаки отважились пробраться за кумирню или спрятаться там под жертвенным столом. Так вот они видели, что он вначале ест мальчиков, а затем уж принимается за девочек.

— В таком случае мне повезло, — обрадовался Чжу Ба-цзе.

В этот момент снаружи послышался бой барабанов и удары в гонг, засверкали огни. Кто-то открыл ворота и крикнул:

— Выносите мальчика и девочку!

Хозяева разразились рыданиями. Четверо слуг подняли столы и понесли их прочь.

Если вам интересно узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.

Заперев дверь на засов, дух громко сказал: — Чья же очередь сегодня приносить мне жертву?

— Если позволите, я скажу, — отвечал Сунь У-кун, с трудом подавляя смех. — В этом году настала очередь семьи Чэнь Дэн и Чэнь Цин.

Такой ответ поразил духа.

«А этот мальчуган очень смел, — подумал он, — да и говорит складно. Обычно в таких случаях на первый вопрос ничего не отвечают. После второго от страха теряют сознание, а когда я беру их, они уже почти мертвы. Почему же этот мальчик так смело ответил на мой вопрос?..»

Не решаясь подойти к своим жертвам, дух снова спросил:

— А как вас зовут?

— Меня зовут Чэнь Гуань-бао, — ответил улыбаясь Сунь У-кун, — а ее — И Чэн-цзинь.

— Ну что ж, — сказал тогда дух. — Церемония жертвоприношения освящена обычаем. Сегодня настала ваша очередь, и сейчас я должен буду вас съесть.

— Мы не смеем противиться этому, — смиренно отвечал Сунь У-кун. — Поступайте как вам угодно.

Эти слова привели духа в еще большее смущение, и он не осмеливался приступить к делу.

— Хватит разговаривать! — крикнул он. — Обычно я начинаю с мальчиков, но сегодня, пожалуй, изменю своему правилу и начну с девочки.

— Великий князь! — воскликнул тут, придя в смятение Чжу Ба-цзе. — Не нарушайте установленного порядка и делайте так, как обычно!

Но дух без дальнейших разговоров подошел к И Чэн-цзинь и схватил ее. В этот момент Чжу Ба-цзе стремительно спрыгнул со стола, принял свой обычный вид и, схватив грабли, взмахнул ими. Дух бросился было бежать, но Чжу Ба-цзе успел ударить его. Раздался оглушительный треск.

— Я сломал его кольчугу! — крикнул Чжу Ба-цзе.

Сунь У-кун, который тоже успел принять свой настоящий вид, присмотрелся и увидел две огромных рыбьих чешуи, которые по форме напоминали ледяное блюдо.

— Догнать его! — крикнул Сунь У-кун. В тот же миг они подпрыгнули и очутились в воздухе.

Здесь следует сказать, что дух, отправляясь в кумирню, не захватил с собой никакого оружия.

— Вы откуда явились и как смеете оскорблять людей, нарушать обряд и позорить мое доброе имя? — крикнул он.

— Эта низкая тварь не знает, кто мы, — сказал Сунь У-кун. — Мы — ученики преподобного Танского монаха Трипитаки, который по велению китайского императора следует в Индию за священными книгами. Вечером мы пришли в дом Чэней и остановились там на ночлег. От хозяев мы услышали о том, что в этих местах водится злой дух по имени Лин-гань, который требует, чтобы ему ежегодно приносили в жертву мальчика и девочку. И вот мы, по доброте душевной, решили спасти детей и выловить тебя, мерзкая тварь. Если хочешь остаться в живых, сейчас же докладывай, сколько лет ты числишься здесь великим князем и сколько пожрал детей. Услышав это, дух бросился бежать и не успел Чжу Ба-цзе нанести ему удар, как он превратился в порыв ветра и исчез в реке, Достигающей неба.

— Гнаться за ним не стоит, — сказал Сунь У-кун. — Этот волшебник живет, видно, где-нибудь в воде. Завтра мы подумаем о том, как выловить его и переправить нашего учителя через реку.

Чжу Ба-цзе согласился, и они вернулись в кумирню. Здесь они забрали свинью, барана и все остальные жертвенные предметы и все это вместе со столами принесли в дом Чэней.

И вот в тот момент, когда Трипитака, Ша-сэн и братья Чэнь сидели в зале в ожидании известий, они вдруг увидели Сунь У-куна и Чжу Ба-цзе, нагруженных всяким добром.

— Сунь У-кун, а как же церемония жертвоприношения? — спросил Трипитака.

Тут Сунь У-кун рассказал обо всем, что произошло, и сообщил, что дух скрылся в реке. Хозяева были в восторге и сразу же приказали приготовить лучшие комнаты, постелить там по- стели и пригласили Трипитаку и его учеников отправиться на отдых. Однако это к делу уже не относится.

Между тем дух, которому удалось спасти свою жизнь, вернувшись к себе во дворец, сел на трон и погрузился в мрачное молчание. Его подчиненные, обитатели водного царства, видя своего повелителя в таком настроении, стали спрашивать его:

— Что вас так огорчило? Ведь после жертвоприношения вы являлись обычно в прекрасном настроении.

— В прошлые годы мне удавалось кое-что принести и вам, — отвечал дух. — Но в этот раз я не только остался голодный, но к тому же еще встретил там довольно сильных соперников, которые чуть было не погубили меня.

— Кто же это такие? — спросили его подчиненные.

— Это ученики преподобного Танского монаха из Китая, — сказал дух. — Они идут на Запад за священными книгами. Один из них превратился в мальчика, другой—в девочку. Затем они приняли свой настоящий вид и чуть было не погубили меня. Я давно уже слышал о том, что Танский монах — человек святой и совершенный. Тот, кому удастся съесть хоть кусочек его мяса, обретет бессмертие. И вот теперь ученики его опорочили мое имя и нарушили церемонию жертвоприношения. Я бы очень хотел поймать этого монаха, но боюсь, что это невозможно.

В этот момент вперед выступила окунь-самка, одетая в пестрое платье. Непрерывно приседая и кланяясь, она сказала:

— Если вы, великий князь, хотите поймать Танского монаха, это можно легко устроить. Однако могу ли я рассчитывать на то, что, поймав его, вы и мне пожалуете кусочек его мяса?

— Если ты что-нибудь придумала и поможешь мне изловить Танского монаха, — сказал дух, — я назову тебя своей сестрой, и мы вместе полакомимся.

Окунь-самка поблагодарила духа и сказала:

— Мне известно, великий князь, что вы обладаете искусством вызывать ветер и дождь, будоражить моря и реки, однако я не знаю, подвластен ли вам мороз.

— Конечно, подвластен, — сказал дух.

— В таком случае, — сказала окунь-самка, — вы можете заморозить реку, не правда ли?

— Конечно, могу! — подтвердил дух.

— Ну, тогда все в порядке! — воскликнула окунь-самка, захлопав в ладоши от радости.

— Расскажи нам, как ты думаешь это сделать? — спросил дух.

— Сейчас уже третья ночная стража, — сказала тогда окунь-самка. — И вы, великий князь, не должны терять ни минуты. Прежде всего пошлите ледяной ветер, а затем метель. Надо, чтобы река, Достигающая неба, покрылась льдом. После этого те из нас, кто обладает искусством превращения, должны принять человеческий облик и, нагрузившись тюками с тачками и зонтами в руках, двигаться по льду. Помните, что Трипитака очень спешит получить священные книги, и вот, когда он увидит, что по льду ходят люди, он непременно последует их примеру. Вы же, князь, должны сидеть посредине реки и ожидать монаха. Как только услышите, что он идет, ломайте лед, и Трипитака вместе со своими учениками провалится в воду. Таким образом мы сразу захватим их всех.

Выслушав это, дух остался очень доволен и непрерывно восклицал:

— Чудесно, замечательно!

Мы не будем распространяться о том, как дух, покинув свой дворец, поднялся в воздух, вызвал ветер и снег и заморозил реку. Вернемся лучше к Трипитаке и его ученикам, которые ночевали в доме Чэня.

Перед рассветом они начали дрожать от холода. Чжу Ба-цзе стал сильно кашлять и тут же проснулся.

— Дорогой брат, — позвал он Сунь У-куна, — что-то очень холодно стало.

— Дурень ты, — отозвался Сунь У-кун, — видно, никогда из тебя настоящего человека не выйдет. Люди, ушедшие из мира, не должны замечать ни жары, ни холода.

— А ведь правда очень холодно, — сказал Трипитака.

Трипитака и его ученики не могли больше уснуть, встали и оделись. Но, открыв дверь, они так и застыли от изумления. Вокруг все было бело. Они поняли, что выпал снег.

— Ничего нет удивительного в том, что вы продрогли, — сказал Сунь У-кун, — снег какой выпал! — И они стали любоваться чудесным зрелищем.

А снег все шел и шел. Снежинки кружились в воздухе, сплетаясь в сверкающие, словно нефрит, нити. Путники довольно долго любовались раскрывшейся перед ними картиной. Как вдруг заметили двух работников, которых хозяева прислали расчистить дорожки. Два других работника принесли им горячей воды для мытья. Вскоре гостям подали чай с печеньем. Затем, чтобы обогреть комнату, принесли жаровню с углями. Все уселись в гостиной, и началась беседа.

— Почтенные благодетели, — спросил Трипитака, — скажите, в ваших краях, как и у нас, год делится на весну, лето, осень и зиму?

— Хоть мы живем от вас и очень далеко, — с улыбкой сказал хозяин, — но наша страна отличается от вашей только обычаями. А хлеб, скот и все остальное находится под одним небом и согревается одним солнцем. Почему же мы не должны делить год на четыре времени?

— В таком случае, — продолжал Трипитака, — почему у вас сегодня выпал снег и стало холодно?

— Видите ли, — сказал хозяин. — Сейчас хотя и седьмой месяц, но уже наступил период белой росы, то есть праздник осени, который обычно падает на восьмой месяц. А в восьмом месяце у нас здесь всегда выпадает иней.

— Совсем не так, как у нас в Китае, — сказал Трипитака. — У нас иней начинает выпадать только после зимнего солнцестояния.

Пока они беседовали, слуги накрыли на стол. В это время снег пошел еще сильнее, и вскоре толщина его покрова уже достигала двух чи. Трипитака от огорчения даже заплакал.

— Успокойтесь, почтенный отец, — утешал его хозяин. — Стоит ли расстраиваться от того, что выпал снег? У нас столько хлеба, что мы можем кормить вас, как бы долго вы здесь ни прожили.

— Вам непонятно мое беспокойство, почтенный благодетель, — отвечал на это Трипитака. — В тот год, когда я по велению императора отправился в путь, он сам проводил меня до городских ворот и собственноручно преподнес мне на прощанье бокал вина. Затем он спросил меня, когда я возвращусь обратно. Я совершенно не представлял себе, какой трудный и опасный путь предстоит мне проделать, и, не подумав, ответил, что мне потребуется три года. Однако после того как я расстался с императором, прошло уже более семи лет, а я так еще и не сподобился повидать Будду. Мне очень тяжело сознавать, что я нарушил свое слово. Кроме того, меня беспокоит мысль о злых духах, которые чинят нам всякие препятствия. Но раз уж нам посчастливилось попасть в ваш дом и мои ученики оказали вам небольшую услугу, я осмелюсь просить вас найти для нас лодку, на которой мы могли бы переправиться. Боюсь, что этот снег надолго задержит нас и тогда я не знаю, когда вернусь на родину.

— Да вы не беспокойтесь, почтенный учитель, — продолжал хозяин. — Вы ехали так долго, что какие-то несколько дней не сыграют никакой роли. Обождите немного. Когда прояснится и растает снег, я переправлю вас через реку, хотя бы для этого потребовалось все мое состояние.

В это время вошел слуга и доложил, что завтрак подан. Хозяин и гость отправились в зал. Позавтракав, они продолжали свою беседу. Вскоре их снова пригласили к столу. Глядя на обильное угощение, Трипитака еще больше расстроился.

— Раз вы так любезны, что оставили нас в своем доме, — сказал он, — то прошу вас, не считайте нас гостями и не хлопочите. — Почтенный отец, — возразил хозяин. — За ту милость, которую вы нам оказали, за спасение наших детей, невозможно отблагодарить. Даже если бы мы ежедневно устраивали в вашу честь пиры и делали вам подношения, этого было бы слишком мало.

Вскоре снег перестал идти и на улицах показался народ. Хозяин, видя, как расстроен Трипитака, приказал расчистить дорожки в саду и пригласил Трипитаку посидеть в снежном гроте, куда была принесена жаровня с углем.

— Этот старик, по-моему, ничего не соображает, — сказал с улыбкой Чжу Ба-цзе. — В саду хорошо весной. А какое удовольствие сидеть там в такой холод!

— Сам ты ничего не понимаешь, Дурень, — сказал Сунь У-кун. — Снежный пейзаж имеет свою прелесть: уединение и тишина. Это, несомненно, доставит удовольствие учителю и успокоит его.

— Совершенно правильно, — подтвердил хозяин и пригласил всех в сад. Там действительно было очень красиво.

Они долго любовались открывшейся их взору красотой и наконец уселись в снежном гроте. К ним пришли соседи, которым они рассказали всю историю путешествия паломников за священными книгами. После того как они выпили по чашке ароматного чаю, хозяин спросил:

— А вы, уважаемые отцы, вино пьете?

— Я даже не прикасаюсь к нему, — отвечал Трипитака, — а вот ученики мои могут выпить чашечку, другую легкого вина.

Хозяин был очень доволен и тотчас же приказал принести теплого вина, чтобы гости могли согреться. Слуги принесли стол и круглую жаровню, и гости вместе с соседями выпили по нескольку чашечек.

Между тем уже наступил вечер и гостей пригласили в дом ужинать. В этот момент с улицы вдруг донесся разговор.

— Вот так холод! Даже река, Достигающая неба, замерзла!

— Сунь У-кун, — услышав это, забеспокоился Трипитака, — что же мы будем делать?

— Холод наступил очень неожиданно, — заметил хозяин, — и река, видимо, замерзла только у берегов, там, где мелко.

— Река замерзла на всем пространстве в восемьсот ли, — продолжал все тот же голос. — Поверхность ее гладкая, как зеркало. По льду уже идут люди.

Услышав это, Трипитака выразил желание тотчас же пойти взглянуть на реку.

— Не спешите, учитель, — уговаривал его хозяин. — Сейчас уже поздно. Завтра пойдем.

Тут они распрощались с соседями и отправились в отведенное им помещение отдыхать.

На следующий день, как только они проснулись, Чжу Ба-цзе сказал:

— Учитель, сегодня ночью было еще холоднее. Наверное, река совсем замерзла.

Трипитака подошел к двери и, кланяясь небу, молвил:

— Великие духи — хранители веры! С того момента, как мы отправились на Запад с благородным намерением достичь цели и совершить поклонение Будде, мы, несмотря на все трудности и опасности пути, ни разу не сетовали на свою судьбу. И вот сейчас мы снова ощущаем помощь неба: по льду мы можем перейти на противоположный берег. Клянемся, что, возвратясь на родину, мы доложим нашему императору об оказанных нам милостях, и он отблагодарит вас за все благодеяния!

Закончив молитву, Трипитака приказал Чжу Ба-цзе седлать коня.

— Учитель, не спешите, — уговаривал хозяин. — Через несколько дней, когда снег растает, я сделаю лодку и переправлю вас через реку.

— Мне кажется, что все эти разговоры излишни, — сказал тут Ша-сэн. — Мы только слышали о том, что река замерзла. А ведь нужно увидеть это собственными глазами. Это вернее, чем слушать других. Сейчас я оседлаю коня, и вы, учитель, сами поезжайте туда и посмотрите.

— Совершенно справедливо, — поддержал Ша-сэна хозяин и приказал работникам оседлать шесть лошадей, а коня Трипитаки не трогать.

В сопровождении шести слуг они все вместе отправились к реке и, приблизившись к берегу, стали смотреть. Что же они увидели?

— Куда они направляются? — спросил Трипитака.

— На том берегу, — отвечал Чэнь, — находится женское царство Силян. А эти люди—торговцы. Товар, который здесь стоит сто цяней1, на том берегу стоит десять тысяч. И, наоборот, то, что там дешево, здесь ценится очень высоко. Выгода от торговли настолько велика, что ради нее эти люди готовы даже рисковать жизнью. В обычное время они погружаются по семьдесят человек в лодку и, не взирая на бурю и непогоду, переправляются через реку. Вот и сейчас, как только они увидели, что река замерзла, они, несмотря на опасность, решили отправиться в путь.

— В жизни самое главное для мирян — это слава и выгода, — сказал Трипитака. — Ради этих двух вещей они готовы пожертвовать даже своей жизнью. Однако и мы мало чем отличаемся от них, выполняя волю императора. Ведь и мы делаем это ради славы. Сунь У-кун! — приказал он. — Отправляйся в дом нашего благодетеля, собери вещи, оседлай коня, и мы отправимся в путь. Надо воспользоваться тем, что река замерзла.

Сунь У-кун, хмыкнув, пошел выполнять приказание.

— Учитель, — сказал тут Ша-сэн, — пословица говорит: «За тысячу дней человек съедает тысячу шэнов риса». Раз уж мы нашли приют в доме почтенного Чэня, то почему бы нам не прожить здесь еще несколько дней. Мы можем подождать, пока растает снег, сделаем лодку и переправимся через реку. Мне кажется, что спешка никогда не приводит к добру.

— Ну, что ты глупости болтаешь, — сказал Трипитака. — Если бы сейчас был второй месяц, можно было бы надеяться, что потеплеет и снег растает. Но ведь сейчас седьмой месяц, и с каждым днем становится все холоднее. Как же можно говорить об оттепели? Мы только попусту задержимся на целых полгода.

— Хватит вам разговаривать, — сказал Чжу Ба-цзе, спрыгнув с лошади. — Сейчас я пойду посмотрю, насколько крепок лед.

— Ну и Дурень, — сказал Сунь У-кун. — Если вчера ты мог узнать, как глубока река, бросив в нее камень, то как сможешь ты узнать толщину льда?

— Ничего ты не понимаешь, брат, — сказал Чжу Ба-цзе. — Я стукну разок по льду своими граблями. Если лед сломается, значит, он тонок и нечего думать отправляться в путь. Если же лед выдержит удар моих граблей — значит, можно идти.

— Что же, Чжу Ба-цзе совершенно прав, — сказал Трипитака.

Дурень подобрал полы халата и пошел к реке. Здесь он взял обеими руками свои грабли и, взмахнув ими, изо всех сил стукнул по льду. Раздался страшный треск: на льду осталось девять белых царапин, Чжу Ба-цзе почувствовал сильную боль в руках, но лед нигде не треснул.

— Можно идти! — смеясь крикнул Чжу Ба-цзе. — Тут все промерзло до самого дна.

Это очень обрадовало Трипитаку. Путники вернулись в дом Чэня и стали собираться в дорогу.

Все старания хозяев оставить хоть ненадолго гостей, оказались тщетными. Тогда хозяева приготовили сушеных лепешек, хлеба и прочей еды и дали путникам на дорогу. Вся семья Чэней вышла из дома и, земно кланяясь, благодарила Трипитаку и его учеников. Затем принесли блюдо, наполненное мелкими монетами. Хозяин взял его и с поклоном преподнес Трипитаке.

— Примите это в знак нашего к вам уважения и благодарности за спасение наших детей.

Но Трипитака даже руками замахал и, качая головой, сказал:

— Мы отреклись от мира, поэтому деньги и богатство нам не нужны. В пути мы должны кормиться подаянием. Достаточно того, что вы дали нам всякой еды.

Но так как хозяева умоляли принять их скромный подарок, Супь У-кун взял с блюда серебряную монету весом в пять цяней, отдал ее Трипитаке и сказал:

— Возьмите, учитель, и считайте, что это тоже подаяние. Не надо обижать почтенных хозяев, ведь они выражают вам свои добрые чувства.

После этого они распрощались с хозяевами и двинулись к реке. На льду конь стал скользить и едва не сбросил Трипитаку.

— Какая скверная дорога, учитель, — заметил Ша-сэн.

— Надо, пожалуй, вернуться и попросить немного соломы, — сказал Чжу Ба-цзе.

— Зачем это тебе понадобилась солома? — поинтересовался Сунь У-кун.

— Ничего ты не знаешь, — отвечал Чжу Ба-цзе. — Если обвязать соломой копыта, конь не будет скользить, и наш учитель сможет спокойно ехать.

Услышав это, Чэнь тут же послал за соломой и попросил Трипитаку подняться на берег. Когда принесли солому и обвязали коню копыта, путники снова простились с Чэнями и продолжали свой путь. После того как они прошли около четырех ли, Чжу Ба-цзе дал Трипитаке его посох и сказал ему, чтобы он положил его на коня и держал в горизонтальном положении.

— А ты хитер, Дурень, — заметил Сунь У-кун. — Ведь не сти посох — твоя обязанность. Зачем же ты отдал его учителю?

— Тебе, видно, не приходилось ходить по льду, поэтому ты так говоришь, — отвечал Чжу Ба-цзе. — На льду часто бывают полыньи и легко утонуть. И вот, если у человека нет чего-нибудь вроде этого посоха, который к тому же следует держать горизонтально, он камнем пойдет на дно. И лед над ним сразу же закроется, словно крышка. Тогда уж нечего рассчитывать выбраться на поверхность. Вот для этого и нужно держать что-нибудь в руках.

— Можно подумать, что этот Дурень всю жизнь провел на льду, — сказал смеясь Сунь У-кун.

И все же все они последовали совету Чжу Ба-цзе: каждый из них нес свой посох на плечах. А Чжу Ба-цзе, нагруженный багажом, подвесил свои грабли к поясу, придав им горизонтальное положение. Так они чувствовали себя в большей безопасности.

Шли они пока стемнело. Затем подкрепились немного и, не задерживаясь, двинулись дальше. Ярко светила луна, заливая серебряным светом все вокруг и отражаясь на зеркальной поверхности льда. Не смыкая глаз, путники шли до самого утра. Затем снова поели и двинулись дальше. Вдруг раздался оглушительный треск. Конь от страха едва не упал.

— Ученики мои, что это может означать? — спросил встревоженный Трипитака.

— Это наверно земля треснула от того, что сильно промерзла, — сказал Чжу Ба-цзе. — В этом месте река, пожалуй, промерзла до самого дна.

Трипитака был поражен, услышав это, но все же успокоился и подстегнул коня.

Между тем дух, вместе со своими подчиненными, давно уже ждал паломников. Услышав стук копыт, он пустил в ход свое волшебство и расколол лед. Образовалась трещина. Перепуганный Сунь У-кун тотчас же взвился ввысь. А конь и остальные три путника пошли на дно.

Тут дух схватил Трипитаку и вместе с ним вернулся к себе во дворец.

— Где моя сестра? — крикнул дух.

— Я здесь, великий князь, — отозвалась самка-окунь, с поклонами приблизившись к воротам. — Однако я не смею считать себя вашей сестрой.

— Зачем ты так говоришь, мудрая сестра моя, — молвил дух. — Ведь ты знаешь пословицу: «Слово — не воробей, вылетит — не поймаешь». Мы ведь договорились с тобой.

Затем дух приказал слугам принести стол, хорошенько наточить ножи, вырезать сердце и внутренности Трипитаки, снять с него кожу и разрезать его на куски. Он велел также позвать музыкантов, чтобы вместе со своей нареченной сестрой полакомиться мясом Трипитаки и обрести бессмертие.

— Великий князь, — сказала тогда самка-окунь. — Давайте немного обождем. Боюсь, как бы его ученики не явились сюда и не учинили здесь скандал. Вот если через дня два эти мошенники не явятся, мы полакомимся в свое удовольствие. Устроим настоящий пир. Вы займете почетное место среди своих подданных. Вас будут забавлять музыкой, танцами. Так, пожалуй, будет лучше.

Дух решил, что она права, и приказал запереть Танского монаха в огромный каменный ящик, в шесть чи длиной, и поставить этот ящик позади дворца. Однако оставим пока Трипитаку и вернемся к Чжу Ба-цзе и Ша-сэну.

Очутившись в воде, они стали вылавливать вещи и складывать их на коня, а затем, рассекая воду, направились к берегу. — Где же учитель? — спросил Сунь У-кун, наблюдая за ними с высоты.

— Был учитель по фамилии Чэнь, — отвечал на это Чжу Ба-цзе, — и не стало его. Теперь у него другое имя: «Опустившийся на дно». Искать его бесполезно. Надо добраться до берега, а там решим, что делать дальше.

Читатель помнит, что Чжу Ба-цзе был когда-то небесным полководцем. Восемьдесят тысяч морских воинов Млечного Пути были подвластны ему. Ша-сэн прежде жил в реке Сыпучих песков, а белый конь был внуком Царя драконов Западного моря. Поэтому нет ничего удивительного в том, что они чувствовали себя в воде, как дома, Находясь в воздухе, Сунь У-кун указывал им дорогу, и благодаря этому они быстро добрались до берега. Там они почистили коня и выжали свою одежду. Великий Мудрец опустился на облаке вниз, и они все вместе отправились в дом Чэней. Кто-то заметил их и поспешил доложить хозяевам:

— Трое паломников возвращаются, а четвертого не видно.

Братья Чэнь поспешили навстречу и, увидев насквозь промокших путников, сказали:

— Как мы уговаривали вас, почтенные отцы, погостить еще у нас, но вы отказались. Вот видите, что получилось. А где ваш уважаемый учитель, монах Трипитака?

— Такого теперь больше нет, — отвечал Чжу Ба-цзе. — Зовите его теперь Опустившийся на дно.

Услышав это, оба брата зарыдали.

— Ах, горе какое, — причитали они. — Ведь говорили мы вам, что как только растает снег, мы соорудим лодку и переправим вас через реку. И вот теперь из-за своего упрямства он поплатился жизнью.

— Не убивайтесь, почтенные хозяева, понапрасну и не оплакивайте его, словно покойника, —проговорил Сунь У-кун. — Я знаю, что нашему учителю предопределена долгая жизнь. Все это проделки духа Лин-ганя. Вы не волнуйтесь, а велите поскорее выгладить нашу одежду, высушить дорожные свидетельства и покормить нашего коня. Я вместе с братьями выловлю этого негодяя, спасу нашего учителя и навсегда избавлю ваше селение от бедствий. Отныне вы сможете наслаждаться спокойной и счастливой жизнью.

Братьев Чэнь очень обрадовали слова Сунь У-куна. Они распорядились приготовить угощение и накрыть на стол. Сунь У-кун, Чжу Ба-цзе и Ша-сэн досыта наелись. Коня и вещи они оставили на хранение хозяевам, а сами, взяв оружие, направились к реке, чтобы выловить чудовище.

О том, как им удалось спасти Трипитаку, вы узнаете из следующей главы.

Об этом Тимошенко заявила в среду в начале заседания правительства.

"Актами Контрольно-ревизионного управления зафиксирована кража на 10,2 млрд. гривен", – сообщила Тимошенко.

Она отметила, что КРУ завершила проверку деятельности за прошлый год со стороны "Укрзализныци", "Нафтогаза", "Энергоатома" и 34 объединений угольной области.

"В прошлом году при власти была команда клептоманов, назначенных Партией регионов и социалистами", – добавила премьер.

Она сообщила, что все акты КРУ будут переданы в Генпрокуратуру.

"И на каждой встрече с журналистами я буду информировать общество, где Генпрокуратура возбудила уголовные дела и привлекла к ответственности чиновников, министров предыдущего правительства, назначенного Партией регионов и социалистами", – сказала Тимошенко.

"Наша цель – не только констатировать ограбление правительством Януковича. Надо принудить их вернуть эти деньги. 10,2 млрд. гривен – это колоссальная сумма, на которую можно реформировать области, которые остались после их правления в состоянии стагнации", – добавила премьер.

"Моя цель, чтобы каждый виновный у злоупотребления на 10,2 млрд. гривен был привлечен к ответственности. Безнаказанность чиновников предыдущего правительства и предыдущего десятка лет приводит к ощущению, что страну можно безнаказанно грабить", – сказала Тимошенко.