Blog

Излюбленными деревьями насекомых стали пихты. На Закарпатье они обгрызли уже пятую часть леса. Поврежденные деревья приходится срочно рубить, чтобы не потерять драгоценной древесины. Нападение насекомых угрожает не только эстетике края – массовая гибель лесов спровоцирует наводнения.

Вы уже знаете о том, что Танский монах и его ученики прочистили загрязненный проход через гору. Выйдя на дорогу, они отправились вперед радостные и довольные. Время шло очень быстро, и снова наступили знойные дни лета.

Продвигаясь вперед, наши монахи вдруг увидели какой-то город, к которому они приближались. Танский монах остановил коня и спросил:

— Братья! Взгляните, что за город перед нами?

— Да ты, оказывается, неграмотный, — отвечал Сунь У-кун. — Как же тебе посчастливилось получить повеление Танского императора отправиться на Запад?

— Я с малых лет учился, чтоб стать монахом, выучил наизусть тысячи сутр и десятки тысяч песнопений. Как же ты можешь говорить, что я неграмотный! — возмутился Танский монах.

— Если ты грамотный, — продолжал Сунь У-кун, — то почему не можешь прочесть три четко написанных крупных иероглифа на флаге абрикосового цвета, который развевается над городской стеной, и спрашиваешь нас, что это за город?

— Несносная обезьяна! — рассердился Танский монах. — Чего ты чепуху болтаешь? Разве не видишь, что от ветра флаг колышется и на нем ничего нельзя разглядеть, а иероглифы и подавно.

— Почему же я их вижу? — не унимался Сунь У-кун.

Тут вмешались Чжу Ба-цзе и Ша-сэн.

— Наставник! Не слушай ты его грубостей! До города еще так далеко, что даже стен не видно. Как же можно на таком расстоянии разглядеть иероглифы на флаге?

— А я все-таки прочел! — злорадно сказал Сунь У-кун. — Разве не видите вы три иероглифа «Чжу», «Цзы» и «Го»?

— Чжуцзыго! — повторил Танский монах. — Так это значит, Пурпурное царство, расположенное на Западе. Здесь нам надо будет предъявить проходное свидетельство и получить пропуск.

— Нечего объяснять! И так понятно, — пробурчал Сунь У-кун.

Прошло немного времени, и монахи достигли городских ворот. Наставник слез с коня и вместе с учениками, пройдя через мост и через трое ворот, вошел в город. Их поразил величественный вид, открывшийся перед ними.

Вот уж, право:

Путники шли по главной улице города и поражались замечательному виду не только зданий, но и прохожих, великолепно одетых, говоривших изысканным языком, право, ничуть не хуже, чем в столице великого Танского государства. Но как только продавцы и покупатели, толпившиеся по обеим сторонам улицы, увидели безобразнейшего Чжу Ба-цзе, высоченного Ша-сэна с черным лицом и Сунь У-куна с волосатой мордой и низким лбом, так сейчас же прекратили торговлю и стали глазеть на них. Танский монах, обращаясь к своим ученикам, все приговаривал:

— Только бы не случилось беды! Идите, опустив голову!

Выполняя распоряжение наставника, Чжу Ба-цзе уткнул рыло за пазуху; Ша-сэн не осмеливался поднять головы, и только один Сунь У-кун смотрел по сторонам, держась совсем близко от Танского монаха. Но жители города оказались воспитанными и спокойно расходились, наглядевшись на диковинных прохожих. Однако нашлись праздные зеваки, любители разных происшествий, а также уличные мальчишки, которые с улюлюканьем и смехом сопровождали путников, забегали вперед и кидали в них осколками кирпичей и черепицы, потешаясь больше всего над Чжу Ба-цзе. От волнения Танского монаха бросало в пот, и он непрестанно твердил:

— Не заводите ссоры!

Дурень Чжу Ба-цзе послушно прятал голову, не смея поднять ее.

Прошло еще немного времени, и путники завернули за угол. Там они увидели высокий забор и ворота, над которыми была надпись: «Казенное подворье для иноземцев».

— Ученики мои! — молвил Танский монах. — Зайдемте сюда!

— Зачем? — спросил Сунь У-кун.

— Подворье для иноземцев является таким местом, где оказывают услуги приезжим из разных стран, — пояснил Танский монах. — Мы тоже вправе потревожить служителей этого учреждения. Пока что войдем туда и передохнем. Потом я явлюсь к властям, получу пропуск по подорожной, и мы тотчас же отправимся в дальнейший путь!

Услышав эти слова, Чжу Ба-цзе высунул свое рыло, при виде которого несколько десятков зевак от страха попадали на землю.

— Учитель, ты совершенно прав, — сказал он, подойдя к Танскому монаху. — Давайте пока спрячемся здесь, чтобы избавиться от этих горлопанов-зевак.

Они вошли в подворье, и толпа любопытных постепенно рассеялась.

В подворье оказалось два смотрителя: один — главный, другой — его помощник. Они находились в зале на возвышении и производили перекличку низших служащих, назначая их для услуг к тому или иному начальнику. Увидев Танского монаха, неожиданно подошедшего к ним, оба встревожились и стали спрашивать его:

— Кто ты? Что за человек? Куда направляешься?

Сложив руки ладонями вместе, Танский монах ответил им:

— Я — бедный монах из восточных земель великого Тан- ского государства, посланный за священными книгами на Запад. Ныне, прибыв по пути в вашу страну, я не осмелился самовольно пройти через нее. У меня есть проходное свидетельство, которое хочу дать на проверку и получить пропуск на выезд. А сюда я зашел, чтобы передохнуть с дороги.

Оба смотрителя выслушали Танского монаха, оставили низших служащих, привели в порядок свои головные уборы, одежду и пояса и сошли вниз, чтобы приветствовать гостя. Затем они велели слугам привести в порядок помещение для гостей, приготовить все для отдыха и заказали угощение из постных блюд. После этого оба смотрителя вышли из зала, ведя за собой низших служащих. Слуги пригласили Танского монаха, величая его «почтенный отец», проследовать в помещение для гостей, и он отправился отдыхать.

— Эти негодяи ведут себя вызывающе! — возмущался Сунь У-кун. — Почему они не отвели нам место в главном строении?!

— Они не находятся в подчинении у нашего великого Танского государства, — успокаивал Сунь У-куна Танский монах. — С нашей страной они не граничат, и у них свои порядки. К тому же в любое время здесь могут проезжать какие-нибудь очень важные сановники и начальники, поэтому им и неудобно было оставлять нас в главном помещении…

— Раз ты так говоришь, — упрямо проговорил Сунь У-кун, — я назло заставлю их поухаживать за мной…

В этот момент вошли служащие с разной провизией; они принесли целое блюдо белого риса, блюдо лапши из белой муки, два пучка свежей зелени, четыре куска бобового сыра, две порции визиги, блюдо сушеных ростков бамбука и блюдо древесных грибов Муэр.

Танский монах приказал своим ученикам принять провизию и поблагодарил служащих.

— В западном домике есть очаг, чистый котел и достаточное количество хвороста. Если пожелаете, то можете сами сварить себе еду по своему вкусу, — сказал служащий.

— Вот что я хочу спросить, — обратился к нему Танский монах, — не находится ли правитель вашей страны в своем тронном зале?

— Наш повелитель, — десять тысяч лет ему царствовать, — давно уже не являлся во дворец и не устраивал приема, — ответил служащий, — но сегодня, поскольку для этого счастливый день, он призвал к себе гражданских и военных сановников и сейчас обсуждает с ними воззвание к народу. Если тебе нужно получить пропуск по проходному свидетельству, то воспользуйся этим случаем и поспеши во дворец; завтра будет поздно и неизвестно, сколько времени придется ждать другого случая.

— Сунь У-кун! — сказал тогда Танский монах. — Вы здесь пока займитесь приготовлением трапезы, а я поспешу во дворец за пропуском. Как только вернусь, мы поедим и отправимся в путь.

Чжу Ба-цзе тотчас же достал рясу и проходное свидетельство. Танский монах облачился и отправился во дворец. Уходя, он велел своим ученикам ни в коем случае не выходить из помещения, во избежание каких-либо неприятных происшествий.

Танский монах очень скоро дошел до дворца, который назывался Терем пяти фениксов. Великолепие этой постройки и красоту его архитектуры трудно описать словами. Сюань-цзан подошел к главным воротам и попросил начальника дворцовой стражи доложить придворным вельможам о его желании предъявить проходное свидетельство. Начальник дворцовой стражи сразу же отправился во дворец, предстал перед яшмовыми ступенями трона и доложил:

— У ворот дворца находится монах, который говорит, что он прибыл из восточных земель и по повелению государя великого Танского государства направляется на Запад в храм Раскатов грома, чтобы поклониться Будде и попросить у него священные книги. Монах желает предъявить свое проходное свдетельство и получить пропуск. Жду ваших указаний.

Правитель, выслушав доклад, очень обрадовался.

— Мы давно уже страдаем недугом и не появлялись во дворце, — сказал он. — Надо же было случиться, что как раз сегодня, когда мы явились в тронный зал, чтобы составить воззвание к народу с призывом найти лекаря, который бы излечил нас, явился сей высокочтимый монах в нашу столицу!

Он тотчас повелел пригласить монаха во дворец. Танский монах, войдя в тронный зал, совершил низкий поклон, как положено по этикету, и пал ниц перед троном. Правитель выразил желание принять его в золотом зале и велел стольничьему приказу приготовить угощение. Танский монах поблагодарил за милость и предъявил свое проходное свидетельство.

Правитель прочел документ и очень обрадовался.

— Благочестивый наставник! — молвил он. — Не скажешь ли ты, сколько справедливых правителей ныне царствующей династии Тан было в твоем великом государстве? Сколько находилось при ней мудрых сановников? Хотелось бы также узнать о ныне правящем Танском императоре, чем он болел, как вернулся к жизни и в благодарность отправил тебя в дальний путь через горы и реки за священными книгами.

Танский монах поднялся, сложил руки ладонями вместе и стал рассказывать:

— Там, на родине моей, бедного монаха, — начал он, —

При этих словах правитель Пурпурного царства вдруг застонал, а затем спросил:

— Благочестивый наставник! Из какой же страны был тот мудрый советник?

— Он еще при покойном императоре состоял главным советником, — отвечал Танский монах. — Его фамилия Вэй, а имя Чжэн. Он умеет гадать по звездам, знает геомантию, умеет разделять тайные силы инь и ян и считается главной опорой государя в установлении порядка и спокойствия во всей империи. За то что он во сне совершил казнь над драконом из реки Цзинхэ, тот подал посмертную жалобу в подземное царство Теней, в которой обвинил нашего императора в том, что он не сдержал своего обещания и вместо того, чтобы помиловать дракона, казнил его. После этого наш император заболел и почувствовал свою близкую кончину. Тогда Вэй Чжэн написал послание, вручил его императору и попросил передать судье загробного мира Цуй Цзюе. Вскоре Танский император скончался, но через три дня снова ожил. Это чудо произошло благодаря Вэй Чжэну, который в своем трогательном послании побудил загробного судью Цуй Цзюе подделать цифру и таким образом нашему императору продлили жизнь еще на двадцать лет. Ныне он задумал созвать великий собор в память душ погибших на воде и на суше, а потому и послал меня, бедного монаха, в далекий путь, чтобы я посетил многие страны, поклонился основателю учения Будде Сакья-муни и получил у него священные книги Трех сокровищниц, излагающие основы великого учения, для того чтобы избавиться от страданий и вознестись на небо…

Правитель Пурпурного царства вновь застонал и сказал с печальным вздохом:

— Вот уж поистине небом ниспосланная династия великого государства, в котором правит настоящий император и ему служат мудрые слуги-советники! Разве можно сравнить с тем, что здесь у нас: я давно болею, но не находится никого среди моих слуг-советников, кто бы помог мне!

Танский монах, услышав эти слова, украдкой взглянул на правителя и заметил, что лицо у него желтое, сам он изможденный и производит впечатление человека слабого и телом и духом.

Танский монах хотел было спросить правителя, каким недугом он страдает, но тут появился стольничий и доложил, что можно пригласить Танского монаха на трапезу.

Правитель обратился к нему с приказанием:

— Приготовьте в зале Ароматов два места рядом, я хочу пость вместе с благочестивым наставником.

Танский монах поблагодарил за милость и отправился вместе с правителем к столу. Однако об этом мы рассказывать не будем. Обратимся к Сунь У-куну, который находился в подворье. Он велел Ша-сэну заварить чай, отварить рис и приготовить постные блюда.

— Поставить чай и отварить рис — дело не трудное, — сказал Ша-сэн, — а вот приготовить как следует овощи не так-то просто.

— Почему же? — спросил Сунь У-кун.

— Потому что у нас нет ни масла, ни соли, ни сои, ни уксуса, — отвечал Ша-сэн.

— У меня при себе есть немного денег, — сказал Сунь У-кун, — пошлем Чжу Ба-цзе, пусть купит.

Дурень Чжу Ба-цзе стал отвиливать:

— Нет, я не смею показываться на улицах. У меня такой безобразный вид, что может случиться какая-нибудь беда, а потом наставник будет меня ругать.

— Какая же может быть беда, если ты идешь честно покупать, не выпрашивать, не отнимать? — уговаривал его Сунь У-кун.

— Ты разве не видел, каким я был робким и смирным, когда мы шли сюда? — сказал Чжу Ба-цзе. — И все равно, стоило мне у самых ворот высунуть рыло, как от страха попадало несколько десятков зевак. Можешь представить себе, сколько людей умрет от страха, если я вдруг появлюсь на базаре!

— Ты только и умеешь затевать скандалы, — раздраженно сказал Сунь У-кун. — А скажи, видел ты, что продают там?

— Ничего я не видел, — отвечал Чжу Ба-цзе. — Пока мы шли, наставник все время заставлял меня смотреть вниз и не затевать никаких ссор.

— Эх ты! — насмешливо сказал Сунь У-кун. — Посмотрел бы, какие там винные погребки, лабазы с рисом, мукомольные мельницы, не говоря о лавках, торгующих шелком. А какие прекрасные чайные, мучные магазины с громадными блинами и огромными пампушками; в кабачках — отличные супы и приправы, чудесные овощи, словом, уйма всевозможных лакомств: сладкие пироги, разные сласти, трубочки с начинкой, жареные пирожки, медовые пряники… всего и не перечесть! Хочешь, пойдем я угощу тебя.

У Чжу Ба-цзе уже слюнки потекли от всего услышанного. Он не выдержал соблазна, подскочил к Сунь У-куну и сказал:

— Так и быть, брат, на этот раз ты угости меня! А в следующий раз, как только наберу сколько-нибудь денег, так обязательно угощу тебя.

Сунь У-кун усмехнулся и сказал:

— Ну, Ша-сэн! Оставайся тут и смотри, чтобы рис хорошенько сварился, а мы сходим за приправами и живо вернемся!

Ша-сэн понимал, что Сунь У-кун собирается подшутить над Чжу Ба-цзе, и, притворившись недовольным, сказал:

— Вы уж купите себе побольше да возвращайтесь сытыми!

Чжу Ба-цзе торопливо собрал чашки и плошки и вышел вместе с Сунь У-куном за ворота.

Стоявшие у ворот привратники спросили их:

— Куда собрались, уважаемые?

— Хотим купить приправ, — отвечал Сунь У-кун.

— Идите по этой улице прямо на запад,— сказал один из привратников,— завернете за угол, обойдете сторожевую башню, а рядом будет лавка торгового дома Чжэн. Там всем торгуют. Вы купите сколько угодно масла, соли, сои, уксуса, имбиря, перца и чайного листа!

Приятели, взявшись за руки и держась рядом, пошли в указанном направлении. Сунь У-кун прошел уже несколько чайных и кабачков, но ничего не купил и ничем не угостил Чжу Ба-цзе.

Тот не вытерпел и закричал:

— Брат! Давай купим чего-нибудь и поедим!

Но, как вам уже известно, Сунь У-кун решил подшутить над Чжу Ба-цзе и, конечно, отказался.

— Что ты, дорогой мой! До чего ты неопытен! Походим еще, выберем, где побольше да получше, там купим и поедим.

Пока они разговаривали между собой, за ними увязалась целая толпа зевак, наперебой стремившихся разглядеть странных монахов. Вскоре они дошли до сторожевой башни и увидели возле нее огромную толпу, запрудившую все улицы и переулки. Люди шумели, и Чжу Ба-цзе остановился:

— Брат! — робея произнес он. — Я не пойду. Слышишь, как народ шумит! Боюсь, как бы нас не схватили. К тому же мы здесь чужие и можем показаться подозрительными. Что будет, если нас схватят и уведут?!

— Глупости! — отвечал Сунь У-кун. — Кто станет хватать монахов, да еще ни в чем не повинных? Давай проберемся через толпу, зайдем в лавку торгового дома Чжэн, накупим разных приправ и тогда вернемся.

— Нет, нет, нет! — отнекивался Чжу Ба-цзе. — Я не стану лезть на рожон и навлекать беду! Знаешь, что может случиться, когда мы начнем протискиваться в толпе? У меня захлопают мои огромные уши! От страха люди начнут падать, их станут давить, а если кого-нибудь задавят насмерть, мне придется расплачиваться собственной жизнью.

— В таком случае постой здесь, у стены, а я пойду, куплю что надо, вернусь сюда, а затем угощу тебя постной лапшой и жареными блинами, — сказал Сунь У-кун.

Дурень передал Сунь У-куну чашки и плошки, повернулся к стене, спрятал свое рыло и стал как вкопанный.

Сунь У-кун прошел стороной мимо сторожевой башни и попал в самую толкучку. Пролезая прямо через толпу, он стал прислушиваться, о чем говорили. Оказывается, на стене башни висело воззвание правителя к народу, и все наперебой стремились прочесть его. Сунь У-кун протиснулся поближе и своими зоркими, горящими глазами с золотистыми зрачками быстро пробежал все от начала до конца.

Воззвание гласило:

«Мы, правитель Пурпурного царства, расположенного на большом материке Синюхэчжоу, со дня нашего правления привели в покорность и подчинение все соседние государства четырех стран света, и народ наш отныне пребывает в безмятежном покое и благополучии. Однако с недавних пор дела государства стали неблагополучны, так как тяжкий недуг приковал нас к постели, и чем больше проходит дней, тем трудней ожидать исцеления. Наша верховная палата врачевания неоднократно изыскивала лучшие способы, но оказалась не в состоянии вылечить нас.
Ныне обращаемся с этим воззванием ко всем просвещенным мужам из всех стран Поднебесной: с севера, с востока, из цветущего Серединного государства и из прочих стран. Если у кого из вас найдется верный способ лечения или снадобье для исцеления, приглашаем пожаловать к нам во дворец, излечить наше бренное тело. Тому, кто избавит нас от тяжкого недуга, обещаем охотно отдать во владение полцарства. В доказательство того, что обещание наше не пустое, издали мы сие воззвание, которое надлежит повсюду развесить на видных местах».

Прочитав воззвание, Сунь У-кун пришел в восторг и радостно сказал сам себе:

— У древних есть замечательное изречение: «Тому, кто в ходьбе иль в движении, всегда выпадает третья доля богатства». Давно бы следовало выйти, а не сидеть без толку в этом подворье. Раз уж на то пошло, то покупать какие-то приправы вовсе незачем! Придется отложить на денек путешествие за священными книгами, а я, старый Сунь У-кун, разыграю из себя опытного лекаря.

Ну и Великий Мудрец! Он изогнул спину дугой, бросил чашки и плошки, взял щепотку пыли, подбросил ее вверх, прочел заклинание и, превратившись в невидимку, тихонько пробрался к воззванию и разом сорвал его. Обернувшись лицом на северо-восток, он вобрал в себя воздух и дунул. Сразу же поднялся сильный вихрь, который разогнал всю толпу. Сунь У-кун вернулся к тому месту, где оставил Чжу Ба-цзе, и увидел, что Дурень стоит, уткнувшись носом в стену, без движения, словно спит.

Сунь У-кун не стал его тревожить, сложил лист воззвания и незаметно засунул ему за пазуху, затем повернулся и легкими шагами направился в подворье. Здесь мы пока и расстанемся с ним. Вернемся к толпе у сторожевой башни, которую разогнал сильный вихрь. В первый момент все стали закрывать лица руками и зажмурились от пыли. Когда же вихрь промчался, оказалось, что царское воззвание исчезло. Все оцепенели от страха.

Лист с воззванием получили еще утром во дворце двенадцать евнухов и двенадцать стражников. Они вывесили этот лист, но он не провисел и трех часов, как его сорвало вихрем и куда-то унесло. Трясясь от страха, чиновники пустились во все стороны на поиски. Кому-то из них случайно попался на глаза Чжу Ба-цзе у которого из-за пазухи торчал сложенный лист воззвания.

Толпа сразу же обступила Чжу Ба-цзе со всех сторон.

— Это ты сорвал царское воззвание? — допытывались чиновники.

Дурень быстро поднял голову и так оскалил зубы, что от ужаса стражники запрыгали и повалились на землю. Чжу Ба-цзе повернулся и уже хотел было бежать, но несколько храбрецов преградили ему дорогу, схватили его и опять стали допрашивать:

— Это ты сорвал воззвание с призывом вылечить нашего царя? Что же ты не спешишь во дворец? Куда собрался?

Дурень окончательно растерялся и стал огрызаться:

— Отстаньте от меня! Это ваши детки сорвали воззвание! Пусть ваши внуки лечат вашего царя!

Один из стражников спросил:

— Покажи, что у тебя за пазухой?

Тут Чжу Ба-цзе наклонил голову и увидел, что у него действительно торчит какой-то лист бумаги. Он развернул его и, взглянув, заскрежетал зубами:

— Ну и негодная обезьяна! — выругался он. — Видно, задумала погубить меня!

Издав возглас досады, Чжу Ба-цзе хотел было разодрать бумагу на мелкие клочки, но толпа накинулась на него.

— Не рви, а то смерть тебе! — закричали в толпе. — Ведь это воззвание нашего правителя! Как же ты смеешь так обращаться с ним? Ты сорвал его и спрятал у себя за пазухой, значит, неспроста, наверное ты самый лучший из всех лекарей во всем царстве. Идем с нами скорей!

— Да что вы пристали ко мне! — не на шутку разозлился Чжу Ба-цзе. — Вы ведь не знаете, кто сорвал воззвание. Я этого не делал. Его сорвал мой старший брат в монашестве по имени Сунь У-кун. Он тайком запрятал его ко мне за пазуху, оставил меня здесь одного, а сам удрал. Если хотите разобраться в этом деле, то я пойду с вами на поиски!

— Что за чепуху ты городишь! — кричали в толпе. — Ведь не зря говорит пословица: «Никто не станет звонить в колокол, который только собираются отлить». Ты сейчас сорвал воззвание, кого же нам еще искать? Нечего с тобой разговаривать! Возьмем да и отведем тебя к нашему повелителю!

И толпа кинулась на Чжу Ба-цзе. Люди обступили Дурня.

Одни тащили его, другие подталкивали. Но Чжу Ба-цзе уперся ногами так крепко, словно у него выросли глубокие корни. Добрый десяток дюжих молодцов не смог сдвинуть его с места.

— Ну что за невежи! — кричал Чжу Ба-цзе. — Не умеете вежливо обращаться со старшими! Если будете тащить меня, смотрите, я потеряю терпение, а уж если я разойдусь, то не взыщите и пеняйте на себя!

Вскоре всполошились все соседи, и громадная толпа окружила Чжу Ба-цзе плотным кольцом. В толпе оказалось двое пожилых евнухов, которые стали ругать Чжу Ба-цзе.

— Мужлан ты этакий! — говорили они. — Откуда ты взялся и что у тебя за образина и голосище?

— Мы из восточных земель, — ответил Чжу Ба-цзе, — нас послали на Запад за священными книгами. Мой наставник приходится названым младшим братом Танскому императору и сейчас находится во дворце вашего правителя, чтобы получить про- пуск по проходному свидетельству. А я с моим старшим братом пришли сюда купить приправ. Увидев, что возле сторожевой башни столпилось очень много народу, я не осмелился пойти туда. Старший брат мой велел мне здесь ожидать и пошел один. Он увидел воззвание, вызвал порыв ветра, который сорвал лист, а затем тайком засунул его мне за пазуху и убежал.

Один из евнухов сказал:

— Мне давеча довелось встретить одного белолицего и пол- ного монаха, который входил во дворец. Наверное, это и был твой наставник?

— Он самый! Он самый! — обрадовался Чжу Ба-цзе.

— А куда же девался твой старший брат? — спросил евнух.

— Нас всего четверо, — стал объяснять Чжу Ба-цзе, — наставник отправился за пропуском, а мы трое, его ученики, вместе с поклажей и конем расположились отдохнуть с дороги в подворье для иноземцев из разных стран. Старший брат мой пошутил надо мной и, наверное, вернулся в подворье.

— Отпустите его, — приказал евнух стражникам. — Мы пойдем вместе с ним в подворье и там все узнаем.

— Ишь, какие заботливые бабушки, — сказал Чжу Ба-цзе, освободившись от стражников.

— Этот монах совсем запутался! Вместо того, чтобы величать нас дедушками, стал называть бабушками!

Чжу Ба-цзе рассмеялся:

— Вовсе я не запутался, — сказал он, — вы сами перепутали мужское и женское начало. Они ведь кастрированы, а вы зовете их не тетками и бабками, а дедушками!

Толпа зашумела:

— Нечего зубоскалить! Пойдем живей на поиски твоего брата!

На улице галдели и кричали не триста, а, пожалуй, все пятьсот человек. Толпа чуть ли не на руках доставила Чжу Ба-цзе к самым воротам подворья.

— Уважаемые горожане! — обратился к толпе Чжу Ба-цзе. — Мой старший брат не такой покладистый, как я, и не потерпит шуток с вашей стороны. Он очень горяч. Советую вам поклониться ему, назвать его почтенный Сунь, тогда он любезно обойдется с вами. В противном случае он будет так ершиться, что вы с ним никак не поладите.

— Если у твоего старшего брата в самом деле есть средство исцеления и он вылечит нашего правителя, — сказали разом все присутствовавшие чины, — то ему будет принадлежать половина нашего царства, а потому нам подобает нижайше поклониться ему.

Толпа зевак продолжала шуметь у ворот подворья. Чжу Ба-цзе провел с собой дворцовых евнухов и стражников прямо в помещение. Он слышал, как Сунь У-кун рассказывал Ша-сэну о том, что сорвал воззвание и подшутил над Чжу Ба-цзе. Подойдя к Сунь У-куну, Чжу Ба-цзе схватил его и закричал в неистовстве:

— И ты еще считаешь себя человеком! Обманщик ты гнусный! Сказал, что угостишь меня лапшой, жареными блинами и пампушками, а все это оказалось враньем! Вызвал вихрь, сорвал какое-то воззвание и тихонько запрятал его мне за пазуху с тем, чтобы превратить меня в посмешище! И это называется старший брат!

— Эх ты, Дурень! — засмеялся Сунь У-кун, — наверное, ты сбился с дороги и забрел куда не следует. Я прошел мимо сторожевой башни, купил приправы и сразу же поспешил к тебе, но тебя нигде не было, потому я и пришел сюда первым. Когда же я мог сорвать воззвание?!

— Здесь находятся вместе со мной чины, которым поручено было следить за сохранностью воззвания, — ответил Чжу Ба-цзе.

Не успел он проговорить эти слова, как подошли несколько евнухов и стражников, которые совершили низкий поклон перед Сунь У-куном.

— Почтенный отец Сунь! — вежливо молвили они. — Сегодня нашему государю улыбнулось счастье; само небо ниспослало нам тебя, чтобы ты помог ему. Ты, конечно, не откажешься проявить свое уменье врачевателя и вылечить нашего правите ля. Если только ты исцелишь его от недуга, он поделит с тобой свое царство и свою власть.

Сунь У-кун выслушал их с серьезным видом, взял воззвание из рук Чжу Ба-цзе и спросил:

— Вы, должно быть, как раз и являетесь чинами, наблюдающими за сохранностью этого воззвания?

Поклонившись до земли, один из евнухов ответил:

— Я твой покорный раб, служу во дворце и слежу за соблюдением церемоний и этикета. А остальные чины служат в придворной страже.

— Должен признаться, — сказал Сунь У-кунь, — что воззвание к врачевателям действительно сорвал я, вот почему я и послал моего младшего брата привести вас сюда. Поскольку ваш повелитель болен, напомню вам широко известную пословицу: «Лекарства неосмотрительно не покупают, лекарей больные не осуждают». Ступайте к вашему правителю и скажите ему, что-бы он сам пожаловал ко мне просить об излечении. Я владею средством исцелять больных только в том случае, если они приходят ко мне.

Евнухи перепугались, услышав эти слова, а стражники стали переговариваться:

— Раз он так хвастается, значит, не зря. Пусть одни из нас останутся и будут умасливать его, а другие отправятся во дворец и доложат обо всем.

Тотчас же четыре евнуха и шесть стражников поспешили во дворец и без доклада прошли к своему повелителю.

— О наш владыка-повелитель! Великая радость! — сообщили они.

Как раз в это время правитель Пурпурного царства, закончив трапезу, вел беседу с Танским монахом.

— Какая радость? — спросил он чиновников, выслушав их. Старший евнух стал рассказывать:

— Мы, твои ничтожные рабы и слуги, сегодня утром получили воззвание к врачевателям и повесили его на людном месте у сторожевой башни. Премудрый благочестивый монах Сунь из восточных земель великого государства Тан сорвал это воззвание. Он сейчас находится в подворье для иноземцев и требует, чтобы ты, повелитель, лично пожаловал к нему с просьбой об излечении. Он владеет средством изгонять болезнь, когда сами больные приходят к нему. Вот почему мы и поспешили к тебе с докладом.

Правитель очень обрадовался и обратился к Танскому монаху:

— Уважаемый наставник! Скажи мне, сколько у тебя высокочтимых учеников?

Сложив руки ладонями вместе, Танский монах отвечал:

— У меня, бедного монаха, всего только три глупых ученика.

— А кто из твоих достопочтенных учеников занимается врачеванием? — продолжал расспрашивать правитель.

— Скажу тебе по правде, великий государь, — отвечал Танский монах, — что мои ученики простые, невежественные люди. Они умеют лишь носить поклажу и седлать коня, хорошо переправляются через горные реки и потоки, помогают мне, бедному монаху, взбираться на горы и спускаться с них. Бывало, что в опасных местах мои ученики покоряли злых духов, ловили тигров и подчиняли драконов, — вот и все, что они умеют. Ни один из них не может быть сведущим в свойствах снадобий.

— Зачем ты скромничаешь, уважаемый наставник! Видно, само небо устроило так, что именно сегодня, когда я поднялся на свой трон, ты, уважаемый наставник, к счастью, явился во дворец. Если ты говоришь, что твой высокочтимый ученик незнаком с врачеванием, то как же он позволил себе сорвать мое воззвание и велел моим людям передать, чтобы я сам пожаловал к нему? Безусловно, он единственный во всем государстве владеет даром исцеления, иначе и быть не может!

Затем правитель обратился к своим приближенным:

— Гражданские и военные сановники! Я настолько ослабел, что не решаюсь дойти до колесницы. Отправляйтесь все вместо меня к благочестивому монаху Суню и от всего сердца попросите его осмотреть меня и определить мой недуг. Когда вы явитесь к нему, ни в коем случае не проявляйте пренебрежения и величайте его преосвященным благочестивым монахом Сунем. Оказывайте ему почести, как мне, вашему повелителю.

Сановники обещали в точности выполнить наказ и вместе с евнухами и стражниками, призванными следить за сохранностью воззвания, отправились в подворье. Своими поклонами они так напугали Чжу Ба-цзе и Ша-сэна, что один укрылся в соседнем помещении, а другой шмыгнул за стену.

Великий Мудрец смотрел на прибывших, сидя на своем месте, и даже не шелохнулся. Чжу Ба-цзе, подглядывавший тайком за происходившим, со злобой и обидой подумал:

«Ну и несносная мартышка! Как беззаботно играет с огнем! Нарядная толпа царедворцев кланяется ей так учтиво, а она не отвечает на поклоны и даже не встает с места!».

Когда церемония приветствий была окончена, придворные, выстроившись двумя рядами, обратились к Сунь У-куну:

— Имеем честь доложить тебе, преосвященный благочестивый монах Сунь. Мы все являемся сановниками нашего пове- лителя, правителя Пурпурного царства. Ныне мы получили наказ нашего государя воздать тебе, преосвященный монах, подобающие высокие почести и нижайше просим проследовать во дворец и осмотреть нашего повелителя.

Теперь только Сунь У-кун поднялся со своего места и спросил прибывших:

— А почему ваш правитель сам не явился?

— Наш государь сильно ослаб, — отвечали придворные, — и не решается дойти даже до колесницы. Он потому только и приказал нам просить тебя пожаловать к нему и поклониться тебе, преосвященный, как государю.

— Если это действительно так, как вы говорите, то отправляйтесь обратно во дворец, а я прибуду вслед за вами. Придворные стали выходить, придерживаясь порядка чинов и рангов, и удалились стройными рядами.

Сунь У-кун привел в порядок свои одежды и тоже собрался идти.

— Брат, — остановил его Чжу Ба-цзе, — только, смотри, не ввязывай нас в это дело.

— А я и не собираюсь, — отвечал Сунь У-кун, — хочу только, чтобы вы оба брали здесь лекарства.

— Какие лекарства? — спросил Ша-сэн.

— Всякие, которые будут приносить разные люди, — отвечал Сунь У-кунь. — Принимайте их по счету. Когда я вернусь, буду брать те, которые мне понадобятся.

Они обещали ему выполнить все в точности, и мы пока распростимся с ними.

Сунь У-кун догнал сановников и вместе с ними прибыл во дворец. Придворные прошли вперед и доложили правителю о прибытии Сунь У-куна.

Правитель высоко откинул жемчужный полог, метнул своим царственным оком по лицам вошедших и, раскрыв свои золотые уста, спросил:

— Кто же здесь преосвященный благочестивый монах Сунь?

Сунь У-кун выступил из рядов придворных на шаг вперед и зычным голосом произнес:

— Я и есть старый Сунь У-кун!

Услышав странный голос и увидев хитрую морду, царь затрясся от страха и упал на свое царственное ложе. Переполошившиеся придворные служанки и евнухи быстро подхватили своего повелителя под руки и увели во внутренние покои.

— У, какой! Напугал царя чуть не до смерти! — говорили они.

Все придворные чины пришли в негодование:

— Что за грубый и неотесанный монах! — сердились и роптали они. — Как посмел он сорвать царское воззвание?!

Сунь У-кун услышал их ропот и рассмеялся:

— Вы напрасно сердитесь на меня, — сказал он, обращаясь к придворным. — Если вы будете относиться к людям с таким презрением, то болезнь вашего государя никогда не пройдет, даже через тысячу лет!

— Разве может человек прожить столько лет на свете? — изумились придворные, — и за тысячу лет не поправиться от болезни?

— Сейчас ваш правитель — больной государь, а если умрет, то станет больным мертвым духом. В следующем перерождении он окажется опять-таки больным, но уже с рождения. Таким образом он и за тысячу лет не избавится от своего недуга!

— Ну и наглый же ты монах! — разгневались придворные. — Совсем не умеешь держаться прилично и позволяешь себе болтать разные глупости!

— Это вовсе не глупости, — продолжал смеяться Сунь У-кун. — Вот послушайте, что я вам скажу:

Среди гражданских и военных сановников находился также и начальник — верховный врачеватель. Выслушав Сунь У-куна, он восторженно обратился к присутствующим:

— Этот монах говорит очень дельно и толково. Даже если сам дух святой пожелает излечить больного, ему тоже надо будет осмотреть, прослушать, расспросить и прощупать. Все это вполне согласуется с волшебным искусством врачевания.

Чиновники поверили ему и велели через приближенных государя передать:

— Благочестивый монах берется определить болезнь и назначить лекарство только в том случае, если ему будет дозволено осмотреть больного, выслушать его, расспросить и прощупать пульс.

Царь лежал на своем драгоценном ложе и, не слушая приближенных, громко крикнул:

— Велите ему убраться вон! Видеть его не могу!

Приближенные вышли из внутренних покоев и сказали:

— Монах! По повелению нашего государя ты должен убраться отсюда. Царь не может смотреть на тебя.

— Если царь не может смотреть на меня, — спокойно сказал Сунь У-кун, — я умею определять пульс по шелковой нитке, привязанной к руке больного.

В толпе сановников прокатился радостный гул.

— Определять пульс через шелковую нить, — говорили придворные. — Мы слышали об этом, но никогда еще не видели. Надо еще раз попытаться доложить государю.

Приближенные вновь вошли во внутренние покои и доложили:

— О владыка — повелитель наш! Благочестивый монах Сунь не будет осматривать тебя. Он умеет определять пульс через шелковую нить, привязанную к руке больного.

Царь подумал про себя: «Вот уже три года я хвораю, но еще ни разу никто не прибегал к этому способу».

— Пусть приступает, — молвил царь.

Приближенные поспешили покинуть покои и передали:

— Наш владыка-повелитель разрешил проверить пульс через шелковую нить. Просим благочестивого монаха Суня пройти к внутренним покоям и освидетельствовать больного.

Сунь У-кун сразу же вошел в тронный зал. Его встретил Танский монах и начал бранить:

— Ну что ты за обезьяна этакая?! Сгубишь ты меня!

— Дорогой мой наставник, — смеясь, отвечал Сунь У-кун. — Что ты, я хочу, чтобы тебя еще больше уважали. Почему же ты говоришь, что я собираюсь тебя сгубить?

— Перестань глумиться! — прикрикнул на него Танский монах. — За те годы, что ты находишься при мне, видал ли я хоть раз, чтобы ты кого-нибудь вылечил! Да ты даже в лекарствах не умеешь разбираться, ни одной книги по врачеванию не прочел. Как же ты отваживаешься навлечь на нас такую беду?

— Наставник! — смеясь, ответил Сунь У-кун. — Оказывается, ты даже не знаешь, что у меня есть несколько замечательных лекарств, которые помогают от тяжелых недугов. Ручаюсь, что вылечу его. Ну, а если залечу, то про меня скажут: «Неопытный врач загубил больного». За это смертной казни не положено, чего же ты боишься? Не беспокойся ни о чем, садись и смотри, как я буду проверять пульс.

Но наставник никак не мог прийти в себя:

— Да видел ли ты хоть когда-нибудь такие книги, как «Сувэнь», «Наньцзин», «Бэньцао» и «Моцзюе». Знаешь ли ты, что содержится в них? Какие там есть толкования? Как же ты можешь сдуру болтать о том, что умеешь определять пульс через шелковую нить?!

— У меня на теле растут золотые нити, — сказал Сунь У-кун, продолжая смеяться. — Таких тебе никогда не доводилось видеть!

Он протянул руку с своему хвосту, выдернул из него три волоска, покрутил их в ладони и крикнул: «Изменитесь!» И у него в руках сразу же оказались три шелковых нити, каждая длиною в два чжана и четыре чи, соответственно двадцати четырем периодам в четырех временах года. Держа нити на ладони, Сунь У-кун показал их Танскому монаху:

— Скажи, разве они не золотые? — задорно спросил он.

Находившиеся рядом приближенные правители и евнухи обратились к Сунь У-куну:

— Благочестивый монах! Просим вас пока умолкнуть, проследовать за нами к опочивальне и определить недуг.

Сунь У-кун простился с Танским монахом и пошел вслед за приближенными к правителю.

Вот уж, право:

Если вас интересует, какой недуг определил Сунь У-кун у правителя и какие назначил снадобья, прочтите следующую главу.

— Пусть наложница правителя, его супруга либо приближенный дворцовый евнух, все равно кто, обвяжут концом каждой из трех нитей левую руку государя в трех местах, где прощупываются пульсы: «нижний», «средний» и «верхний», а второй конец каждой нити просунут мне через оконную решетку.

Евнух сделал все так, как ему было велено: попросил царя сесть на своем ложе, обвязал тремя концами золотистых нитей кисть левой руки государя в трех указанных местах, а второй конец каждой нити просунул через оконную решетку Сунь У-куну. Сперва, зажав одну нить между большим и указательным пальцами правой руки, Сунь У-кун проверил нижний пульс, затем, прижав средним пальцем к большому другую нить, проверил средний пульс и, наконец, приложив большим пальцем к безымянному конец третьей нити, проверил верхний пульс. После этого Сунь У-кун велел отвязать нити на левой руке государя и обвязать ими, в таком же порядке, правую руку. Проверив в той же последовательности биение пульса пальцами своей левой руки, Сунь У-кун встряхнулся и, превратив золотистые нити в волосы, водворил их на прежнее место.

— Нижний пульс на левой руке его величества, — закричал Сунь У-кун зычным голосом, — бьется очень сильно и напряженно; средний пульс — неровный и медленный, верхний пульс — в середине слабый, а по сторонам — сильный и глубокий, на правой руке нижний пульс поверхностный и быстрый, средний пульс запаздывающий и неровный, а верхний пульс частый и тяжелый. Итак, то, что на левой руке нижний пульс сильный и напряженный, означает болезнь сердца, которое недостаточно заполняется; то, что средний пульс неровный и замедленный, указывает на потливость и слабость мускулов, то, что верхний пульс слаб в середине и глубок по сторонам, свидетельствует о том, что моча красного цвета, а при испражнениях бывают выделения крови. То, что на правой руке нижний пульс поверхностный и быстрый, доказывает, что закупорены внутренние артерии, то, что средний пульс дает перебои, подтверждает застой пищи и жидкости в желудке, а то, что верхний пульс частый и тяжелый, дает основание утверждать, что чувства безысходной тоски и одиночества охватили государя и не оставляют его. Итак, после осмотра правителя можно точно установить его болезнь: тревога, сопровождаемая тоской. Эта болезнь известна под названием «Голубки, потерявшие друг друга».

Правитель государства, находившийся в опочивальне, слышал все, что сказал Сунь У-кун, и сердце его исполнилось радостью. Он воспрянул духом и громко крикнул в ответ:

— Совершенно верно! Этой болезнью я и страдаю! Очень прошу тебя приготовить мне снадобье!

Вот когда Великий Мудрец Сунь У-кун набрался важности!

Он вышел из внутренних покоев дворца медленными шагами. Дворцовый евнух, который находился рядом с Сунь У-куном и все слышал, уже успел известить всех придворных о случившемся.

Вскоре в тронном зале показался Сунь У-кун. Танский монах бросился к нему с расспросами.

— Я проверил пульс, — ответил Сунь У-кун, — а сейчас займусь изготовлением лекарства, необходимого при данной болезни.

Тут толпа придворных подошла к Сунь У-куну.

— Преосвященный благочестивый монах! Что же это за болезнь у нашего государя? — спросил кто-то из толпы.

Сунь У-кун улыбнулся:

— Жили-были голубок и голубка, — сказал он со смехом, — они никогда не разлучались и летали вместе. Но вот внезапно налетела буря и разметала их в разные стороны. Голубка потеряла голубка, а голубок — голубку. Голубка тоскует о голубке, а голубок — о голубке. Разве это не болезнь голубков, потерявших друг друга?

Царедворцы, услышав эти слова, пришли в радостное изумление:

— Вот уж поистине святой монах! Волшебный врачеватель! — слышались долго не смолкавшие восторженные возгласы.

Присутствовавший здесь главный дворцовый лекарь обратился к Сунь У-куну с вопросом:

— Болезнь ты уже определил, но интересно знать, какое дашь снадобье для лечения?

— Нет необходимости выписывать рецепт, — беззаботно ответил Сунь У-кун, — годится любое снадобье, какое попадется на глаза.

— Как же так? — возразил лекарь. — В главной книге по врачеванию сказано: «Снадобий всего имеется восемьсот восемь, а у людей четыреста четыре болезни». Все эти болезни не могут быть в одном человеке сразу. Как же ты можешь говорить, что «годится любое снадобье, какое попадется на глаза»!

— У древних была такая поговорка, — сказал в ответ ему Сунь У-кун: — «Не смотри на рецепт, а давай то лекарство, которое помогает». Поэтому мне надо собрать все лекарства: одни убавить, другие прибавить и по собственному усмотрению приготовить снадобье.

Лекарь не стал больше разговаривать, тотчас же пошел к воротам дворца и отправил дежурных служащих своего приказа по всем знакомым и незнакомым аптекам города с распоряжением доставить на имя Сунь У-куна по три цзиня разных лекарств, какие только имеются.

— Здесь неподходящее место для изготовления снадобья, — сказал главному лекарю Сунь У-кун. — Нельзя ли все эти лекарства, а также всю посуду и приборы, необходимые для их изготовления, направить в подворье для иноземцев? Пусть передадут двум ученикам моего наставника, находящимся там!

Лекарь послушался, и все восемьсот восемь разных лекарств по три цзиня каждого, а также всевозможные вальки, терки, сита, эмульсии, вместе со ступками и пестиками, были доставлены в подворье и переданы под расписку.

Сунь У-кун вернулся в тронный зал и пригласил своего наставника отправиться вместе с ним в подворье для изготовления снадобья.

Танский монах собрался было идти, но вдруг из внутренних покоев появился кто-то из приближенных правителя и передал его желание, чтобы наставник остался во дворце и вместе. с правителем переночевал в зале Изящной словесности. Правитель обещал на следующее утро, после того как он примет лекарство и получит исцеление от болезни, щедро отблагодарить монахов, выдать им пропуск и проводить их.

Танский монах сильно встревожился.

— Брат мой! Это значит, что меня оставляют здесь заложником, — сказал он. — Если ты вылечишь правителя, он нас с радостью проводит, если же нет, то моей жизни конец… Будь как можно внимательней и тщательно проверяй дозировку, когда будешь изготовлять лекарство!

— Не беспокойся! — посмеиваясь, сказал Сунь У-кун. — Пользуйся предоставленными благами. Не забудь, что старый Сунь У-кун прослыл первым лекарем во всем государстве!

Ну что? Не молодец ли наш Сунь У-кун? Простившись с Танским монахом и поклонившись всем придворным чинам, он направился прямо в подворье. Его встретил Чжу Ба-цзе и со смехом сказал:

— Брат! Теперь я все понял!

— Что понял? — удивился Сунь У-кун.

— Понял, что ты уверился в бесплодности своего стремления добыть священные книги, а денег, чтобы заняться каким-нибудь делом, у тебя нет. Поэтому, увидев, что город этот богатый, решил открыть здесь свою аптеку.

— Перестань болтать! — одернул его Сунь У-кун. — Если удастся исцелить здешнего правителя, мы распрощаемся со двором и завтра же утром отправимся в дальнейший путь. О какой же еще аптеке может идти речь?!

— Может быть, я ошибся, — сказал Чжу Ба-цзе, — но ведь сюда нанесли восемьсот восемь разных лекарств, каждого по три цзиня, что составляет две тысячи четыреста двадцать четыре цзиня! Много ли нужно, чтобы вылечить одного человека? Сколько потребуется лет, чтобы израсходовать все это количество лекарств?

— Ты прав, — ответил Сунь У-кун. — Но дело в том, что здешние придворные лекари глупы и невежественны, поэтому я и велел достать столько разных лекарств, пусть ломают себе голову. Все равно никогда не узнают, какое из лекарств я использовал для моего снадобья.

Пока они разговаривали, к ним подошли два смотрителя и опустились на колени перед Сунь У-куном.

— Покорнейше просим тебя, преосвященный благочестивый монах, отведать вечернюю трапезу,— сказали они оба.

— Что это вы утром обращались со мной без всяких церемоний, а теперь становитесь на колени? — удивился Сунь У-кун. — В чем дело?

Отбивая земные поклоны, смотрители пояснили:

— Когда ты прибыл сюда, отец наш, мы были словно слепые, не распознали тебя. Теперь же мы убедились в том, что ты великий врачеватель и взялся излечить нашего государя. Если ты его исцелишь, то получишь полцарства, и все мы станем так-же и твоими подданными. Вот почему мы оказываем тебе всяческие почести.

Сунь У-кун выслушал их и, очень довольный, вошел в главный зал, где занял почетное место.

Чжу Ба-цзе и Ша-сэн уселись по обе стороны от него. Подали еду. Ша-сэн спросил:

— Скажи, старший брат мой, где сейчас наш наставник?

— Наш наставник задержан правителем в качестве заложника, — смеясь, отвечал Сунь У-кун. — Его отблагодарят и проводят в дальнейший путь только в том случае, если правитель излечится от своей болезни.

— А кормят ли его там? — продолжал расспрашивать Ша-сэн.

— Еще бы! — отвечал Сунь У-кун. — Когда я пришел туда, трое почтенных придворных уже ухаживали за ним и пригласили в зал Изящной словесности.

— Выходит, наш наставник поставлен все же выше тебя, — злорадно сказал Чжу Ба-цзе, — ведь к нему приставлены почтенные сановники, а нас обслуживают всего лишь два смотрителя… Ну, да какое мне до этого дело! Мне бы наесться до отвала — и все!

На этот раз монахи поели всласть.

Между тем наступил уже вечер. Сунь У-кун позвал смотрителей.

— Уберите-ка посуду, — приказал он ,— и принесите побольше светильников и свечей. Ночью, когда воцарится тишина, мы приступим к изготовлению снадобья.

Смотрители принесли изрядное количество свечей и светильников, после чего им было велено удалиться. Шум города стал понемногу стихать, умолкли голоса и настала полночь.

— Брат, какое же снадобье ты будешь готовить? — спросил Чжу Ба-цзе. — Давай скорее приниматься за работу: меня что-то клонит ко сну.

— Достань мне один лян ревеня, — сказал Сунь У-кун, — и мелко разотри его.

— Ревень горький на вкус, — сказал Ша-сэн. — Он быстро действует и не ядовит; обладает свойством не задерживаться в желудке и быстро выводится из кишечника. Он отгоняет мрачное настроение и предохраняет от завалов и засорений. Его зовут в народе «полководцем», так как он усмиряет бучу и водворяет спокойствие в желудке. Это очень ходовое лекарство, но, боюсь, что больным, ослабевшим от продолжительной болезни, нельзя его принимать.

— Ты не знаешь, просвещенный брат мой, — засмеялся Сунь У-кун. — Ревень помогает также очищать и дыхательные пути. Он разгоняет жар, скапливающийся в кишечнике. Не вмешивайся в мои дела, а лучше достань один лян семян бадоу, очисти их от кожуры и пленки, выжми ядовитое масло и хорошенько разотри.

— Бадоу — очень острый на вкус, — сказал Чжу Ба-цзе, — он быстро действует и ядовит. Он помогает при сильных запорах и простуде легких. Прочищает все проходы и действует как решительный полководец, пробивающий все заставы и ворота. Но пользоваться этим лекарством нужно очень осторожно.

— Премудрый брат мой! — иронически произнес Сунь У-кун. — Ты тоже ничего не знаешь. Это лекарство прочищает желудок, помогает при расширении сердца и от водянки. Занимайся своим делом. Мне еще надо подобрать подсобные лекарства! Монахи тотчас же принялись растирать оба лекарства, а затем спросили:

— Братец! Сколько десятков лекарств тебе еще понадобится?

— Больше ничего не надо! — отвечал Сунь У-кун.

— Как же так? — удивился Чжу Ба-цзе.—Из восьмисот восьми лекарств, по три цзиня каждого, ты воспользовался всего лишь двумя лянами двух видов?! Право, ты решил потешиться над людьми.

Сунь У-кун взял фарфоровую плошку, разрисованную цветами, и обратился к Чжу Ба-цзе:

— Брат! Ты не разговаривай, а натри мне лучше полплошки сажи, которую наскоблишь с днища котла, и принеси сюда.

— Зачем? — спросил Чжу Ба-цзе.

— Нужно для снадобья, — отрезал Сунь У-кун.

— Мне никогда еще не приходилось видеть, чтобы в лекарства клали сажу,— проговорил Ша-сэн.

— Сажа на днище котла носит название «Иней сотни трав» и способна излечивать сотни болезней, а ты не знал об этом, — поддел его Сунь У-кун.

Дурень Чжу Ба-цзе в самом деле наскоблил полплошки сажи и мелко растер ее. Сунь У-кун опять передал ему плошку и сказал:

— А теперь сходи к нашему коню и набери полплошки конской мочи.

— Для чего? — изумился Чжу Ба-цзе.

— Нужна, чтобы скатать пилюли, — ответил Сунь У-кун. Ша-сэн рассмеялся и опять вступил в пререкания с Сунь У-куном.

— Брат! — молвил он. — Дело не шуточное, и ты брось свои шутки! Конская моча обладает резким и неприятным запахом, как же можно примешивать ее к лекарству? Мне приходилось видеть пилюли, скатанные на уксусе, на густом рисовом отваре, на растопленном меду или просто на чистой воде. Но где это видано, чтобы пилюли катали на конской моче? От них пойдет такая вонь, что всякого, кто страдает несварением желудка, от одного только запаха начнет мутить. А если вдобавок дать ему бадоу и ревеня, то беднягу начнет одновременно и рвать и нести. Это что, по-твоему, шуточки?

— Эх ты! Не знаешь самого главного, — насмешливо возразил Сунь У-кун. — У нас ведь не простой конь. Он раньше был драконом в Западном море. Если он согласится дать сейчас своей мочи, могу тебя уверить, что она вылечит сразу же от какой хочешь болезни.

Чжу Ба-цзе, услышав эти слова, отправился к коню с самым серьезным видом. Конь лежал на боку и спал. Дурень пинками поднял его на ноги и подлез под брюхо с плошкой. Долго он прождал, но конь, видно, вовсе и не собирался мочиться. Тогда он побежал к Сунь У-куну.

— Брат! Забудь о правителе и займись лучше лечением нашего коня! У него все пересохло и ни одна капля мочи не выходит!

Сунь У-кун рассмеялся.

— Пойдем вместе! — сказал он.

— И я с вами, — сказал Ша-сэн.

Все трое подошли к коню. Конь стал брыкаться и вдруг заговорил по-человечьи.

— Старший брат, — грозно воскликнул конь, — неужто ты не знаешь? Я ведь летающий дракон с Западного моря и был наказан за то, что нарушил законы неба. Гуаньинь спасла меня, но в наказание у меня спилили рога, сняли чешую и превратили в коня, чтобы я вез нашего наставника на Запад за священными книгами. Этим я искупаю свою вину. Если я, переходя через речку, помочусь, то рыбы, оказавшиеся поблизости, проглотив мою мочу, сразу превратятся в драконов, если же это случится при переходе через гору и моча оросит траву, то трава превратится в чудесное грибовидное растение линчжи, а это растение дает долголетие отрокам, которые прислуживают отшельникам, собирающим целебные травы. Как же я могу в таком мирском месте извергнуть из себя свою чудодейственную влагу?

— Будь осторожен в словах, брат мой, — прервал коня Сунь У-кун. — Мы находимся не где-нибудь в мирском месте, а в царстве, расположенном в западных краях, и тебя просят извергнуть влагу неспроста. Знаешь пословицу: «Из множества шерстинок получается шуба». Нам нужно излечить от недуга здешнего правителя. Если это нам удастся, мы обретем большую честь и славу. В противном случае боюсь, что нам добром не выбраться из этой страны.

Тогда конь закричал:

— Обожди, сейчас!

Вы бы видели, читатель, как он подался вперед и стал бить землю передними копытами, потом присел на задние ноги, пятясь назад, и громко лязгая при этом зубами. Наконец с большим трудом ему удалось выделить из себя небольшое количество жидкости, и он успокоился.

— Ах ты, негодник! — сказал Чжу Ба-цзе. — Хоть жидкость у тебя и золотая, но зачем так скупиться? Дай хоть еще немного!

Сунь У-кун, увидев, что в плошке лишь немного не хватает до половины, закричал:

— Довольно! Довольно! Забирай плошку!

Теперь только Ша-сэн успокоился.

Все трое монахов вернулись в свое помещение, где смешали вместе приготовленные лекарства, а затем скатали три больших пилюли.

— Не слишком ли велики? — забеспокоился Сунь У-кун.

— Да что ты? — отвечал Чжу Ба-цзе. — Всего только с грецкий орех. Мне на один глоток не хватило бы!

Пилюли затем были уложены в маленькую коробочку, и монахи, не раздеваясь, легли спать. О том, как прошла эта ночь, рассказывать нечего.

Уж давно рассвело, когда правитель государства, преисполненный разумных надежд, превозмогая болезнь, призвал к себе своих сановников. Он пригласил Танского монаха присутстзовать на приеме и сразу же повелел придворным чинам спешно отправиться в подворье, поклониться преосвященному монаху и взять у него лекарство.

Множество чинов прибыло в подворье и распростерлось ниц перед Сунь У-куном.

— Наш повелитель велел поклониться тебе и получить твое чудотворное снадобье, — молвили они.

Сунь У-кун велел Чжу Ба-цзе подать коробочку, открыл крышку и вручил снадобье придворным чинам.

— Как называется это лекарство? — спросили придворные.— Скажи нам, чтобы мы могли доложить государю.

— Оно называется «черные пилюли».

При этих словах Чжу Ба-цзе и Ша-сэн чуть не прыснули со смеху. «В самом деле, — думали они, — ведь в пилюли входит сажа, соскобленная с днища металлического котла, — как же иначе назвать это снадобье?»

— С чем принимать это лекарство? — продолжали расспрашивать придворные.

— Его можно принимать двояко: питьем, которое легче всего достать, является отвар, приготовленный из шести веществ.

— Каких же именно веществ?

— Из ветров, которые пускают вороны на лету, из рыбьей мочи в быстрой воде, из пудры царицы неба Сиван-му, из золы тигля, в котором мудрец Лао-цзюнь приготовляет пилюли бессмертия, из трех лоскутков ветхой головной косынки Нефритового императора и еще из пяти волосков, выдранных из усов дракона. Если ваш правитель примет пилюли с этим отваром, то сразу же излечится от своего недуга.

— Этих веществ на всем свете не сыщешь, — уныло отвечали придворные. — А какое же другое питье?

— Вода, не имеющая истоков, — отвечал Сунь У-кун.

Придворные рассмеялись:

— Ну, это легко достать.

— Почему вы так думаете? — насмешливо спросил Сунь У-кун.

— У нас в народе говорят так: если нужна вода, не имеющая истоков, надо взять плошку или чашку, отправиться к колодцу или к реке, зачерпнуть воды, сразу же повернуть обратно и принести домой, не ставя ее на землю и ни разу не оборачиваясь назад. Такую воду дают больным запивать лекарство, — вот и все!

— Вода в колодцах и в реках имеет истоки, — возразил Сунь У-кун. — Но вода, о которой я говорю, совсем не такая. Она ниспадает с неба, и ее надо пить, пока она еще не коснулась земли. Вот почему и называют ее «вода, не имеющая истоков».

— Ну и что же? Такую воду тоже легко раздобыть, — ответили чиновники.— Придется обождать, когда будет пасмурно и пойдет дождь, и тогда только принимать лекарство. Затем придворные чины вновь поклонились Сунь У-куну, поблагодарили его и отправились к своему повелителю поднести ему лекарство.

Правитель очень обрадовался и велел приближенным показать ему снадобье. Рассматривая его, он спросил:

— Это что за пилюли?

— Преосвященный благочестивый монах изволил сказать, что это «черные пилюли» и их надо принимать с водой, не имеющей истоков, — отвечали придворные чины.

Правитель тотчас же приказал дворцовым служителям достать воды, не имеющей истоков.

— Преосвященный благочестивый монах соизволил еще пояснить, — поспешили сказать придворные,— что вода без истоков, это не колодезная и не речная вода, а вода, ниспадающая с неба и еще не коснувшаяся земли!

Тогда государь повелел вызвать чиновника, ведающего дворцовым выездом, и приказал ему призвать придворного мага, чтобы тот вызвал дождь.

О том, как было выполнено это распоряжение правителя, мы рассказывать не будем.

Вернемся к Сунь У-куну, который остался в подворье. Он подозвал к себе Чжу Ба-цзе и сказал ему:

— Дернуло же меня сказать им о воде, ниспадающей с неба. Время не терпит! Как же нам быть? По-моему, здешний правитель мудр и добродетелен. Давайте поможем ему раздобыть хоть сколько нибудь такой воды. Что ты на это скажешь?

— Как же мы можем помочь? — спросил Чжу Ба-цзе.

— Ты становись слева от меня и будешь моей звездой, спутником, — ответил Сунь У-кун, а затем позвал Ша-сэна: — Ты же встань справа и будешь моей вспомогательной планетой, а я постараюсь помочь правителю раздобыть немного воды без истоков.

Затем он совершил заклинание для ступания по звездам. Но не успел он произнести его, как на востоке появилась черная туча, которая постепенно приближалась и остановилась прямо над их головой. Раздался возглас:

— Великий Мудрец! Царь драконов Восточного моря-океана Ао-гуан явился к тебе!

— Без дела я не посмел бы потревожить тебя, — сказал Сунь У-кун. — Прошу помочь мне дать хоть сколько-нибудь воды без истоков здешнему правителю, чтобы он мог принять лекарство.

— Что же ты, Великий Мудрец, когда вызывал меня, не сказал, что тебе понадобится вода? Я явился без всего, не взял с собой никакой дождевой посуды, при мне нет также ни ветра, ни облака, ни грома, ни молнии. Как же я вызову дождь?

— Сейчас не потребуются ни ветер, ни облака, ни гром, ни молния, да и дождя большого не надо. Нужно всего лишь несколько глотков воды, чтобы запить лекарство!

— Ну, если так, — сказал царь драконов, — то обожди, я сейчас попробую чихнуть раза два и сплюну, а этого хватит запить лекарство.

Сунь У-кун пришел в восторг:

— Прекрасно! Это лучше всего! — восклицал он. — Только ты не медли, чихай поскорей!

Почтенный дракон опустил ниже черную тучу, приблизился к самому дворцу, набрал полный рот слюней и плюнул. Слюна его превратилась в благодатный дождичек. Весь двор пришел в неистовую радость. Слышались восторженные возгласы:

— Нашему повелителю привалило огромное счастье! Сам Владыка неба ниспослал ему благодатный дождь!

Правитель немедленно распорядился:

— Достать все сосуды и собрать дождевой воды! Пусть все придворные чины, как внутренней, так и внешней дворцовой службы, независимо от старшинства и ранга, наберут в сосуды священной влаги во имя моего спасения.

Жаль, что вы не видели, читатель, как все гражданские и военные придворные чины, три тысячи прелестных придворных дам из всех дворцов, восемьсот пленительных красавиц, придворных танцовщиц выбежали с разными сосудами, чашами и тарелками в руках, чтобы набрать целебной воды.

Почтенный дракон, находясь на своей туче, все время стоявшей над дворцом и не двигавшейся ни взад, ни вперед, продолжал пускать слюни. Так прошло больше часа, после чего царь драконов распрощался с Великим Мудрецом Сунь У-куном и отправился в обратный путь.

Все придворные чины и дамы возвратились во дворец, бережно неся сосуды. У кого оказались одна или две капли, некоторым посчастливилось набрать до пяти, но были и такие, у которых не оказалось ни одной капли в сосуде. Когда все капли слили в одно место, получилось более трех полных чарок, которые и были поставлены на столик перед правителем. Сразу же в зале Золотых колокольчиков разлился изумительный аромат, и вскоре весь дворец был напоен этим прекрасным небесным запахом!

Правитель государства расстался с Танским монахом, взял черные пилюли, благодатную дождевую воду и удалился во внутренние покои. Сперва он проглотил одну пилюлю и запил ее целой чаркой воды, затем проглотил вторую пилюлю и ее тоже запил целой чаркой и, наконец, проглотил третью пилюлю, запив ее всей оставшейся благодатной дождевой водой.

Вскоре в животе правителя так заурчало, что, казалось, там загромыхали колеса на турусах. Ему сразу же подставили стульчак, и он сходил подряд раза три, а может и пять, после чего испил немного рисового отвара и лег на свое ложе. Две придворные дамы проверили царский стул. Не пересказать даже, сколько там оказалось грязи и слизи, причем был целый комок непереваренной пищи из клейкого риса. Дамы подошли к ложу государя и доложили ему:

— Корни вашей болезни удалены!

Правитель еще больше обрадовался от этих слов и с аппетитом съел чашку риса.

Вскоре он почувствовал облегчение в груди, дыхание его стало ровным и кровь заиграла в жилах. Он воспрянул духом и ощутил силу в ногах. Сойдя со своего ложа, он облачился в парадные одежды и сам, без посторонней помощи, направился в тронный зал. Увидев Танского монаха, он сразу же повалился ему в ноги и начал низко кланяться. Танский монах поспешил в свою очередь поклониться правителю. Когда церемония поклонов была закончена, правитель, поддерживая Танского монаха, подозвал к себе самых важных сановников.

— Напишите скорей приглашение, — приказал он, — в котором должно быть сказано, что мы «еще раз бьем челом», и пошлите гонцов в подворье за тремя высокочтимыми учениками благочестивого наставника. Велите также открыть восточные хоромы и пусть стольничий приказ устроит там благодарственный пир.

Сановники принялись выполнять распоряжение. Одни писали приглашения, а другие занялись устройством пиршества. Не зря говорят, что государство обладает силой, способной свалить гору! Все было сделано почти в одно мгновение.

Вернемся теперь к Чжу Ба-цзе, который первым заметил придворных гонцов с приглашением. Вне себя от радости он стал звать Сунь У-куна:

— Брат! Твое лекарство в самом деле оказалось чудодей ственным! К нам идут придворные чины выражать благодарность, что полностью является твоей заслугой!

— С чего это ты взял, брат! — возразил Ша-сэн. — Есть хорошо известная пословица: «Кому повезет, у того и весь дом счастлив»! Мы все вместе готовили снадобье, стало быть и заслуга принадлежит всем нам. Ступай, принимай гонцов и не болтай лишнего.

Радостные и ликующие, наши три монаха отправились во дворец.

Придворные чины встретили их с почетом, провели в восточные хоромы, где их давно уже ожидали Танский монах, правитель Пурпурного царства и все важные сановники-царедворцы, которые приготовились пировать. Сунь У-кун, Чжу Ба-цзе и Ша-сэн приветствовали своего наставника почтительными возгласами. Следовавшие за ними придворные прибыли в полном составе. На почетном возвышении в зале стояли четыре стола, уставленные всевозможными постными блюдами, до того аппетитными, что глаза разбегались, глядя на них. Впереди стоял еще один стол со скоромными блюдами, такими же аппетитными. Справа и слева были расставлены в строгом порядке четыреста, а может и пятьсот, отдельных столиков.

Правитель государства взял своей царственной рукой чарку с вином и высоко поднял ее. Он решил в первую очередь угостить Танского монаха.

— Я не пью вина, — отказался тот.

— Да ведь это не хмельное вино! Ничего не случится, если благочестивый наставник выпьет чарку! — настаивал правитель.

— «Не пей вина»— первая заповедь монахов, — твердо сказал Танский монах.

— Чем же потчевать тебя, благочестивый наставник, если ты отрекся от вина? — недовольным тоном спросил правитель.

— Пусть мои ученики выпьют за меня! — предложил Танский монах.

Правитель оживился и передал золотую чарку с вином Сунь У-куну. Тот принял чарку, вежливо поклонился всем присутствующим и разом осушил ее до дна.

Увидев, с какой охотой Сунь У-кун пьет вино, правитель поднес ему еще одну чарку. Великий Мудрец не отказался и опять осушил ее.

— Ну, а теперь и третью чарку во славу «трех драгоценностей», — засмеялся правитель. Сунь У-кун и от третьей не отказался и выпил ее с еще большим удовольствием. Правитель велел налить еще: — Выпей за четыре времени года! — предложил он.

Чжу Ба-цзе, видя, что вино все не доходит до него, от нетерпенья стал громко глотать слюнки. Когда же он заметил, что правитель усердно потчует только Сунь У-куна, он не выдержал и закричал:

— Есть и моя заслуга в изготовлении снадобья, которое исцелило ваше величество. В него примешана конская…

Сунь У-кун, опасаясь, как бы Дурень не проболтался, поспешил передать ему свою чарку и тем самым заставил замолчать. Дурень схватил чарку, жадно осушил ее и ничего больше не сказал, но правитель заинтересовался и спросил:

— Благочестивый монах, ты только что сказал, что в снадобье вошла конская… что конская?

Сунь У-кун, не давая Чжу Ба-цзе ответить, начал выкручиваться:

— Мой брат отличается чрезмерной болтливостью, и если знает какой-нибудь проверенный способ изготовления лекарства, то непременно должен сообщить его всем. В лекарство, которое ваше величество давеча утром изволили принять, входила конская трава.

— Что за конская трава? — спросил царь, обращаясь к своим придворным. — От чего она излечивает?

Поблизости оказался главный придворный лекарь из палаты врачевания, который так отвечал повелителю:

— Повелитель мой, владыка, — начал он:

— Вот и хорошо, что эта трава вошла в лекарство, то-то оно подействовало! — смеясь, проговорил правитель. — Почтеннейший Чжу, выпей еще!

Дурень продолжал молчать, но все же выпил целых три чарки за «три драгоценности».

Царь поднес вино и Ша-сэну, который тоже выпил три чарки. Пили и ели очень долго. Наконец правитель вновь высоко поднял большую чарку и поднес ее Сунь У-куну.

— Государь! Прошу вас, сядьте! — сказал Сунь У-кун. — Смею вас заверить, что я не откажусь выпить, если только все будут пить по очереди.

— Преосвященный благочестивый монах, — произнес правитель. — Твоя милость ко мне столь же велика, как гора Тай-шань. Я не знаю даже, чем отблагодарить тебя за исцеление. Уж как хочешь, но выпей эту большую чарку, и я расскажу тебе кое-что.

— Что же ты хочешь рассказать? — спросил Сунь У-кун. — Скажи, чтобы мне легче было выпить.

— Мне выпало на долю испытать скорбь, от которой я и заболел, — молвил правитель. — А ты своим волшебным средством прочистил мне внутренности и избавил от страданий.

— Когда вчера я поглядел на тебя, — лукаво посмеиваясь, сказал Сунь У-кун, — то сразу же понял, что тебя извела злая тоска, но хотелось бы знать, о чем ты горюешь?

— Есть мудрая пословица: «Нельзя выносить сор из избы», — отвечал повелитель.— Но ты, преосвященный благочестивый монах, для меня являешься милостивейшим благодетелем. Если обещаешь не смеяться надо мною, я, так и быть, расскажу тебе.

— Разве осмелюсь я смеяться над тобой, государь? — серьезным тоном проговорил Сунь У-кун. — Прошу тебя, поведай обо всех твоих тревогах.

— Преосвященный благочестивый монах, ты прибыл сюда из восточных земель, скажи, в скольких странах ты побывал по дороге сюда? — спросил правитель.

— В пяти или шести, — отвечал Сунь У-кун.

— Не запомнил ли ты, как величали цариц в этих странах?

— Обычно цариц во всех странах принято величать: «Чжэн Гун», «Дун Гун» и «Си Гун», что значит царица из Главного дворца, Восточного дворца и Западного дворца, — сказал Сунь У-кун.

— А я своих цариц звал иначе: государыню звал Цзиньшэнгун, так как она была мне дорога, как золото, вдовствующую государыню звал Юйшэнгун — Яшмовой, а первую наложницу Иньшэнгун — Серебряной. Сейчас у меня остались только две государыни: Серебряная и Яшмовая…

— Почему же Золотая государыня не находится у себя во дворце? — заинтересовался Сунь У-кун.

У правителя потекли слезы из глаз, и он едва выговорил:

— Ее там нет уже три года.

— Куда же она исчезла? — продолжал расспрашивать Сунь У-кун.

— Три года назад,— начал правитель, — как раз в день праздника Лета, я находился с ней и с придворными прислужницами в Гранатовой беседке дворцового сада, где мы развертывали треугольники с рисом, выбирали из них отварной рис и ели его, запивая крепким желтым вином из фиалкового корня чанпу, в которое обмакивали листья полыни для отвращения злых духов. Мы смотрели лодочные гонки, как вдруг налетел сильный ветер и в воздухе показался дьявол-оборотень, который назвался Сай Тайсуй — сильнейшим из всех злых духов. Он заявил, что обитает в пещере Чудесного оленя-единорога, что на горе Диковинного носорога, и сказал, что ему не хватает жены. Узнав, что моя Золотая царица отличается необыкновенной красотой и грациозностью, он явился ко мне и стал требовать, чтобы я немедленно отдал ее ему в жены, что он будет считать до трех, и если я откажусь, он сожрет меня, а затем всех придворных и даже жителей столицы. Из жалости к своей стране и моему народу я тогда же вытолкнул Золотую царицу из беседки, так как ничего не мог сделать с этим дьяволом, а он с диким воплем подхватил мою красавицу и умчался с ней. Вот тогда-то я и занемог от испуга, причем рис, который я ел во время праздника, застрял во мне. Меня охватила тоска, от которой я не мог избавиться ни днем, ни ночью, отчего и заболел тяжким недугом, мучившим меня три года. Преосвященный благочестивый монах! Приняв твои чудодейственные пилюли, я очистился от всей мерзости, застрявшей во мне три года назад. Теперь я чувствую себя совершенно здоровым и бодрым, словно не болел. Я обязан тебе своей жизнью и считаю твое благодеяние столь же великим, как гора Тайшань!

Сунь У-кун преисполнился радостью, услышав эти слова. Он взял в руки огромный кубок в виде рога и в два приема осушил его до дна.

— Так вот какая тоска изводила его величество! — со смехом сказал Сунь У-кун. — Тебе повезло, что ты встретился со мною и получил исцеление. А не хочешь ли, чтобы твоя Золотая царица снова вернулась к тебе? — пытливо спросил он.

У царя навернулись слезы на глаза.

— Я искренне грущу,— проговорил он, — и днем и ночью думаю о ней, но нет у меня никого, кто мог бы схватить этого дьявола. Разве могу я надеяться на ее возвращение?

— А что ты скажешь, если я, старый Сунь У-кун, приведу в покорность злого оборотня?

Правитель сразу же опустился на колени и сказал:

— Если ты спасешь мою царицу, то я обещаю покинуть дворец со всеми своими царицами и всеми их прислужницами, выйду из города и стану твоим подданным-простолюдином, передам тебе всю страну с ее реками и горами, чтобы ты царствовал в ней как государь-император.

Чжу Ба-цзе, услышав эти слова и глядя на правителя в столь необычной позе, не выдержал и громко расхохотался:

— Вот так царь! — проговорил он, захлебываясь от смеха. — Совсем потерял свое достоинство! Как можно из-за бабы отказаться от своей страны, от рек и гор, да еще стоять на коленях перед монахом?

Сунь У-кун быстро подбежал к правителю и, поднимая его с полу, сказал:

— Государь, а являлся ли за это время еще раз дьявол-оборотень, после того как похитил Золотую царицу?

— В позапрошлом году в день праздника Лета он похитил Золотую царицу,— припоминал царь.— В том же году в десятой луне он явился за двумя прислужницами царицы, и они были выданы ему. В третьем месяце прошлого года он снова явился и потребовал еще двух дворцовых прислужниц, затем в седьмом месяце — еще двух. В нынешнем году, во втором месяце — опять двух. Не знаю, когда еще появится.

— А внушает ли он вам всем страх, когда появляется? — спросил Сунь-У-кун.

— Во-первых, я его самого боюсь, — отвечал царь, — особенно стал бояться, когда дьявол зачастил к нам; во-вторых, опасаюсь его пагубных намерений. Поэтому еще в прошлом году в четвертом месяце я приказал построить башню-убежище от дьявола. Всякий раз, как только налетает сильный порыв ветра, предвещающий появление дьявола, я прячусь в башню со своими двумя царицами и девятью наложницами.

— Не откажи в просьбе показать мне твое убежище! — попросил Сунь У-кун.

Правитель взял его за левую руку и повел из-за стола. Все придворные чины разом поднялись со своих мест. Чжу Ба-цзе обозлился:

— Брат,— холодно сказал он.— Какой ты, право, неразумный! Стоит ли из-за этого нарушать такой великолепный пир и поднимать всех на ноги?

Правитель сразу же смекнул, чего хочет Чжу Ба-цзе, и приказал сановнику, ведающему царским выездом, распорядиться, чтобы вынесли два стола с постными блюдами и поставили их у входа в башню, а к столам чтобы приставили виночерпиев с вином. Дурень Чжу Ба-цзе тотчас же замолк и, обращаясь к Танскому монаху и Ша-сэну, предложил:

— Пойдемте пировать на новом месте!

Вереница придворных чинов, выстроившихся рядами, чинно шествовала впереди. Правитель шел рядом с Сунь У-куном, поддерживая его. Они прошли через дворец, вошли во дворцовый сад, но никаких башен или хором не было видно.

— Где же башня-убежище от дьявола? — не выдержал Сунь У-кун.

В этот момент два дворцовых евнуха взяли в руки два лома, покрытых красным лаком, и подсунули их под большую квадратную плиту, лежавшую посреди лужайки.

— Вот здесь! — сказал правитель.— В этом подземелье глубиной более двух чжанов расположено девять дворцовых залов. Четыре чана с чистым гарным маслом предназначены для фонарей, которые горят и днем и ночью. Сюда я и прячусь при шуме ветра, а людям снаружи приказано закрывать вход каменной плитой.

— Этот дьявол все же не собирается губить тебя, — засмеялся Сунь У-кун. — Да если бы он захотел, разве смог бы ты укрыться от него здесь?

Не успел Сунь У-кун договорить, как с юга подул сильный ветер с резким свистом, подняв тучи пыли. Придворные пришли в ужас и стали роптать на Сунь У-куна:

— Ну и зловещий язык у этого монаха: стоило ему только заговорить о дьяволе, а он уж тут как тут!

Правитель бросил Сунь У-куна и полез прятаться в подземелье. За ним последовали Танский монах и все придворные чины.

Чжу Ба-цзе и Ша-сэн тоже хотели было спрятаться, но Сунь У-кун задержал их.

— Братья! Не бойтесь! Давайте познакомимся с дьяволом и посмотрим, что он представляет собой!

— Брось болтать ерунду! — взволновался Чжу Ба-цзе. — Чего с ним знакомиться? Придворные все спрятались, наставник тоже, и правитель укрылся, а мы что? Так и останемся здесь? В какой же родословной будут восхвалять нас за такую отвагу?

Он хотел вырваться из рук Сунь У-куна, но это ему не удалось. Великий Мудрец крепко держал его, пока в небе не показался сам дьявол-оборотень. Вот послушайте, как он выглядел:

— Ты не узнаешь его, Ша-сэн? — спросил Сунь У-кун.

— Мне никогда не доводилось встречаться с ним, — отвечал Ша-сэн.— Как же я могу узнать его?

— Чжу Ба-цзе! Ну ты, наверное, узнаешь его? — воскликнул Сунь У-кун.

— Откуда же мне знать? — удивился Чжу Ба-цзе. — Мне ни разу не приходилось с ним пить чай или распивать вино. К тому же он не приходится мне ни другом, ни соседом.

— А по-моему, он похож на дьявола с намазанным лицом и золотистыми глазами, который служит привратником у духа горы Восточный пик и получил прозвище Равный небу.

— Вот уж нет! Совсем не он, — возразил Чжу Ба-цзе.

— Откуда ты знаешь, что не он? — поддел его Сунь У-кун.

— Дьяволы относятся к темному царству и находятся там весь день до позднего вечера. Они появляются только в часы шэнь, ю, сюй и хай. А сейчас еще только час сы. Какой же дьявол осмелится показаться в такое время? Ведь дьяволы не умеют летать на облаках. Если они и могут вызвать ветер, то только небольшой вихрь, а не такой свирепый ураган. Уж не является ли он духом Сай Тайсуй?

— Ай да Дурень! Молодец! — засмеялся Сунь У-кун. — Оказывается, кое-что соображаешь. Раз уж ты так сказал, то вы пока покараульте здесь вдвоем, а я отправлюсь, расспрошу этого дьявола, как его зовут и величают, чтобы мне было сподручнее вызволить Золотую царицу и возвратить ее здешнемправителю.

— Делай как знаешь, только нас не впутывай, — сказал Чжу Ба-цзе.

Сунь У-кун ничего не ответил и взглянул вверх. Затем он быстро взвился в небо по благодатному лучу, совершив обычный прыжок.

Вот уж, поистине:

Чем кончился этот поход Сунь У-куна, победил ли он дьявола-оборотня, сражаясь с ним в воздухе, изловил ли он его и освободил ли из плена Золотую царицу, — обо всем этом вы узнаете, читатель, из следующих глав.