Год Китая в России открывается во Владивостоке в картинной галерее Portmay, где проходит выставка красноярского художника Сергея Форостовского "Восточный транзит. Тибетские сны". На двух этажах галереи представлены новые работы Сергея: на первом – окрестности Харбина, это земля, а на втором – воздух, тибетская крыша мира.
#img_left#- Я, наверное, с детства был художником. Ребята, с кем я встречаюсь сейчас, говорят, что парень странный был в детстве, говорят, мы идем, например, на море купаться, а ты сидишь на берегу и думку думаешь.
– Двенадцать дней. Мы начали свой путь с Чанду, проезжали по 600-800 км на джипе, совершенно сумасшедшее путешествие. При этом мы постоянно заезжали в монастыри, проводили там по 30-40 минут. Монастыри древние-древние. Самому древнему было 1 500 лет. Мы побывали на проведении одного старинного ритуала под названием "Небесная смерть".
В долине умерших разделывают и скармливают грифам. Это происходит в присутствии людей, родственников под песнопения монахов. Человека расчленяют, кости дробятся, и, когда раздаются песни монахов, толстые грифы слетаются с окрестных скал. Многие не могли смотреть. Жуть страшная. Но с другой стороны с точки зрения тибетца, мы закапываем в землю умерших, скармливаем червям.
А здесь…, наверное, почетно обрести небесную смерть. К тому же это еще рационально – очень трудно рыть могилы, еще при огромном количестве населения. Все свободное пространство используется как плодородная почва, под земельные участки. Я так понял, народ еще живет скотоводством. Мы, например, были в нескольких деревнях на высоте 5 тысяч метров, и у меня такое чувство было, что я нахожусь в первобытном строе. Землянки, выложенные из кизяка, люди с каким-то первобытным взглядом, глядящим на тебя.
Они не понимают ни по-китайски, ни по-английски, и одновременно с таким наивом на лице. Мне не хотелось оттуда уходить, потому что я понял, что это прародина человечества. Это 4-тысячелетняя цивилизация, древнее, чем христианство, египетская цивилизация, и поневоле приходили мысли об инках, ацтеках и о тех цивилизациях. Внешне тибетцы очень похожи на латинос, очень мало – на китайцев. Такое ощущение, что то ли где-то в Чили находишься, то ли в Боливии. Еще, когда мы были на границе с Индией, там люди больше на индийцев походили: кожа синяя, носатые, большие черные глаза. И надписи везде: смесь пакинстанско-индийско-турецкого, то есть там иероглифов нет.
И из-за того, что Тибет был оккупирован в 1945 г., жители сознательно из протеста не учат китайский язык, несмотря на то, что Китай привнес в Тибет элементы цивилизации: электричество, газ, дороги, гидростанции. Например, на реке Янцзы сотни гидротехнических сооружений, которых я в мире нигде не видел. Это как вторая Китайская стена. Река совершенно убита, растительности почти вокруг нет: ни листочка, ни цветочка, ни рыбы – такое ощущение, что циклопы перерыли всю землю. Вода работает на человечество. Это я к тому, что китайцы принесли цивилизацию, но одновременно и разрушение.
Корр.: На некоторых ваших работах присутствуют знаки свастики, тайцзи…
– Свастик, на самом деле, в Тибете очень много. Я лишь чуть-чуть коснулся… Они огромные: бывают и пятиметровые, и двадцатиметровые, есть во всю длину стены на монастыре. В некоторых областях она реже встречается, в некоторых чаще встречается: начиная от ворот, стен, одежды.
Корр.: Расскажите, пожалуйста, немного о картине "Дворец Потала"
– Это осевая картина всей выставки. Мир земной, духовный – это вещи, о которых, по-моему, думает все человечество, независимо от религиозной принадлежности. Человек всегда задумывается о том, где он есть, для чего он в этом мире пробыл и что его ждет. Я эту картину написал за сутки. Здесь присутствуют два цвета: земляной и голубой, намеренно голубой.
Корр.: У вас выставка практически в одном тоне: и люди, и природа. Действительно, все происходящее похоже на сон
– Когда находишься на высокогорье, начинается горная болезнь. Такое ощущение, что ты либо под водой, либо в космосе. Реальность начинает ускользать из-под ног, и ты не понимаешь, что с тобой происходит. Кроме этого, я рассказывал уже о деревнях, где меня не покидало ощущение прародины человечества, поэтому я как бы погружался в память человеческую, которая чаще всего не цветная, и делал такой срез – с одной стороны, старой фотографии, с другой – старого кинофильма.
Помимо этого, я очень увлекаюсь и смотрю с удовольствием, как в Китае выставляются и пишут художники традиционной китайской живописи Гухуа, она такая черная, серая, теплая, и я попытался все это применить. Эти работы я писал без белил, используя один-два цвета, а в качестве белил использовал белизну холста – это как раз и есть принцип живописи гухуа.
Корр.: Как вы считаете, сейчас искусство в Китае развивается, люди помнят свою древнюю культуру?
– Мое мнение очень противоречиво. Гухуа, например, влиянию режима не сильно поддалось, а некоторые картины до сих пор режимные, и рядом со свитками традиционной Гухуа я мог видеть и модернистические картины, и Мао Цзэдуна, и вещи про Вторую мировую, гражданскую войны. На Китай также оказывает влияние и европейская живопись, и американская. Это страна, которая как губка впитывает в себя все эти культуры.
Корр.: По вашему мнению, политика может повлиять на искусство, на его развитие?
– Конечно. Искусство всегда либо стоит на службе у государства, примером тому является тоталитарный режим, когда искусство полностью все обслуживает строй: это и живопись, и музыка, и культура; либо когда искусство ставит себя на службу государя Императора. Например, тот же Гойя, Веласкес были придворными художниками короля. То есть искусство действует как механизм воздействия на умы человечества.
Корр.: Но не все идут на поводу у тоталитарных режимов…
– Если ты не встаешь на службу у государства при тоталитарном режиме, то либо тебя просто размазывают – власть тебя ссылает в лагеря, либо просто выбрасывают из страны.
Корр.: И в заключение расскажите что-нибудь о себе
– Я, наверное, с детства был художником. Ребята, с кем я встречаюсь сейчас, говорят, что парень странный был в детстве, говорят, мы идем, например, на море купаться, а ты сидишь на берегу и думку думаешь. Пойдешь, искупаешься и опять сидишь – думаешь. Вроде парень адекватный, но все время куда-то улетал. Но кроме этого, хочу сказать такую вещь. Очень жалко, когда Бог целует человека и дает возможности творческие, очень хочется, чтобы люди приложили все силы эти возможности развить и не расплескать.
Многим дают и музыкальный слух, и художественные способности, и очень часто люди в быту их зарывают. Очень хотелось бы, чтобы люди больше занимались своим духовным миром, своей душой и развивали в себе. Это как пожелание к тому, что человека Бог часто целует, нужно только это почувствовать. Когда у меня удачная картина получается, это для меня сверх счастья. На самом деле, многое не получается, 10-12 картин мимо и одно попадание.
Я могу мучаться день, два, неделю, отчаяние начинает овладевать, потом получается такая хорошая картина, которую я второй раз повторить не смогу. И Бог меня, наверное, целует за то, что я отмучался. Но мучался – то я не лежучи, не сидючи, я в работе пребывал. Когда у меня стали такие состояния проявляться, я понял, что существует Высший разум, который наблюдает, кто сколько вкладывает душевных сил в то, чем он занимается.. А до этого атеистом был.
Корр.: Ваше следующее путешествие будет проходить…
– Потом я еду в Берлин. Еще очень люблю малых голландцев, хочется и голландцем побыть. Голландия – страна, которая находится ниже уровня моря, а по ощущению, как, например, говорил Бредель: ощущение такое, что ты сорока в бреющем полете над землей. Хотя страна находится ниже уровня моря.
Из Тибета Сергей Форостовский привез не только замечательную выставку, но и около 7 тысяч фотографий, а также свой дневник – описание каждого дня, проведенного в Тибете.
Юлия Гольченко. Великая Эпоха
