Blog

По словам коммерческого директора ООО «Галицкая топливная компания» Станислава Таранчука, изменение цены в сторону понижения на заправках можно ожидать через 15-20 дней, поскольку компании делали запасы нефтепродуктов по высоким ценам, а после реализации этих запасов уже будут закупать нефтепродукты по более низкой цене.

В то же время, другой эксперт – исполнительный директор консалтинговой компании UPECO Сергей Куюн, уверен, что падение цен –  это вопрос честности продавцов. «Розничные торговцы в пору сезонного повышения спроса на топливо не захотят отказываться от прибылей. Но подорожания топлива уж точно не допустят», – уверен эксперт.

Спекулянты гребут деньги

Подорожание нефти, и, как следствие, бензина, в последнее время было процессом постоянным: невероятные сводки с мировых бирж заставляли всерьез задуматься о перспективах «черного золота». Все дело в том, что после падения рынка ипотеки в США спекулятивный капитал требовал новой площадки для игры, и в этом плане идеальным оказался рынок нефтепродуктов.

На протяжении последнего года политика многих стран способствовала ценовым скачкам, что открывало финансистам возможность зарабатывать огромные деньги. Спекулятивно высокие цены толкали еще выше и традиционный повышенный спрос на нефть со стороны развивающихся стран –  Индии и Китая.

На этих настроях активно «набивали научный авторитет» и некоторые ученные, которые постоянно вещали о том, что запасы натуральных ресурсов близки к завершению, и совсем скоро мир ощутит бензиновый голод. Нефть стала причиной бурной активности на мировых биржах, но, памятуя о раздутых ценах на жилье, в определенный момент игроки, опасаясь эффекта мыльного пузыря, как в случае с американской недвижимостью, начали осторожнее ее покупать – спрос стал падать, а соответственно и цена.

Украинский вариант

Бензин на украинских заправках по сравнению с Западом, стоит дешево – ниже нашего стоит горючее только в Беларуси и России. Эксперты UPECO отмечают, что кроме последних двух стран, начальные цены для всей Европы, включая и Украину, одинаковы, но в то же время разброс очевиден.

К примеру, самый дорогой бензин в Турции – один литр в пересчете на украинскую валюту туркам обходится почти в 20 гривен. В Румынии литр бензина и дизельного топлива стоит в отечественном эквиваленте 13,6 и 15,4 соответственно, а в Болгарии – 14,8 и 16 грн.

Правда, это не значит, что розничные продавцы в той же Турции зарабатывают на 13 гривен на литре больше, чем украинские. Все дело в государственной политике: в той же Турции самый высокий налог на продажу топлива, в Украине же он один из самых низких.

Наша страна фактически получила то, к чему стремилась, а именно –  интегрирование в мировую экономику. Причем теперь у нас все как во всем мире – стоимость бензина на украинской заправке ориентируется на стоимость топлива на заправке под Берлином. В будущем эта связь будет только усиливаться.

Незаметно подошло лето и наступила пора, о которой говорится: «Едва подует знойный ветерок и дождичек польет — так сразу сливы поспевают».

Перед путниками открывались картины одна прекраснее другой.

А четверо путников все шли и шли под палящим зноем и, наконец, дошли до места, где по обеим сторонам дороги густо росли высокие ивы. Неожиданно из-за деревьев появилась пожилая женщина, которая вела за руку ребенка.

— Стой, монах! — закричала женщина. — Дальше ехать нельзя! Скорей поворачивай назад! Дорога на Запад — это дорога смерти!

От этих слов Танский монах едва не упал с лошади, затем спешился и начал расспрашивать женщину.

— О добрая женщина! — молвил он. — Есть древняя поговорка: «Море широко — в нем рыбам раздолье; небо просторно — в нем птицам вольготно!» Неужто на Запад нет никакой другой дороги?

Указывая рукой на Запад, женщина стала рассказывать:

— В пяти или шести ли отсюда начинаются владения государства, в котором всеми способами искореняют учение Будды. Правитель этого государства в своем прошлом перерождении вступил во вражду с Буддой, а в своем нынешнем существовании без всякого повода стал творить великое зло. Два года тому назад он объявил, что дал зарок истребить десять тысяч буддийских монахов. И вот с тех пор он непрестанно уничтожает несчастных и уже загубил девять тысяч девятьсот девяносто шесть человек, имена которых неизвестны. До десяти тысяч не хватает всего четырех монахов, но они должны быть чем-нибудь знамениты, чтобы достойно завершить установленное число. Если вы войдете в столицу государства, то можете распрощаться с жизнью, — пророчески закончила она.

Танский монах пришел в неописуемый ужас от этих слов.

— Добрая женщина, — дрожа от страха, едва вымолвил он, — я очень признателен тебе… от всего сердца благодарю тебя за доброту твою… Но, скажи, неужели же нет никакой другой дороги, по которой можно было бы пройти, не заходя в столицу этого государства?

— Нет, никак не обойдешь ее, — засмеялась женщина. — Никак! — уверенно повторила она. — Разве только что по воздуху, если умеешь летать…

Чжу Ба-цзе, стоявший в сторонке, не удержался и хвастливо заявил:

— А ты не пугай нас — мы умеем летать на облаках.

Сунь У-кун, обладающий золотистыми зрачками и огненным взором, сразу же распознал в женщине бодисатву Гуаньинь, а в ребенке — ее ученика, отрока Шань-цай. Повалившись наземь, он в смятении начал отбивать земные поклоны.

— О бодисатва! — восклицал он. — Прости, что не встретил тебя как подобает!

Между тем под ногами бодисатвы заклубилось облако, сияющее разноцветными лучами, и она стала легко подниматься ввысь вместе со своим учеником. При виде этого чуда Танский монах еще больше перепугался и упал наземь. Затем он встал на колени и тоже начал отбивать земные поклоны. Его примеру последовали Чжу Ба-цзе и Ша-сэн. Облако быстро исчезло из виду и понеслось прямо к берегам Южного моря.

Сунь У-кун поднялся и стал поднимать своего наставника.

— Вставай, учитель! — сказал он. — Бодисатва уже вернулась к себе, на свою священную гору.

— Сунь У-кун! Почему же ты не сказал мне, что это бодисатва, — упрекнул его Танский монах, — ты ведь знал.

— Да я не успел, — засмеялся Сунь У-кун. — Ты еще только спрашивал, а я уже кланялся.

— Скажи, как же нам теперь быть? — в один голос спросили Чжу Ба-цзе и Ша-сэн. — Милосердная Гуаньинь предупредила нас, что впереди находится страна, где истребляют буддийских монахов. Куда же нам теперь идти?

— Да перестаньте вы трусить наконец! — одернул их Сунь У-кун. — Вспомните, сколько лютых дьяволов и свирепых оборотней попадалось нам на пути, сколько хищных тигров и страшных драконов угрожали нам из своих логовищ в горах и озерах, и и все же они не смогли причинить нам вреда. А здесь перед нами страна, в которой живут самые обыкновенные люди, чего же нам бояться? Меня другое тревожит. Уже вечереет, того и гляди появятся жители деревень, возвращающиеся с городского рынка, увидят нас и начнут болтать, что встретили монахов, а это нам совсем некстати. Давайте лучше поищем укромное местечко для нашего учителя, а там обсудим, что делать дальше.

Танский монах согласился. Наши путники свернули в сторону от большой дороги, нашли глубокую яму и засели в ней.

Когда все устроились, Сунь У-кун сказал:

— Братцы! Вы берегите нашего наставника и охраняйте его как следует. А я изменю свой облик, побываю в столичном городе и посмотрю, что там происходит. Может быть, найдется глухая дорога, по которой нам удастся пройти ночью незамеченными.

— Смотри, будь осторожен! — напутствовал его Танский монах. — Помни, что царские законы неумолимы! Не играй с огнем!

— Не беспокойся! — смеясь, ответил Сунь У-кун. — Я сам знаю, как мне надо поступать!

С этими словами наш Великий Мудрец со свистом совершил прыжок вверх и… о чудо!

Утвердившись на своем волшебном облачке, Сунь У-кун стал внимательно смотреть вниз. Его взору представился столичный город, полный веселья и благополучия.

«Какое хорошее место! — подумал Сунь У-кун. — И чего ради там искореняют буддийскую веру?».

Пока он разглядывал город, стало смеркаться.

«Надо, пожалуй, спуститься вниз,— подумал Сунь У-кун,— и расспросить о дороге, но в таком виде никак нельзя, сразу распознают, что монах».

Прочтя заклинание и щелкнув пальцами, Сунь У-кун встряхнулся и превратился в ночную бабочку.

И вот ночная бабочка, порхая в воздухе, опустилась к базар- ной площади и стала летать под стрехами крыш, огибая углы домов. Вдруг она увидела множество строений, над воротами которых висели зажженные фонари.

«Кто это летом вздумал праздновать новый год? — подумал Сунь У-кун. — Вон сколько фонарей позажигали».

Он подлетел поближе и начал вглядываться. Между домами, как раз посередине, он заметил дом, над воротами которого висел не круглый, а квадратный фонарь. На фонаре была надпись из шести иероглифов: «Гостиный двор для приезжих купцов», а ниже еще — четыре иероглифа: «Гостиный дом Вана-младшего».

Тут только Сунь У-кун смекнул, что здесь гостиница. Вытянув шею, он стал разглядывать, что делается внутри. Несколько человек, поужинав, разделись, скинули головные повязки, вымыли руки и ноги и улеглись спать.

— Ну, теперь наш наставник пройдет благополучно! — обрадовался Сунь У-кун.

Как бы вы думали, почему вдруг на ум ему пришла такая мысль? Пожалуй, не догадаетесь. А дело было в том, что Сунь У-кун решил обокрасть проезжих, когда они уснут, утащить их одежды и головные повязки, с тем чтобы самим переодеться мирянами и войти в город.

Однако тут случилась неожиданная для Сунь У-куна неприятность. Пока он раздумывал, как осуществить свой замысел, к проезжим подошел хозяин гостиницы и обратился к ним с такими словами:

— Уважаемые господа! Будьте осторожны! У нас здесь есть лихие люди. Берегите свои вещи и поклажу.

Торговые люди, попав в чужие края, всегда бывают очень осмотрительными. А после такого предупреждения и вовсе насторожились. Вскочив на постелях, они стали благодарить хозяина.

— Спасибо тебе за добрый совет, — говорили они, — но беда в том, что мы с дороги очень устали и можем крепко уснуть, так что нас и не добудишься. Возьми-ка наши одежды, головные повязки и поклажу да спрячь где-нибудь у себя, а завтра, когда начнет светать, отдашь их нам, чтобы мы могли отправиться в дальнейший путь.

Хозяин по имени Ван Сяо-эр так и сделал. Он собрал все вещи своих постояльцев и отнес к себе в помещение. Сунь У-кун, не желая отказаться от задуманного плана, расправил крылышки и полетел вслед за хозяином, где и уселся на вешалке для головных повязок.

Между тем Ван Сяо-эр вышел к воротам, снял фонарь, убрал вывеску, закрыл двери и окна, затем вернулся и лег спать. А надо вам сказать, что у этого Вана была жена и двое крикливых озорных ребятишек. Они еще не угомонились и ни за что не хотели ложиться спать. Мать была занята починкой одежды и, видимо, тоже не собиралась ложиться.

«Если ждать, пока эта баба уляжется, — подумал Сунь У-кун, — с моим наставником опять что-нибудь случится! Кроме того, в столь поздний час городские ворота могут оказаться запертыми». Сунь У-кун не утерпел и слетел вниз, прямо на фонарь, чтобы погасить его. Вот уж поистине:

Фонарь погас. Сунь У-кун снова встряхнулся и превратился в крысу. Пискнув раза два, он спрыгнул на пол, ухватил одежды и головные повязки и бросился из помещения. Женщина растерялась и стала будить мужа:

— Старик! Просыпайся! Беда случилась! Крыса оборотнем обернулась!

Сунь У-кун, услыхав ее крик, сразу же прибег к другому средству. Держа дверь, он закричал:

— Не слушай ее, Ван Сяо-эр! Она врет! Я вовсе не крыса и не оборотень. Честный человек темными делами нез анимается. Я — Великий Мудрец, равный небу, сошедший на землю. Мне поручено охранять Танского монаха в пути на Запад за священными книгами. А сюда я прибыл лишь затем, чтобы одолжить одежду и головной убор для моего наставника, Танского монаха, и переодеть его в мирянина, так как непутевый правитель твоей страны поступает с монахами бесчеловечно. Как только мы пройдем через город, я все верну тебе.

От этих слов Ван Сяо-эр кубарем скатился с постели, впопыхах схватил попавшие под руку штаны и, приняв их в темноте за рубаху, стал напяливать на себя.

Тем временем наш Великий Мудрец уже успел умчаться на облаке. Приняв свой первоначальный вид, он опустился около ямы. Первым его заметил Танский монах, который в это время рассматривал звезды и луну.

— Ну как, брат мой, можно будет нам пройти через страну? — спросил он, подходя к Сунь У-куну.

Великий Мудрец повернулся к своему наставнику, положил к его ногам принесенные одежды и сказал:

— Наставник! Монаху через эту страну никак не пройти, надо изменить облик!

— Что же ты предлагаешь? — раздраженно спросил Чжу Ба-цзе. — Легко сказать, изменить облик, да для этого надо полгода отращивать волосы.

— Разве можем мы ждать полгода? — перебил его Сунь У-кун. — Нам нужно сейчас же преобразиться в мирян.

— Да ты что, в своем ли уме? — опешил Чжу Ба-цзе. — Мы ведь монахи, как же мы сможем сразу преобразиться в мирян и надеть головные повязки? Если нам и удастся закрепить их по краям, то привязать их не за что: волос-то ведь нет!

— Перестань болтать! — сердито прервал его Танский монах. — Давайте говорить серьезно. В самом деле, как же нам поступить? — спросил он, обернувшись к Сунь У-куну.

— Наставник! После того как я побывал в городе, могу тебе сказать следующее: здешний государь хоть и истребляет буддийских монахов по своему неразумию, но все же является сыном неба. Над городом я узрел благовещее сияние и признаки радости. Я успел ознакомиться с расположением улиц в городе и освоил местный говор, так что могу беседовать с жителями. Эти одежды и головные повязки я занял у них в гостинице. Давайте переоденемся, пойдем в город и устроимся там на ночлег с тем, чтобы до рассвета, в часы четвертой стражи, подняться, попросить хозяина накормить нас и к пятой страже выйти из городских ворот. А там уж мы устремимся по большой дороге на Запад и, если кому-либо придет на ум задержать нас, мы сможем отговориться тем, что являемся государевыми посланцами и что сам правитель этой страны — искоренительницы буддийского учения — не осмелился задержать нас и пропустил через свою столицу.

— Ты очень хорошо придумал,— сказал Ша-сэн.— Так и сделаем!

Танский монах скрепя сердце снял с себя монашеское одеяние и головной убор, переоделся и повязал голову. Ша-сэн тоже переоделся. У Чжу Ба-цзе голова оказалась чересчур большой, и повязка никак не завязывалась. Пришлось Сунь У-куну разовать повязку на две части, а потом сшить оба конца и обвязать голову Чжу Ба-цзе. Из одежд, что принес Сунь У-кун, Чжу Ба-цзе выбрал самые просторные и облачился в них. Последним переоделся Сунь У-кун.

— Господа,— сказал он, обратившись к переодетым монахам, — нам придется на время забыть четыре слова: «наставник», «учитель», «собрат» и «ученики».

— Если мы отрешимся от этих четырех слов, то как же станем называть друг друга? — спросил Чжу Ба-цзе.

— Мы будем выдавать себя за родных братьев, — предложил Сунь У-кун. — Наставника будем называть Тан, он будет у нас старшим. Ты будешь называться Чжу, третьим, Ша-сэн — Ша, четвертым, а я — Сунем, вторым. Но давайте условимся, что в гостинице вы все будете молчать, только я буду разговаривать и отвечать. Если же они станут допытываться, чем мы торгуем, скажем, что продаем коней и вот одного, белого, привели из нашего табуна в качестве образца, что нас всего десять братьев и мы, четверо, явились сюда первыми, чтобы снять помещение и заняться торговлей. Хозяева гостиницы безусловно примут нас очень радушно, мы у них перекусим, отдохнем, а перед уходом я превращу осколки битой черепицы в серебряные слитки, расплачусь с ними, поблагодарю, и мы сразу же отправимся в дальнейший путь.

Пришлось Танскому монаху скрепя сердце и на это согласиться.

И вот все четверо путников с конем и поклажей поспешили к городу. Здесь царили мир и покой, и, несмотря на поздний час, городские ворота еще не были закрыты. Путники беспрепятственно прошли в город и дошли до гостиного дома Вана-младшего. Оттуда доносились громкие крики: «Куда девалась моя головная повязка? Где мои одежды?».

Сунь У-кун, притворившись, что ничего не знает, повел спутников в другую гостиницу, стоявшую наискосок. Там еще горели фонари. Приблизившись к воротам, Сунь У-кун стал звать:

— Эй, хозяин! Найдется у тебя свободное местечко? Мы хотим передохнуть с дороги!

Изнутри послышался женский голос:

— Прошу дорогих гостей пожаловать, наверху есть свободные места.

После этого вышел какой-то здоровенный парень, который взял у Сунь У-куна поводья и увел коня во двор.

Стараясь держаться в тени от света фонаря, Сунь У-кун повел за собой Танского монаха прямо наверх. Им отвели очень уютную комнату с удобной мебелью. Все уселись возле окна, которое Сунь У-кун поспешил открыть, и стали любоваться ярким светом луны, озарявшим комнату. Пришел слуга с зажженным фонарем. Но Сунь У-кун не впустил его, задул огонь в фонаре и сказал:

— Луна светит так ярко, что фонарь не потребуется!

Едва слуга спустился вниз, как явилась девушка-служанка с четырьмя чашками свежего чая. Сунь У-кун принял у нее чай, но в комнату не пустил. Затем пришла старуха и стала сбоку, у входа.

— Откуда изволили прибыть, дорогие гости, — начала она расспрашивать, — и какие товары везете?

— Мы пришли из северных стран, — бойко отвечал Сунь У-кун. — Есть у нас добрые кони для продажи.

— Уж больно ты молод, чтобы торговать конями, — недоверчиво заметила женщина.

— А вот у нас старший,— продолжал Сунь У-кун, — его фамилия Тан, а это — третий брат, его зовут Чжу, а тот — четвертый. Его фамилия Ша, а меня зовут Сунь. Я — второй брат.

Женщина засмеялась:

— Родные братья, а с разными фамилиями!

— Совершенно верно, фамилии у нас действительно разные, а живем все вместе. Нас всего десять братьев. Мы, четверо, прибыли сюда первыми, чтобы подыскать помещение. А шестеро остались за городом на ночлег, так как они ведут целый табун лошадей, а с табуном неудобно поздно являться в город. Мы хотим снять помещение, переночевать, а завтра с утра они явятся в город, и мы начнем продавать коней; как только распродадим, отправимся обратно.

— Сколько же у вас коней в табуне? — полюбопытствовала женщина.

— Всех, считая и жеребят, сто десять! — ответил Сунь У-кун и глазом не моргнув. — Все они из той же породы, что наш белый конь, только масть у них разная.

— Ты, видно, опытный купец, господин Сунь, — улыбнулась женщина. — Знаешь, к кому обратиться, прямо ко мне пожаловал. В других гостиницах тебя бы и не приняли, тесно у них. А у меня двор просторный. Конюшня большущая, есть резки для соломы и корыта для пойла, сена и фуража хватит даже на несколько сот лошадей. Я согласна принять всех вас, но с одним условием: я уже много лет держу гостиницу, все меня знают и уважают. Моего покойного мужа звали Чжао. К несчастью, он давно умер. Моя гостиница называется: «Гостиный дом вдовы Чжао». Порядок у нас такой: сперва договориться по-подлому, а уж потом обходиться по-благородному, то есть сперва условиться о плате за постой, а уж потом рассчитываться. Обслуживание у нас ведется по трем разрядам.

— Ты дело говоришь, — перебил ее Сунь У-кун. — Что же это за три разряда? Ну-ка, объясни! Я только знаю такую пословицу: «Товары бывают в разной цене, а постояльцев ценят всегда одинаково».

— У нас здесь принято обслуживать по высшему, среднему и низшему разрядам,— начала объяснять хозяйка. — Тем постояльцам, которые пожелают первый разряд, ежедневно подается стол из пяти разных блюд и пяти разных плодов со всевозможными лакомствами, рассчитанный на двоих; по желанию постояльца приглашается певичка, чтобы веселила и ублажала. По этому разряду с каждого постояльца взимается плата в размере пяти цяней серебром за каждый день постоя, считая и помещение.

— Подходяще! — рассмеялся Сунь У-кун. — У нас за пять цяней даже певичку не пригласишь!

Не слушая его, хозяйка продолжала объяснять:

— По среднему разряду полагается общий стол для всех, но можно заказывать разные фрукты, вина, если задумаете играть в застольную игру. Без певички плата за второй разряд два цяня серебром в день.

— Тоже недурно! — заметил Сунь У-кун. — Ну, а третий разряд?

— Мне даже неудобно говорить перед столь достопочтенными гостями, — застыдилась хозяйка.

— А ты говори! Чего там стесняться! — подзадорил ее Сунь У-кун. — По крайней мере мы сможем выбрать подходящий разряд для каждого из нас.

— По третьему разряду никакого обслуживания не полагается, — сказала хозяйка. — Что останется в котле, то постоялец и ест, пока не наестся досыта, а там возьмет сам себе сенца, постелит на полу, где ему удобнее, и спит. Когда рассветет, заплатит несколько грошей, сколько в силах уплатить, и ладно, ни в какие споры с такими постояльцами у нас не вступают.

— Вот счастье для меня! — вскричал Чжу Ба-цзе. — Мне, старому Чжу, только этого и надо! Подойду к котлу, наемся вволю, залягу спать — и наплевать мне на все!

— Братец! Что ты говоришь! — остановил его Сунь У-кун. — Неужто мы, скитаясь по разным странам, не заработали нескольких лянов серебра, чтобы пожить в свое удовольствие!

Обратившись к хозяйке, он сказал ей:

— Устрой нас по высшему разряду! Хозяйка очень обрадовалась и сразу же принялась хлопотать:

— Подайте лучшего чаю! Живо приготовьте все, — крикнула она прислуге.

Спустившись вниз, она продолжала суетиться:

— Режьте кур! Режьте гусей! Готовьте приправы! Забейте свинью и барана! Если не съедят, останется на завтра! Припасите лучшего вина! Рис берите самый чистый! На блины отсыпьте лучшей белой муки!

В комнате, где находились наши путники, было слышно каждое слово.

— Как же нам быть? — тихо спросил Танский монах, наклонившись к Сунь У-куну.— Она велит резать кур и гусей, забить свинью и барана, а кто из нас посмеет прикоснуться к скоромному? Ведь мы же дали обет поститься!

— Я придумал, как поступить! — воскликнул Сунь У-кун и, подойдя к двери, затопал ногами, чтобы привлечь к себе внимание.

— Хозяюшка Чжао, — крикнул он, — поднимись-ка к нам!

Хозяйка поспешно вбежала наверх.

— Что прикажешь, господин? — спросила она.

— Сегодня никакой живности резать не надо, — решительно сказал Сунь У-кун.— У нас нынче постный день.

— А вы постоянно поститесь или по месяцам? — испуганно спросила хозяйка.

— Ни то, ни другое, — спокойно ответил Сунь У-кун. — Наш пост называется: «Пост дня «Гэн-шэнь». Сегодня как раз день Гэн-шэнь и мы должны поститься. Как только минует час третьей ночной стражи, начнется следующий день — Синь-ю, и можно будет разговляться. Так что ты, хозяюшка, уж лучше завтра режь скотину, а сейчас приготовь нам чего-нибудь постненького, мы тебе все равно заплатим по высшему разряду.

Хозяйка еще больше обрадовалась. Сбежав вниз, она стала отдавать новые распоряжения:

— Не режьте птицу! Не режьте скотину! Достаньте древесных грибов! Несите молодые побеги миньского бамбука, бобовый сыр, лапшу! Сбегайте на огород за свежими овощами! Готовьте мучной суп! Месите тесто для клецок! Сварите еще риса! Заваривайте душистый чай!

На кухне работали опытные повара, привыкшие ко всяким прихотям. Оки сразу же принялись за стряпню, приготовили все как следует и подали гостям. Принесли также разные леденцы и засахаренные фрукты. Путники поели всего вдосталь.

— Не отведаете ли слабого винца? — предложила хозяйка.

— У нас только старший брат Тан непьющий, — сказал Сунь У-кун, — а мы, пожалуй, пропустим по нескольку чарочек.

Хозяйка принесла целый сосуд подогретого вина. Не успели они разлить вино по чаркам, как внизу вдруг раздались какие-то резкие звуки, словно ударили в колотушку.

— Хозяюшка! — воскликнул Сунь У-кун. — Что там случилось?

— Ничего, ничего! — успокоила хозяйка. — Из нашей пригородной усадьбы пришло несколько человек, они принесли зерно, чтобы уплатить за аренду. Пришли они поздно, и я уложила их спать внизу. А потом и вы прибыли, уважаемые господа. Я велела им вынести паланкин и отправиться за певичками, так как мне больше некого было послать. Это, видимо, они стукнули оглоблями паланкина об потолок.

— Хорошо, что я вовремя узнал об этом! — обрадовался Сунь У-кун. — Скажи им скорей, что певичек приглашать не надо. Во-первых, у нас постный день; во-вторых, не все братья собрались. Пусть лучше завтра привезут. Пригласим еще девиц и погуляем на славу! Потом коней продадим и отправимся в путь.

— Ну и добрые люди! — восторгалась хозяйка. — До чего ласковые, выдержанные!

— Несите паланкин обратно! — крикнула она людям. — Не надо никого приглашать!

После трапезы путники наконец остались одни.

Танский монах приблизился к Сунь У-куну и прошептал ему на эхо:

— Где же спать будем?

— Вот здесь, в этой комнате! — отвечал Сунь У-кун.

— Неудобно! — прошептал Танский монах. — Мы с дороги умаялись, заснем крепко, а если кто из слуг войдет, то сразу же признает в нас монахов, так как во сне головные повязки сползут у нас. Чего доброго, они шум поднимут, что тогда делать станем?

— Да, это верно! — задумался Сунь У-кун. Он опять подошел к дверям и потопал ногами. Хозяйка поднялась к ним и спросила:

— Чем могу служить, господин Сунь?

— Где нам спать? — спросил Сунь У-кун.

— Здесь, в комнате! — ответила она. — Тут очень хорошо, нет комаров и ветерок продувает. Откройте пошире окно и прекрасно выспитесь.

— Нам нельзя здесь спать! — сказал Сунь У-кун. — Наш третий брат Чжу немного простыл, четвертого брата Ша слегка просквозило, старший брат Тан спит только в полной темноте, да и я не привык спать на свету. Это место для спанья нам не подходит.

Хозяйка сошла вниз, оперлась на прилавок и стала удрученно вздыхать. К ней подошла дочь с ребеночком на руках и спросила:

— О чем вздыхаешь, мама? Есть такая пословица: «Десять дней сидишь на мели, зато в один день девять перекатов пройдешь!». Сейчас самая знойная пора, когда дела идут не очень хорошо, зато осенью заработаем.

— Дочь моя! — печально отозвалась хозяйка. — Я вовсе не потому грущу, что дела идут неважно. Нынче вечером, когда я уже собиралась закрывать, в час ночной стражи, у меня сняли помещение четыре барышника, торгующие лошадьми, и потребовали, чтобы их обслуживали по первому разряду. По правде говоря, я надеялась на них кое-что заработать, но они заказали постную пищу. Вот почему я и вздыхаю.

— Раз они у тебя уже поели, неловко отправлять их к другим хозяевам, — сказала дочка. — Завтра ты накормишь их скоромным, напоишь вином и отлично заработаешь.

— Да все они какие-то больные и хилые, — ответила мать недовольным голосом. — Кто боится сквозняка, кто света, хотят спать в полной темноте. А ты сама знаешь, у нас ведь дом сквозной. Где найти для них темное да закрытое помещение? Пусть пропадет зря все, чем я их накормила. Предложу им перейти к другим хозяевам, вот и все!

— Не спеши, мать, — сказала дочка. — У нас в доме есть темное место, без всяких сквозняков… Очень хорошее!

— Где же?

— Когда отец еще был жив, он сделал большой ларь, примерно в четыре чи шириной, в семь чи длиной и в три чи вышиной. В нем вполне могут улечься шесть, а то и семь человек. Пусть они заберутся в него и спят, — посоветовала дочь.

— Не знаю, согласятся ли они. Сейчас спрошу! — обрадовалась хозяйка. — Господин Сунь! Темной комнаты у меня в доме нет, есть только большой ларь, хорошо сколоченный. В нем не сквозит и свет не проходит. Что, если я предложу вам переночевать в нем?

— Вот и отлично! — просиял Сунь У-кун.

Хозяйка тотчас же велела нескольким постояльцам вынести ларь во двор, открыла крышку и предложила дорогим гостям сойти вниз. Сунь У-кун повел наставника, Ша-сэн понес поклажу, и все они направились к ларю, держась в тени от фонаря.

Чжу Ба-цзе первым впрыгнул в ларь. Ша-сэн передал ему поклажу и стал поддерживать Танского монаха, помогая ему влезть внутрь. Затем и сам полез. Тем временем Сунь У-кун вспомнил о коне.

— Где наш конь? — спросил он.

Кто-то из слуг ответил:

— Он привязан на заднем дворе и ест корм.

— Приведи его сюда, — распорядился Сунь У-кун, — да притащи заодно и кормушку. Коня привяжешь крепко-накрепко к ларю.

Очутившись в ларе, он закричал хозяйке:

— Хозяюшка Чжао! Закрой нас крышкой, да покрепче! В проушки продень замок и запри нас на ключ. Обойди ларь и посмотри, не сквозит ли где, — щелочки заклей бумагой! Завтра утром пораньше встань и выпусти нас.

— Уж больно вы осторожны,— воскликнула вдова.

О том, как хозяйка и все домочадцы легли спать, мы рассказывать не будем.

Обратимся к нашим четверым путникам, залезшим в ларь. Несчастные! Повязки, к которым они не привыкли, нестерпимо давили голову, кроме того, они изнывали от жары. Первым делом они сорвали головные повязки и разделись. Вееров у них не было, и они стали обмахиваться своими монашескими шапками. Теснота была такая, что они наваливались друг на друга. Так они промаялись до второй стражи и, наконец, все-таки уснули. Один только Сунь У-кун не спал и навлек беду. Он ущипнул Чжу Ба-цзе за ногу. Дурень поджал ногу и стал впросонках бранить Сунь У-куна:

— Спал бы лучше! И так замаялись. С чего это ты вздумал забавляться?

Однако Сунь У-кун не унимался и стал громко говорить:

— У нас поначалу было чистых пять тысяч лян. От прошлой продажи коней мы получили три тысячи, сейчас в этих двух узлах у нас наличными четыре тысячи. От продажи табуна мы получим еще три тысячи. Неплохо заработали, пожалуй, хватит!

Чжу Ба-цзе до того хотел спать, что не стал даже отвечать Сунь У-куну.

Кто мог предвидеть, что слуги, водоносы и истопники этой гостиницы давно уже состоят в одной шайке с разбойниками?! И вот один из них, услышав, как Сунь У-кун подсчитывает барыши, тотчас же послал за разбойниками. Вскоре десятка два разбойников, с факелами и дубинами, ворвались во двор. Хозяйка так перепугалась, что заперлась у себя в комнате и предоставила в распоряжение грабителей весь свой постоялый двор. Но разбойников не интересовали ни посуда, ни утварь. Они искали богатых постояльцев. Наверху их не оказалось. С ярко пылающими факелами разбойники рыскали по всему двору и вдруг увидели во внутреннем дворике большой ларь, к которому был привязан белый конь. Ларь был заперт на замок и так тяжел, что его нельзя было ни приподнять, ни сдвинуть с места.

— Купцы — люди бывалые и осторожные, — заговорили разбойники. — В этом ларе, наверно, запрятаны мешки с золотом и серебром да разные материи. Давайте уведем коня и вынесем ларь за город! Там мы разобьем его и поделим между собой все богатства. Что? Неплохо будет?

Разбойники отыскали крепкие веревки и дубины, подняли ларь и потащили его, покачивая на ходу.

Чжу Ба-цзе проснулся и стал бормотать спросонья:

— Спи, братец, спи! Полно тебе баловаться! Чего ты укачиваешь меня?

— Молчи! — прошипел Сунь У-кун. — Никто тебя не укачивает.

Вслед за тем проснулись Танский монах и Ша-сэн.

— Кто это нас несет? — испуганно спросили они.

— Не шумите! — остановил их Сунь У-кун. — Пусть себе тащат! Авось дотащат до Западной обители Будды, нам меньше придется идти!

Однако грабители, предвкушая богатую добычу, понесли ларь не на запад, а на восток. Они зарезали стражников, открыли ворота и вышли. Но в городе сразу же поднялась тревога. Перепуганные сторожа со всех постов кинулись с докладом к начальнику конной и пешей стражи. А поскольку происшествие касалось непосредственно самих начальников, они немедленно подняли на ноги свои войска и пустились в погоню за разбойниками. Те не осмелились оказать сопротивление, бросили ларь и белого коня, а сами, прячась в густой траве, разбежались. Как ни старались войска изловить грабителей, им не удалось поймать ни одного. Им достались только огромный ларь и белый конь.

С этими трофеями войска вернулись в город. Начальник дозоров и караулов не сводил восхищенных глаз с белого коня. А конь, право, был очень хорош:

Начальник дозоров и караулов не захотел сидеть на своем коне, оседлал красавца белого коня и повел все войско обратно в город. Ларь был внесен в управление и опечатан в присутствии подчиненных. Затем начальник велел охранять ларь с тем, чтобы утром доложить о случившемся государю и получить от него повеление, как быть дальше. О том, как все чины разошлись по местам, мы рассказывать не будем.

Между тем Танский монах досадовал и негодовал на Сунь У-куна.

— Экая ты противная обезьяна! — говорил он. — Ни за что ни про что погубила меня! Если бы нас схватили, пока мы были на воле, мы смогли бы оправдаться даже перед самим правителем, который истребляет буддийских монахов. А теперь мы сидим в этом ларе, который сперва похитили разбойники, а затем забрали войска. Завтра мы предстанем перед правителем государства совсем готовенькими к казни и нас попросят: «Пожалуйте под тесак!». Так мы и закруглим его заветное число десять тысяч.

— Тише! Снаружи стоят люди! Они могут услышать и откроют ларь. Тогда нас свяжут по рукам и ногам и непременно подвесят к потолку. Потерпи еще немного, наставник, если хочешь избежать подобной участи. Завтра мы увидим здешнего неразумного правителя и я сам стану держать ответ перед ним. Уверяю тебя, что ни один волос не упадет с головы твоей. Успокойся и поспи.

Ко времени третьей стражи Сунь У-кун стал действовать. Он вытащил посох, дунул на него своим волшебным дыханием и произнес: «Превратись!». Посох сразу же превратился в сверло. Двумя-тремя движениями Сунь У-кун просверлил дырочку в дне ларя, спрятал сверло, встряхнулся и, превратившись в муравья, вылез наружу. Вновь приняв свой первоначальный облик, он вскочил на благодатное облачко и направился прямо к воротам дворца, в котором жил правитель этого государства.

Как раз в это время правитель крепко спал. Сунь У-кун выдрал у себя всю шерсть с левого плеча, дунул на нее и приказал: «Превратись!». Все ворсинки моментально превратились в маленьких Сунь У-кунов. Затем он выдрал у себя всю шерсть с правого плеча, тоже дунул на нее и приказал: «Превратись!». Все шерстинки превратились в маленьких усыпляющих мушек. Прочитав заклинание, Сунь У-кун вызвал местных духов и велел им отправиться по всем внутренним покоям дворца, по жилищам крупных и мелких сановников пяти палат, шести отделов и всех присутствий и всякому, кто имеет какой-либо чин, пускал в лицо по усыпляющей мушке, чтобы все они уснули глубоким сном. Затем он взял в руки посох с золотыми обручами, повертел его, махнул им и воскликнул: «Ну, милый, превратись!». И посох тотчас превратился в тьму-тьмущую острых бритв. Одну из них он взял себе, а остальные велел разобрать своим бесчисленным двойникам, которые отправились во внутренние покои дворца, в палаты и покои и всюду брили головы сановникам.

Вот уж поистине:

К концу ночи все сановники были обриты. Сунь У-кун вновь прочел заклинание, отозвал всех духов местности и отправил их восвояси, а сам встряхнулся и вернул на место шерстинки и ворсинки. Бритвы он соединил в одну, которая приняла свой настоящий вид, то есть стала опять железным посохом с золотыми обручами. Сунь У-кун уменьшил его до размеров иглы и засунул в ухо. Затем он снова превратился в муравья и пролез через дырочку обратно в ларь. Там он принял свой обычный облик и стал утешать своего наставника. Здесь мы пока и оставим их.

Вернемся во дворцовые покои. Прислужницы проснулись ни свет ни заря и принялись мыться и причесываться. Но оказалось, что ни у одной из них на голове нет волос. Безволосыми сделались также и дворцовые евнухи всех рангов. Все они толпой кинулись к царским опочивальням и стали играть на музыкальных инструментах, чтобы разбудить высочайших особ, проливая при этом горькие слезы, но не осмеливались обмолвиться ни единым словом. Прошло немного времени, и первой проснулась царица в третьей опочивальне, у которой на голове тоже не оказалось волос. Она поспешно передвинула светильник и с ужасом убедилась, что на царственном ложе, покрытый парчовым одеялом, сладко спал не монарх, а… монах со свежевыбритой головой. Царица не удержалась, заголосила и разбудила правителя. Он торопливо протер глаза и увидел, что царица наголо обрита.

— Голубушка! Что с тобой случилось?

— О повелитель мой! Но ведь и у тебя нет волос!

Правитель стал щупать голову и от страха чуть было не лишился чувств.

— Что же это с нами случилось! — воскликнул он.

Тем временем перед ним опустились на колени придворные служительницы, прислужницы гарема, любимицы правителя, евнухи всех рангов, у которых тоже были обриты головы.

— О властитель! — вопили они.. — Мы все сделались монахами!

Слезы заструились из глаз правителя.

— Я думаю, что это мне наказание за загубленных монахов, — нерешительно произнес он. — Не смейте разглашать то, что произошло, а то еще гражданские и военные чины станут судачить и порицать нас. Пока что ступайте и приготовьте зал для утреннего приема.

А надо вам сказать, что все старшие и младшие сановники пяти палат, шести отделов и разных присутствий еще до рассвета поднялись на ноги, чтобы готовиться к утреннему приему. Но за ночь все они тоже оказались бритоголовыми. Каждый из них уже написал по этому поводу докладную записку.

Если вас интересует, что случилось с ларем, который был захвачен у разбойников, и остались ли в живых Танский монах и его спутники, не сочтите за труд и прочитайте следующую главу.

— О повелитель наш! Умоляем простить преступление, совершенное против правил приличия.

— Я не вижу, в чем ваше преступление, — возразил государь, — у всех у вас вполне благопристойный вид.

— О владыка наш, — воскликнули хором сановники, — не знаем как, но в эту ночь мы все лишились волос!

Держа в руках грамоты об исчезновении волос, государь сошел с трона.

— Я и сам не знаю, что случилось, — сказал он дрогнувшим голосом, обращаясь ко всем присутствующим. — За эту ночь все обитатели дворца, большие и малые, тоже оказались без волос!

Тут слезы хлынули из глаз правителя. За ним навзрыд заплакали сановники. После этого государь и все его чины, не переставая рыдать, дали торжественную клятву:

— Отныне мы никогда больше не будем убивать монахов!

Правитель вернулся на трон, а сановники расположились как положено — по рангам и чинам.

— Кто хочет доложить о каких-либо делах или происшествиях, пусть подойдет, — приказал правитель, — остальные могут удалиться.

Из группы военных чинов сразу же протиснулся вперед главный начальник дозоров и караулов, а из рядов гражданских чинно вышел начальник пешей и конной охраны восточной заставы города Подойдя к ступенькам трона, оба они совершили земной поклон.

— Мы удостоены твоего милостивого повеления охраняв столицу, — так начали они свой доклад. — Ночью мы захватили у разбойников большой ларь и белого коня. Просим дать указание, как нам поступить с захваченным, ибо не осмеливаемся действовать самовольно.

Правитель государства очень обрадовался.

— Доставьте сюда коня вместе с ларем!

Оба сановника поспешно покинули дворец, прибыли в управление, отобрали рослых воинов и стражников и велели им нести ларь во дворец.

У Танского монаха душа в пятки ушла.

— Братья! — едва выговорил он. — Что мы скажем государю?

— Не кричи, учитель, — остановил его Сунь У-кун, посмеиваясь про себя. — Я уже все обдумал. Вот увидишь, как только откроют ларь, государь станет величать нас духовными наставниками и поклонится нам. Надо только, чтобы Чжу Ба-цзе не вступал с ним в пререкания.

— Да неужто я посмею перечить государю? — возразил Чжу Ба-цзе. — Одно лишь то, что нас не зарежут, уже будет безмерным счастьем для меня!

Едва он успел проговорить последние слова, как ларь был доставлен к тронному залу. Его внесли в зал Пяти фениксов и поместили перед красным крыльцом возле трона.

Затем оба сановника пригласили государя выйти посмотреть. Он приказал немедленно открыть ларь. Как только сняли крышку, Чжу Ба-цзе не вытерпел и выпрыгнул наружу. У многих сановников от страха затряслись печенки и отнялся язык. Затем из ларя показался Сунь У-кун, который помог выйти Танскому монаху, и, наконец, появился Ша-сэн с поклажей. Чжу Ба-цзе сразу же заметил, что градоначальник держит белого коня. Он подошел к нему, плюнул с досады и громко заявил:

— Конь этот мой! Отдай его!

Градоначальник до того перепугался, что не удержался на ногах и кубарем полетел наземь Все четверо путников встали в ряд перед ступеньками трона. Правитель государства, убедившись в том, что все они монахи, поспешно сошел вниз, вызвал всех цариц и придворных прислужниц из трех дворцов в тронный зал Золотых колокольчиков и там, вместе с сановниками и военными чинами, совершил поклонение перед четырьмя монахами.

— Откуда изволил прибыть, уважаемый наставник? — спросил правитель.

— Я из восточных земель великого Танского государства послан на Запад, в храм Раскатов грома, что находится в стране Зарослей небесного бамбука, чтобы поклониться Будде и испросить у него священные книги, — отвечал Танский монах.

— Уважаемый наставник, ты прибыл издалека, объясни же нам, почему ты устроился на отдых в этом ларе?

— Мы, бедные монахи, узнали, что ты, государь, дал обет убивать монахов, а потому не осмелились открыто показаться в твоем государстве. Мы переоделись мирянами, и, когда наступила ночь, попросились на ночлег в постоялый двор. Однако, опасаясь, что люди опознают нас, мы устроились на ночевку в этом ларе. На нашу беду, ларь украли разбойники, но градоначальник отнял его у разбойников и доставил сюда. И вот теперь нам довелось лицезреть твой царственный лик, который нам так же дорог, как солнце, проглянувшее сквозь тучи. Умоляем тебя, государь, помиловать и отпустить нас! Да уподобится благодеяние твое глубине морской!

— Не знали мы, что ты, достопочтенный наставник, из великой Небесной империи! — воскликнул изумленный правитель. — Прости, что не оказали тебе достойного приема. В течение долгого времени у меня действительно было желание уничтожить всех монахов до единого, за то что когда-то они зло оклеветали меня. Чтобы отомстить им, я дал обет небу истребить десять тысяч монахов. Не ожидал я, однако, что ныне сам окажусь в числе последователей Будды, который повелел всем нам сделаться монахами. Ныне я сам и все мои сановники, а также царицы и их прислужницы лишились волос. Прошу тебя, уважаемый наставник, пролей на нас хоть каплю света учения Будды, не поскупись на свои премудрые наставления. Мы все выражаем желание стать твоими учениками!

Услышав эти слова, Чжу Ба-цзе принялся громко хохотать.

— Любопытно знать, какие же будут сделаны подношения моему наставнику по этому случаю! — проговорил он сквозь смех.

— Если почтенный наставник согласится уважить мою просьбу,— спокойно ответил правитель, — я готов подарить ему все сокровища моего государства!

— Не говори о сокровищах! — вмешался Сунь У-кун. — Мы честные монахи, а не какие-нибудь стяжатели. Ты только дай нам пропуск по нашему проходному свидетельству и проводи нас из города. За это мы обещаем тебе незыблемое царствование, счастье и долгоденствие.

От этих слов правитель государства пришел в восторг и приказал устроить в храме Прославления сановников торжественный пир. Правитель и его сановники в полном согласии приняли единое учение Будды. Тотчас было подписано дорожное свидетельство, после чего правитель спросил Танского монаха, как бы он посоветовал переименовать государство.

Тут снова вмешался Сунь У-кун.

— Государь, — молвил он, — в название твоего государства входят слова «учение Будды». Пусть они останутся и в новом названии твоего государства, а слово «искоренение» не подходит. Как только мы пройдем через твою страну, его можно будет заменить словом «почитание». Пусть за это в твоей стране моря станут спокойными и реки чистыми, да преуспевают тысячи поколений твоих потомков, да будут ветры и дожди во благовремении и да воцарится спокойствие во всем твоем государстве!

Правитель сердечно поблагодарил за милосердные пожелания и велел приготовить для путников парадный выезд. Затем он сам отправился провожать Танского монаха и его спутников.

С этого времени государь и его сановники вступили на пра- ведный путь и стали творить добрые дела, однако рассказывать об этом мы не будем.

Итак, Танский монах простился с правителем государства, которое теперь стало называться страна Почитания учения Будды, и весело взобрался на своего коня.

— Брат У-кун! Великая заслуга совершена тобой! — радостно воскликнул он. — На этот раз ты отлично все придумал!

— Однако, — сказал Ша-сэн, — во всей этой истории меня удивляет лишь одно, — где ты нашел столько цирюльников, которые за ночь успели обрить такое количество голов?

Тогда Сунь У-кун рассказал про все свое волшебство, которое он применил, и так рассмешил наставника и его учеников, что они долго не могли успокоиться.

Вдруг путники заметили перед собой высокую гору, которая преградила им путь. Танский монах придержал коня и обратился к своим ученикам:

— Братья, — сказал он, — смотрите, какая перед нами величественная гора. Надо быть осторожнее!

— Не беспокойся! — со смехом сказал Сунь У-кун. — Ручаюсь, что с тобой ничего не случится!

— Не говори так, — возразил Танский монах. — Погляди лучше, какие неприступные пики высятся над этой горой и как далеко распространяют они свои зловещие испарения! Грозные облака клубятся над вершинами. Я чувствую, как меня охватывают страх и ужас, все тело мое немеет, дух неспокоен и мысли в смятении!

— Наставник! Ты, верно, забыл сутру о смешении, сочиненную У Чао, благочестивым наставником-созерцателем! — сказал Сунь У-кун.

— Нет, я ее помню! — отвечал Танский монах.

— Может быть, ты и помнишь, но к ней есть еще хвалебное четверостишие, которое ты наверняка забыл, — усмехнулся Сунь У-кун.

— Что же это за четверостишие? — спросил Танский монах.

Сунь У-кун прочел его наизусть:

— Неужто я не знаю? — сказал Танский монах. — Если придерживаться того, о чем говорится в этом четверостишии, то выходит, что все священные книги сводятся лишь к совершенствованию духа!

— Само собой разумеется, — поддержал Сунь У-кун и добавил:

Для таких пугливых, как ты, — закончил он, глядя с иронией на своего наставника, — никогда не знающих душевного покоя, Великий Путь так же далек, как чертоги Будды в храме Раскатов грома. Перестань же зря сомневаться и следуй за мной!

После этих слов у Танского монаха на душе стало легко и покойно: все заботы и думы разом покинули его.

Путники, не останавливаясь, шли дальше и вскоре оказались на горе. Тут их взорам открылась картина удивительной красоты:

Наставник и его ученики не на шутку струхнули, но все же продолжали свой путь. Вдруг послышалось завывание ветра. Танский монах насмерть перепугался.

— Буря! — едва вымолвил он.

— Весной дует теплый ветерок, — беззаботно ответил Сунь У-кун,— летом — юго-восточный, осенью — ветер, от которого желтеют листья, а зимою — северный буран; каждому времени года соответствует определенный ветер. Чего же бояться? — насмешливо спросил он.

— Уж очень неожиданно он налетел! — проговорил Танский монах. — И я уверен, что это вовсе не обычный, ниспосланный небом ветер.

— Еще исстари повелось, что ветер поднимается с земли, — сказал Сунь У-кун,— а облака выходят из гор. Где же это видно, чтобы ветер был ниспослан небом?

Не успел он проговорить последние слова, как вдруг поднялся густой туман.

У Танского монаха сердце затрепетало от ужаса.

— У-кун, как же так? Ветер еще не утих и вдруг поднялся такой туман?

— Погодите! — ответил Сунь У-кун. — Прошу вас слезть пока с коня, а двое братьев пусть покараулят вас, я же отправлюсь посмотреть, что ждет нас на этой горе.

До чего же мил наш Великий Мудрец!

Он согнулся дугой и, разогнувшись, разом взлетел высоко в воздух. Приложив к бровям руку козырьком и широко раскрыв свои огненные глаза, он опустил голову и стал разглядывать, что было внизу. Ему удалось разглядеть оборотня, который сидел на краю самого крутого обрыва. Вот как выглядел этот оборотень:

Вглядевшись пристальнее, Сунь У-кун заметил несколько десятков бесенят, которые стояли рядами слева и справа от главного оборотня, в то время как он напускал ветер и туман. Усмехнувшись про себя, Сунь У-кун подумал: «Оказывается, наш наставник тоже обладает некоторым даром предвидения. Он сразу понял, что это не обычный ветер. Так оно и есть. Вот, значит, кто здесь забавляется. Если я, старый Сунь У-кун, применю прием, который называется «Чеснок растолочь», то есть слечу вниз и начну бить его своим посохом, то, пожалуй, сразу же прикончу его. Однако расправиться с ним таким простым способом, значит запятнать свое доброе имя».

Надо сказать, что Сунь У-кун от природы был храбр и никогда в жизни не строил козней против своих врагов.

«Вернусь-ка я лучше обратно,— подумал он,— и подмаслю Чжу Ба-цзе: пусть сразится с оборотнем. Если Чжу Ба-цзе одержит победу, значит, нам повезло; если же ничего не сможет сделать и оборотень захватит его, то я отправлюсь на выручку и опять прославлюсь. Кстати, Чжу Ба-цзе стал что-то важничать, разленился и не хочет ничего делать; он очень несговорчив и к тому же обжора. Дай-ка я его надую, посмотрим, что он скажет!».

Сунь У-кун спустился вниз на облаке и явился перед Танским монахом.

— Ну, что предвещают нам ветер и туман? — спросил тот Сунь У-куна.

— Да уже прояснилось, и все утихло, — ответил Сунь У-кун.

— Ты прав, — согласился Танский монах, — стало значительно светлее и тише.

Сунь У-кун рассмеялся.

— Наставник! — сказал он. — Обычно я всегда все вижу, а на этот раз ошибся. Я утверждал, что в ветрах и туманах часто бывают злые духи-оборотни, но оказывается, что это не так.

— Почему ты так говоришь? — заинтересовался Танский монах.

— А вот почему. Неподалеку отсюда расположено селение, в котором живут добрые люди. Они варят рис и готовят пампушки из белой муки специально для монахов. Этот туман исходит от парилок, в которых готовят еду на пару.

Чжу Ба-цзе, слышавший эти слова, принял их за правду, привлек к себе Сунь У-куна и тихонько спросил:

— Брат, а ты хоть успел поесть?

— Успел, но немного, — отвечал Сунь У-кун, — овощи пересолили, и мне они не понравились!

— Тьфу! — плюнул с досады Чжу Ба-цзе. — А я наелся бы досыта, не посмотрел бы, что солоно! А стало бы невмоготу от жажды, вернулся бы и попил воды.

— А ты разве хочешь есть? — вкрадчиво спросил Сунь У-кун.

— Еще бы! — ответил Чжу Ба-цзе. — Я порядком проголодался. Что, если я первым отправлюсь туда и поем немного?

— И не говори об этом, брат! — сказал Сунь У-кун. — Знаешь, что сказано в древних книгах: «Пока отец жив, сын не должен самовольничать». Кто же из нас осмелится опередить наставника?

— Если ты будешь молчать, — сказал Чжу Ба-цзе, — то я сейчас же отправлюсь.

— Я ничего не скажу, но посмотрим, как тебе это удастся, — задорно ответил Сунь У-кун.

Однако, когда разговор заходил о еде, Чжу Ба-цзе становился смекалистым. Подойдя к наставнику, он поклонился ему и сказал:

— Наставник, старший брат сказал мне, что жители селения, находящегося неподалеку отсюда, готовят еду для монахов. Но как быть с нашим конем? Не доставим ли мы лишние хлопоты этим добрым людям? Понадобится и сено и зерно! К счастью, ветер утих и туман рассеялся. Вы посидите здесь, а я тем временем принесу сочной травы, мы сперва покормим коня, а уж потом пойдем к добрым людям просить пропитание…

Танский монах очень обрадовался.

— Чудесно! — сказал он. — Что это ты вдруг стал таким заботливым и предупредительным? Ступай и живо возвращайся!

Посмеиваясь про себя, Дурень собрался в путь, но Сунь У-кун задержал его.

— Брат! Там кормят только благообразных монахов, а уродливым ничего не дают, — сказал он.

— В таком случае я сейчас преображусь, — ответил Чжу Ба-цзе.

— Вот это верно! — одобрил Сунь У-кун. — Так и сделай.

А наш Чжу Ба-цзе, как вам уже известно, владел секретом тридцати шести превращений. Войдя в горное ущелье, он прищелкнул пальцами, прочел заклинание, встряхнулся и превратился в низкорослого тощего монаха. Держа в руках деревянную колотушку в форме рыбы, он стал стучать в нее, напевая в такт гнусавым голосом одно и то же: «О великий бодисатва!» — так как не знал наизусть ни одной сутры.

Тем временем чудовище вобрало в себя ветер и туман, приказало всем бесенятам расположиться кольцевым строем у большой дороги, притаиться и ждать путников. На свою беду Дурень вскоре оказался в этом кольце. Бесенята кинулись на него, окружили и давай хватать, кто за одежду, кто за пояс. Все столпились и сгрудились вокруг него и разом принялись действовать.

— Да перестаньте же вы хватать меня,— кричал Чжу Ба-цзе, не поняв, в чем дело, — не тащите! Я побываю у всех вас, зайду поесть в каждый дом.

— Что же это ты собираешься есть? — загалдели бесенята.

— Да ведь у вас здесь кормят монахов, вот я и пришел, — недоумевающе произнес Чжу Ба-цзе.

— Ах, вот в чем дело! — вскричали бесенята. — Ты решил, что тут кормят монахов! Тебе, видимо, неизвестно, что у нас как раз наоборот: едят монахов. Мы все — здешние горные духи-оборотни, охотимся только за вами, монахами, хватаем вас и тащим к себе, сажаем в клеть-парилку, варим на пару и поедаем. А ты вздумал у нас поживиться!

Услышав эти слова, Чжу Ба-цзе струхнул. «Экая обезьяна! — с досадой подумал он. — Опять провела меня! Наговорил, что здесь, мол, гостеприимные селения, где кормят монахов. Какое же это селение? И где тут трапеза? Оказывается, я попал к оборотням!». Раздраженный бесцеремонным обращением бесенят, Дурень сразу же принял свой первоначальный облик, вытащил из-за пояса грабли и начал колотить ими куда попало. Бесенята отпрянули от него и что было духу помчались к своему главарю.

— О великий князь! Беда пришла! — сообщили они.

— Какая еще беда? — удивился главный оборотень.

— На гору явился монах, аккуратненький такой, — начали рассказывать бесенята, — мы стали говорить, что схватим его, потащим домой, сварим на пару и целиком съедим, а если не целиком, то оставим на другой день, благо погода пасмурная, но этот монах, оказалось, умеет превращаться, чего мы никак не предполагали.

— В кого же он превратился? — спросил старый оборотень.

— В чудовище с длинным рылом и огромными ушами, а на хребте щетина! — затараторили бесенята. — Ничуть непохож на человека. Он схватил грабли и, вращая их колесом в воздухе, стал бить ими куда попало, бессовестный! Так напугал нас, что мы прибежали к тебе, великий князь, доложить об этом.

— Не бойтесь! — успокоил их оборотень. — Сейчас я сам выйду, погляжу на него!

Размахивая железным вальком, оборотень вышел к Чжу Ба-цзе и, приблизившись к нему, стал его разглядывать. Тот в самом деле был ужасно безобразен. Вот послушайте:

Набравшись храбрости, оборотень дерзко окликнул Чжу Ба-цзе:

—Ты откуда явился и как называешься? Живо отвечай, если хочешь, чтобы я пощадил твою жизнь!

— Сынок мой, как же это ты не узнал меня, своего прародителя Чжу Ба-цзе! — ядовито проговорил он. — Ну-ка, подойди поближе да послушай, что я тебе скажу!

— Значит, ты состоишь в учениках у Танского монаха, — заорал оборотень, выслушав Чжу Ба-цзе.— Я слыхал, что у твоего наставника очень вкусное мясо, и давно собирался схватить его с тобою вместе, но ты сам явился! Неужто я пощажу тебя? Стой! Ни с места. Видишь, какой у меня валек!

— Скотина ты этакая! — возмутился Чжу Ба-цзе. — Не иначе, как ты из рода Красильных дел мастеров.

— С чего это ты взял? — не понял насмешки оборотень.

— Ну как же, — дерзко ответил Чжу Ба-цзе, — иначе ты бы не держал в руках валек.

От подобной дерзости оборотень пришел в ярость, приблизился почти вплотную к Чжу Ба-цзе и стал колотить его куда попало.

И вот в горном ущелье разыгрался жестокий бой:

Чжу Ба-цзе так вошел в раж, что не заметил даже, как оборотень велел бесенятам окружить его со всех сторон. Но об этом мы пока рассказывать не будем.

Вернемся к Сунь У-куну, который, стоя за спиной Танского монаха, ехидно рассмеялся.

— Ты что смеешься? — спросил его Ша-сэн.

— Ну и дурень этот Чжу Ба-цзе! — ответил Сунь У-кун. — Решил, что там действительно кормят монахов, и попался на мою удочку. До сих пор все не возвращается. Если бы ему удалось отогнать оборотня одним ударом своих грабель, можешь представить себе, каким героем он бы вернулся и какой поднял бы шум. Если же он не одолел оборотня и тот утащил его к себе, тогда все свои беды он свалит на меня, и уж не знаю, сколько проклятий пошлет на мою голову и обзовет «конской заразой»! Вот что, У-цзин! Ты пока помалкивай, а я отправлюсь посмотреть, что с ним случилось.

Ну и Великий Мудрец! Он тоже, как и Чжу Ба-цзе, тайком от наставника выдернул волосок из затылка, дунул на него своим чудесным дыханьем, воскликнул: «Изменись!». И волосок тотчас превратился в его точную копию. Двойник вместе с Ша-сэном остался ухаживать за Танским монахом. А из самого Сунь У-куна вылетел призрачный дух, который одним прыжком очутился высоко в воздухе и оттуда увидел, что Чжу Ба-цзе окружен бесами, отбивается от них граблями и теряет последние силы.

Сунь У-кун не удержался, приспустил свое облачко и крикнул.

— Ба-цзе! Держись! Старый Сунь явился!

Узнав голос Сунь У-куна, Дурень почувствовал прилив сил, напустил на себя грозный вид и ринулся вперед, колотя граблями куда попало.

Оборотень не устоял. «Что произошло с этим монахом? — подумал он. — С чего это он вдруг так разъярился?».

— Сынок мой! — крикнул Чжу Ба-цзе. — Сюда идут! Теперь я ничего не боюсь!

Он бросился вперед и нанес еще один сокрушительный удар. Оборотень не смог отбиться. Потерпев поражение, он кинулся бежать со всеми своими бесенятами. Сунь У-кун видел, как оборотень скрылся, но не приблизился к Чжу Ба-цзе. Повернув облачко, он вернулся на прежнее место, встряхнулся, и выдернутый волосок вновь прирос к его затылку. Танский монах своими плотскими очами, разумеется, не мог распознать, что рядом с ним двой- ник, а не настоящий Сунь У-кун.

Прошло еще немного времени, и Чжу Ба-цзе, торжествуя победу, вернулся обратно, изнемогая от усталости, с пеной у рта, едва переводя дыхание.

— Наставник! — вскричал он, подходя к Танскому монаху,

— Что с тобой? — встревожился тот. — Ты ведь отправился за травой, чтоб накормить коня! Отчего же ты вернулся в таком истерзанном виде? Может быть, на горе луга охраняются и тебе не позволили рвать траву?

— Меня подвел старший братец, Сунь У-кун! — проговорил Чжу Ба-цзе, колотя себя в грудь и топая ногами.— Сперва он начал говорить о том, будто в ветре и тумане неповинны злые духи-оборотни, что нет никаких зловещих предзнаменований; затем он сказал, что где-то впереди есть селение, жители которого очень радушные, они варят рис и готовят пампушки из белой муки, чтобы кормить монахов. Я поверил его россказням и вздумал первым пойти туда и выпросить себе что-нибудь поесть, так как очень проголодался, а сам сказал, будто иду за травой. Разве знал я, что меня окружит целая шайка бесов и бесенят?! Мне пришлось вступить с ними в жестокий бой, и если бы не старший брат Сунь У-кун, который вовремя явился на подмогу, я бы, пожалуй, никогда не вернулся.

При этих словах Сунь У-кун, стоявший сбоку, рассмеялся:

— Что за чепуху ты несешь, Дурень! — сказал он. — Сам же набедокурил, а впутываешь других, чтобы выйти сухим из воды! Да я все время был здесь, стерег нашего наставника. Разве отлучался я хоть на один миг?

— Совершенно верно! — подтвердил Танский монах. — У-кун все время не покидал меня.

Чжу Ба-цзе даже подпрыгнул от ярости и заорал:

— Ничего ты не знаешь, наставник! У него есть двойники!

— У-кун!—строго произнес Танский монах. — Скажи правду, есть там оборотни?

Сунь У-кун не мог солгать. Он низко поклонился и сказал:

— Да, там действительно есть шайка бесенят, но они не посмеют тронуть нас.

Затем он подозвал к себе Чжу Ба-цзе:

— Подойди сюда, Ба-цзе! Позаботься, раз уж вызвался заботиться. Нам поручено охранять нашего наставника, и, когда придется преодолевать высокие горы, мы должны вести себя как во время военного похода.

— А как нужно вести себя в военном походе? — спросил Чжу Ба-цзе.

— А вот как: ты будь предводителем головного отряда и прокладывай дорогу. Если оборотни не появятся, значит, все в порядке. В случае же их появления ты должен вступить с ними в бой и если побьешь их, то это зачтется тебе как подвиг.

Чжу Ба-цзе поразмыслил и пришел к заключению, что оборо- тень, с которым он сражался, равен ему по силе.

— Ну что ж! Я пойду первым! — решительно произнес он. — Я готов даже отдать свою жизнь, если понадобится!

— Ишь ты, как разошелся! — засмеялся Сунь У-кун. — А ведь до этого все плакался на свою горемычную долю!

— Ты же знаешь, братец, пословицу: «На пиру сын из знат- ной семьи либо напивается допьяна, либо наедается до отвала, а храбрец в бою либо гибнет, либо выходит весь в ранах», — сказал Чжу Ба-цзе. — Ты всегда так: сначала сболтнешь лишнее, а уж потом берешься за ум.

Сунь У-кун очень обрадовался такой перемене в Чжу Ба-цзе, поспешно оседлал коня и предложил наставнику сесть верхом. Ша-сэн взял поклажу, и они отправились дальше, вслед за Чжу Ба-цзе. О том, как они углубились в горы, рассказывать не стоит. Теперь вернемся к оборотню, потерпевшему поражение. Он направился с толпой бесенят прямо в свою пещеру, взобрался на высокую скалу и погрузился в глубокое молчание. В пещере, оказывается, было еще много других бесенят — дворовых слуг. Все они вышли к своему повелителю.

— О великий князь! — воскликнули они. — Ты всегда возвращался радостный и довольный. Что же сегодня рассердило тебя?

— Слуги мои! Всякий раз, как я выходил из пещеры, чтобы обойти дозором гору, и мне попадался кто-нибудь под руку: человек или зверь, все равно, я ловил их и приволакивал домой, чтобы кормить вас,— печально отозвался главный оборотень, — а сегодня мне не повезло: столкнулся я с достойным противником…

— Кто же он, этот достойный противник? — спросили бесенята.

— Монах, ученик Танского наставника из восточных земель, который следует за священными книгами,— отвечал оборотень. — Зовут его Чжу Ба-цзе. Он так хватил меня своими граблями, что я не устоял против него и проиграл битву. Экая досада! Мне уже много раз доводилось слышать о том, что Танский монах — праведный архат, который совершенствовался в течение десяти поколений. Тот, кто отведает хоть кусочек его мяса, сможет обрести бессмертие. Не ожидал я, что он нынче окажется на нашей горе. Хорошо было бы схватить его, сварить и съесть, однако я не думал, что его сопровождают такие ученики!

Едва произнес он последние слова, как из рядов бесенят выскочил вперед какой-то бесенок, раза три громко всхлипнул, а затем столько же раз хихикнул.

— Ты что? — сердито прикрикнул на него старый оборотень: то скулишь, то ржешь, что это значит?

Бесенок опустился на колени.

— Великий князь, ты только что изъявил желание вкусить мясо Танского монаха, но ведь его невозможно съесть!

— Почему ты так говоришь? Все утверждают, что, если съесть хоть кусочек его мяса, можно продлить жизнь и обрести долголетие, равное небу?

— Если бы его можно было съесть, — бойко возразил бесенок, — то он бы не добрался до нашей горы: его бы давно съели другие оборотни. Все дело в том, что его сопровождают трое учеников.

— А ты их знаешь?

— Знаю,— отвечал бесенок, — старший ученик его — Сунь У-кун, младший—Ша-сэн, а этот, Чжу Ба-цзе, — его второй ученик.

— Чем же отличается Ша-сэн от Чжу Ба-цзе? — спросил старый оборотень.

— Да почти ничем, — сказал бесенок.

— Ну, а Сунь У-кун каков в сравнении с ними?

Тут бесенок прикусил язык.

— Боюсь сказать! — промолвил он наконец. — Этот Сунь У-кун — великий чародей, который владеет волшебством многих превращений! Это он пятьсот лет тому назад учинил великое буйство в небесных чертогах и с ним не могли справиться правители духов Двадцати восьми созвездий, начальники Девяти небесных светил, предводители духов Двенадцати главных звезд, пять сановников и четыре советника самого небесного владыки, духи-правители Восточного и Западного Ковшей, два небесных духа крайнего юга и крайнего севера, духи — властители пяти горных вершин и четырех больших рек, а также духи — полководцы всего небесного воинства! Как же ты осмеливаешься думать о том, чтобы полакомиться мясом Танского монаха?!

— Откуда тебе известны такие подробности о Сунь У-куне? — изумился старый оборотень.

— Когда я жил в пещере Верблюда на горе Верблюда вместе с великим князем, правителем той пещеры, он хотел съесть Танского монаха. Тогда Сунь У-кун ворвался к нему в пещеру со своим посохом с золотыми ободками, и от несчастного князя остались одни косточки, пригодные только для игры. Хорошо, что я вовремя улизнул через черный ход, явился сюда, и ты, великий князь, приютил меня. Вот почему я и знаю о Сунь У-куне. Выслушав эти слова, старый оборотень так перепугался, что даже изменился в лице. Не зря говорится: «Даже великий полководец страшится пророчества». Да и как было не испугаться оборотню, когда он услышал все это не от кого-нибудь, а от собственного слуги!

И вот, когда всех обуяли страх и ужас, из рядов бесенят вышел еще один бесенок, который подошел к старому оборотню с такими словами:

— Великий князь! Не досадуй и не бойся! Есть поговорка: «Поспешишь — людей насмешишь». Если хочешь съесть Танского монаха, обожди немного, и я придумаю, как изловить его!

— Как же ты думаешь поступить? — спросил оборотень.

— Я бы предложил действовать по плану, который называется «Разделить цветок сливы по лепесткам».

— Что это значит? — удивленно спросил оборотень.

Бесенок стал объяснять:

— Всех бесов и бесенят, находящихся в этой пещере, надо собрать вместе, из тысячи отобрать сотню, из сотни — десяток, а из десятка — только троих, которые отличались бы исключительной смышленостью и уменьем превращаться. Пусть они примут твой облик, великий князь, наденут на голову такой же шлем, облачатся в такие же латы и вооружатся таким же вальком, после чего притаятся в трех разных местах. Один из них вступит в битву с Чжу Ба-цзе, другой — с Сунь У-куном, а третий — с Ша-сэном. Таким образом бесенята отвлекут от Танского монаха троих его учеников, а ты, великий князь, тем временем поднимешься в воздух и, свесившись с облака, схватишь самого Танского монаха, причем с такой же легкостью, как «достают вещи из сумы» или «муху из воды».

Слова бесенка пришлись по душе старому оборотню.

— Ты отлично придумал! — воскликнул он, преисполненный чувством восторга. — Прекрасный замысел! Если не удастся поймать Танского монаха, ничего не поделаешь; если же он попадется мне в руки, то я не обойду тебя и обязательно назначу предводителем головного отряда моего войска!

Бесенок земно поклонился и поблагодарил своего повелителя за милостивое обещание, а затем вызвал всех бесов и стал отбирать лучших из них. Ему удалось отобрать троих самых способных и смышленых. Приняв внешний облик старого оборотня, все три беса вооружились железными вальками и устроили засаду в ожидании Танского монаха. Тут мы их пока и оставим.

Тем временем Танский монах беззаботно следовал за Чжу Ба-цзе по большой дороге, и они прошли уже довольно большое расстояние. Вдруг у дороги раздался резкий звук, и на дорогу выбежал бесенок. Он бросился к Танскому монаху с явным намерением схватить его.

Сунь У-кун сразу же закричал:

— Чжу Ба-цзе! Оборотень! Чего же ты медлишь?

Впопыхах Чжу Ба-цзе не разобрал, какой это был оборотень: настоящий или мнимый. Он выхватил грабли и начал колотить ими. Тогда бесенок пустил в ход железный валек и стал отбиваться. Наскакивая один на другого, они вступили в бой на склоне горы, а в это время в траве опять что-то зашумело, и на дорогу выскочил другой бесенок с намерением схватить Танского монаха.

— Наставник! — воскликнул Сунь У-кун. — Дело дрянь! Чжу Ба-цзе своими подслеповатыми глазами проглядел оборотней. Придется мне, старому, отогнать его, а то он, того и гляди, схватит тебя!

Поспешно достав свой посох, Сунь У-кун выбежал навстречу бесенку и закричал:

— Ты куда! Ну-ка, познакомься с моим посохом!

Бесенок, ни слова не говоря, схватил железный валек и пошел на Сунь У-куна. Оба сцепились тут же на лужайке, и когда бой был в разгаре, Сунь У-кун услышал за спиной резкий свист ветра. Вслед за этим на дорогу выскочил еще один бесенок и побежал к Танскому монаху. Ша-сэн заметил его и испуганно воскликнул:

— Наставник! Видно, у Сунь У-куна и Чжу Ба-цзе в глазах помутилось: оба они проглядели оборотня, который бежит на тебя! Держись крепче на коне, пока я изловлю его!

Не разбираясь что и как, Ша-сэн вытащил свой волшебный посох и преградил дорогу оборотню. Оба они, охваченные яростью, схватились. Крики, брань, бряцание оружия и шум битвы постепенно стали удаляться. Танский монах, сидя верхом на коне, вскоре остался один на дороге, а старый оборотень, находившийся в воздухе, протянул к нему свои руки с цепкими, как когти, пальцами и разом схватил его. Наставник оторвался от коня, его ноги болтались в воздухе. Старый оборотень, словно вихрь, умчался со своей добычей. Несчастный Танский монах! Вот уж поистине:

Прижав вниз край облака, оборотень подтащил Танского монаха к входу в пещеру и крикнул:

— Головной начальник!

На этот зов сразу же отозвался тот самый бесенок, который придумал, как захватить Танского монаха. Он подбежал к своему повелителю и опустился перед ним на колени.

— О, я не смею! Я недостоин! — бормотал он, отбивая поклоны.

— Зачем ты так говоришь! — остановил его оборотень. — Ты же знаешь пословицу: «Слово великого полководца, что пропись черная по белому»! Говорил же я тогда: «Если не удастся поймать Танского монаха, — ничего не поделаешь, если же он попадется мне в руки, то я не обойду тебя и обязательно назначу предводителем головного отряда моего войска». И вот теперь твой замечательный план удался на славу. Неужто я нарушу свое слово? Забирай пока Танского монаха и вели слугам припасти свежей воды, вычистить котел, запасти топлива и развести огонь. Мы его сварим и съедим по кусочку его мяса, чтобы обрести бессмертие.

— Великий князь, пока еще нельзя его есть, — сказал начальник головного отряда.

— Почему нельзя? — удивился оборотень. — Он же в наших руках.

— Великий князь, если ты съешь его, — это неважно. Тебя уважат и Чжу Ба-цзе и Ша-сэн, которых можно уломать и уговорить. Но боюсь, что Сунь У-куна, этого зловредного чародея, нам ничем не умаслить. Если он узнает, что мы с тобой съели его наставника, он даже не станет драться с нами. Он просто-напросто возьмет свой посох с золотыми обручами и проткнет им нашу гору, получится огромная дыра, вся гора развалится и тогда нам некуда будет деться!

— Что же ты предлагаешь, начальник головного отряда? — спросил старый оборотень.

— По-моему, надо спрятать Танского монаха на заднем дворе, привязать его на дереве и не кормить дня два-три. Во-первых, за это время у него прочистятся все внутренности, а во-вторых, мы посмотрим, не явятся ли за ним его ученики. Если они не придут и мы узнаем, что они ушли совсем, тогда мы снимем его с дерева, спокойно разделаемся с ним и съедим. Не будет ли так лучше?

— Да, ты прав, ты прав! — рассмеялся старый оборотень. — Начальник головного отряда рассуждает вполне резонно!

Прозвучала команда, и Танского монаха уволокли на задний двор, там накинули веревки на дерево и привязали монаха к сучьям. Затем толпа оборотней возвратилась на передний двор и оставалась там в ожидании дальнейших распоряжений.

О читатель! Посмотрели бы вы на страдания Танского монаха! Он был туго стянут веревками и крепко привязан к дереву. Неудержимые слезы струились по его щекам.

— Братья мои! — стенал он. — Где вы, на каких горах ло- вите злых духов-оборотней? По каким дорогам гонитесь за ними? Злой дьявол поймал меня, и я терплю невыносимые мучения. Встретимся ли мы еще когда-нибудь? Может быть, тяжкими муками умертвят меня?

И вот, когда он убивался и слезы ручьями лились из его глаз, кто-то, привязанный к другому дереву напротив, окликнул его:

— Уважаемый наставник! И ты тоже оказался здесь?

Сдерживая рыдания, Танский монах спросил:

— Ты кто?

— Я — дровосек,— последовал ответ, — третьего дня меня захватил властитель этой горы и привязал здесь. По моим расчетам сегодня он должен съесть меня.

У Танского монаха вновь закапали слезы.

— О дровосек, дорогой, — промолвил он, — ты умрешь один и твоя смерть не причинит никому ни забот, ни беспокойства, а вот мне не умереть с чистой душой.

— Как же так? — удивился дровосек. — Ведь ты, наставник, покинул мир сует, у тебя нет ни отца, ни матери, ни жены, ни детей. Умрешь, и все. Отчего же ты говоришь, что не можешь умереть с чистой душой?

— Видишь ли, я из восточных земель послан на Запад поклониться Будде и испросить у него священные книги, — начал объяснять Танский монах — Я получил повеление самого Танского императора Тай-цзуна отправиться на поклон Будде, взять у него священные книги и упокоить бесприютные души грешников, мятущиеся в Подземном царстве. Если меня лишат жизни, разве не убьет это надежду, которую возлагает на меня мой государь-повелитель? Разве не причинит моя смерть огорчение подданным моего государя? Ты не знаешь, какое безграничное множество душ, умерших от несправедливой обиды, томится в Преисподней. Моя смерть лишит их надежды на то, что их жалобы будут услышаны и они во веки веков не удостоятся высшего перерождения. Все мое подвижничество, совершенное за это время, пойдет прахом Как же смогу я принять смерть с чистой душой?

От этих слов дровосек прослезился.

— Наставник! — сквозь слезы молвил он — Твоя смерть будет действительно тяжела. Но моя смерть будет все же горше твоей. Я в раннем детстве лишился отца и жил с матерью-вдовой. У нас нет никакого хозяйства, и мы живем лишь тем, что я рублю дрова. В этом году моей матери исполнилось восемьдесят три года, и я единственный ее кормилец. Кто же позаботится о ней, кто похоронит ее, если меня лишат жизни? О горе! О горе!

Рассказ дровосека так подействовал на Танского монаха, что он заплакал навзрыд

— О бедный! О несчастный! — горько плакал он. — Ты, человек гор, так заботишься о своих родных! А я, бедный монах, последователь учения о призрачности мира, умею только читать молитвы и священные книги! Служить государю и служить родителям — это одно и то же. Ты скорбишь о милости, оказанной тебе родителями, а я — о милости, оказанной мне государем!

Вот уж действительно, получилось так, как сказано в одном стихотворении:

Мы не будем пока описывать телесных мук Танского монаха.

Обратимся к Сунь У-куну, который одержал победу над бесенком-оборотнем. Бесенок скрылся, а Сунь У-кун стремглав вернулся к большой дороге, но наставника и след простыл, остался только белый конь да узлы с поклажей. В невероятном смятении Сунь У-кун взял поводья, взвалил на спину поклажу и стал подниматься в гору. Взобравшись на одну из вершин, он огляделся.

Из следующей главы вы узнаете, читатель, удалось ли Сунь У-куну разыскать своего наставника.