Blog

#img_left_nostream#Когда я был мальчиком, я с увлечением читал приключенческий роман «Мотылек», в котором рассказывалось о жизни Анри Шарьера. Французский суд отправил его отбывать наказание в колонии на южноамериканском побережье, за преступление, которое он не совершал. Получивший прозвище «Мотылек» за татуировку на груди Шарьер сумел бежать из нескольких тюрем, включая побег на плоту из кокосовых орехов из практически неприступного «Чертова острова».

Ким Юн прошел через похожее. Лагерь №14 — северокорейский аналог «Чертова острова», место заключения, откуда заключенные не возвращаются. Они проводят годы в подземных шахтах, голодая и находясь в невыносимых условиях. Однако, подобно Мотыльку, Ким сумел сбежать и поведать свою историю. Его книга теперь доступна на английском языке под названием «Долгая дорога домой» (Long Road Home) (издательство Columbia University Press, 2009).

Как и Мотылек, Ким Юн был невиновен. До своего допроса и приговора он находился в числе северокорейской элиты. Будучи в звании подполковника, он вел переговоры по валютным сделкам по северокорейскому экспорту морепродуктов и сосновых грибов. Но после того, как он покопался в своем прошлом, он обнаружил тайну, из-за которой его осудили.

Будучи маленьким мальчиком, Ким был усыновлен высокопоставленной парой, которая последовала директиве Ким Ир Сена о том, что надо позаботиться о сиротах Корейской войны. Они вырастили его, по северокорейским меркам, в роскоши: «В новом доме ни в чем не было недостатка. Много всего. Много еды, игрушек, одежды и гостей. Все гости приносили что-нибудь нам, детям — сладости, карманные деньги и другие вещи — в обмен на просьбу у наших родителей об одолжениях: способствовать повышению в партии для их сыновей и дочерей, нанять их родственников в продовольственный склад, обеспечить для них товары из продовольственного склада и т. д.» Эта отлично отлаженная система покровительств и взяток стала одновременно спасением и гибелью для Кима.

Как истинный патриот, Ким отправился в революционную школу, где у него было гораздо больше успехов в дзюдо, чем в учебе. Благодаря своему спортивному таланту, он вошел в армейскую команду по дзюдо и быстро повышался в званиях. Но его мучил вопрос о происхождении: кто были его настоящие родители?

Разыскав, в конце концов, свою настоящую мать, Ким узнал историю его семьи. Северокорейские власти казнили его отца после Корейской войны за сотрудничество с врагом. Это автоматически сделало всю его семью в числе подозреваемых. Его мать приняла мудрое, но мучительное решение — отправить своего младшего ребенка в сиротский приют, чтобы защитить его от северокорейской системы наследственной вины.

Несмотря на то, что его дядя и мать сделали все, чтобы скрыть происхождение Кима, служба безопасности, по иронии судьбы, обнаружила эту информацию во время рутинной проверки для его продвижения. Ким Юн был полностью лояльным членом элиты, усиленно работал добровольцем в строительных проектах, преданно служил в армии и обеспечил Ким Ир Сена сотнями тысяч долларов в качестве дохода от экспорта. Все это не имело никакого значения. Вина его отца была и его виной. Он был арестован, допрошен и подвергнут пыткам. Если бы он признал свою вину, он бы был казнен. Однако он настаивал на своей невиновности и был отправлен в лагерь №14, где должен был провести остаток своей жизни.

Он провел годы в лагере в условиях, находящихся за гранью воображения. Получая горсть вареных зерен и работая больше 12 часов в день, Ким превратился в одного из Muselmanner, как нацисты называли «ходячих мертвецов» в концентрационных лагерях. Он пытался совершить самоубийство, но неудачно. Он мечтал о побеге, но это было невозможно. Он был свидетелем побоев и казней. Он ел все, что угодно, лишь бы выжить: крыс, кузнечиков, гнид. Его приговор совпал с самым страшным голодом в истории Северной Кореи. Таким образом, то, что он сумел выжить — уже само по себе является выдающимся.

Ему посчастливилось однажды быть переведенным в соседний лагерь №18, где жизнь было немного терпимее. Там он встретился со своей настоящей матерью. Рабочий день был немного короче, было немного легче найти еды, и его мать делилась своей порцией еды с ним.

Затем, однажды он обнаружил потайное место в грузовике для угля. Он сумел туда забраться и, используя глыбу угля для подпорки, смог избежать давление груза, помещенного сверху. Он был перевезен из лагеря №18, словно в гробу. Знания Ким о Северной Корее и его многочисленные связи, полученные при жизни за время поездок и заключения сделок, сыграли хорошую службу, как только он сумел выйти из лагеря. Для того, чтобы оказаться в безопасности, сбежав через Монголию из Северной Кореи в Южную, ему потребовалась помощь очень многих людей.

Подобно Мотыльку, Ким Юн предпринимал неоднократные побеги. Он прошел через невыносимые страдания. И сегодня, поселившись в США, он рассказывает свою историю и участвует в кампаниях против нарушения прав человека в Северной Корее.

История Ким Юна — это напоминание о жестокости северокорейского режима. Это также напоминание о жертвах, подобно тем, на Чертовом острове, которые находятся вдалеке от жизни рядовых граждан. По различным данным, около одного процента населения Северной Кореи находится в таких лагерях. В США тоже примерно один процент населения находится в тюрьмах, однако большинство людей страны могут жить, не боясь угрозы тюрьмы. И, конечно же, условия жизни, как и судебная система — несравнимы. Конечно, Северная Корея — это не Камбоджа при Пол Поте, где все население находилось в рабстве, в той или иной форме. Но не надо недооценивать способность обычных граждан игнорировать несправедливость, выдаваемую за правосудие.

Те, кто поддерживают связи с Северной Кореей, должны познакомиться с историями, подобными Ким Юна. У нас не должно оставаться иллюзий относительно северокорейской системы. Мы поддерживаем политические отношения с Пхеньяном, потому что не видим другой реальной альтернативы. Мы надеемся, что можем улучшить жизнь большинству северных корейцев через гуманитарную помощь и инвестиции. И надеемся, что в конечном итоге, сможем помочь тем, кто по-прежнему находится в трудовых лагерях. Введение санкций и дальнейшая изоляция лишь поощряет жесткую политику Пхеньяна.

Как говорил Ф. Скотт Фитцджеральд: «Проверка на высококлассный интеллект — это способность одновременно удерживать в голове две противоположные идеи, не теряя способности действовать». Позвольте мне немного перефразировать его слова, применительно к этой статье. Проверка на высококлассную политику в отношении Северной Кореи — это способность одновременно удерживать в голове две противоположные идеи: ужас трудовых лагерей и необходимость политических отношений, при этом сохраняя способность действовать.

Джон Феррер, содиректор организации Foreign Policy In Focus (www.fpif.org), специально для Великой Эпохи.

Тихим летним вечером мы встретились со скрипачом Александром Щербаковым и его женой пианисткой Мадалиной Слав у них в саду. Сын известного пианиста Константина Щербакова выступает как солист и дирижер, как с классическим репертуаром, так и c современными музыкальными произведениями. Он получал образование в Москве, Лондоне, Нью-Йорке и является лауреатом многих международных конкурсов.

#img_left#Музыкальная карьера Мадалины Слав началась, как и у мужа, в раннем возрасте, ей было семь, когда она впервые выступила в качестве солистки в сопровождении оркестра. Она — румынка, он — русский, они создали гармоничную пару не только в личной жизни, но и на сцене, и совместно выступают в международных залах. В интервью мы говорили об их жизни и музыке.



— Вы родились в 1982 году в Москве. Какие впечатления остались от Вашего детства?

Александр Щербаков: Я родился в музыкальной семье: моя мама играла на скрипке, сейчас она руководит концертным агентством, отец — пианист. Я вырос в настоящей музыкальной атмосфере. Сначала я должен был играть на фортепиано, что мне совсем не нравилось. У меня не получалось. Мои руки были бесконтрольны, и вместо того, чтобы играть точно по нотам, я все время импровизировал. Отец не стал давить на меня больше. Часто меня спрашивают, почему я выбрал скрипку. Я её не выбирал. Мне её просто дали в руки. С четырехлетнего возраста я играю на скрипке.

#img_left#В те времена в коммунистических странах учиться музыке или заниматься спортом было преимуществом. Это давало возможность вырваться за железный занавес и попасть на Запад. Это так же касается и моей жены Мадалины Слав. Она тоже очень рано начала играть на фортепиано. За неё тоже решили родители.

Будучи ребенком, я никогда не хотел играть на скрипке. Так как четырех-, пяти- или шестилетний ребенок не хочет целый день стоять в комнате и учиться играть на скрипке. Меня по-настоящему заставляли. Моя маленькая скрипка вся была в белых пятнах, которые появились от слез.

Мадалина Слав: Почти так же было и у меня. Я не была вундеркиндом. Я знала детей, которые считались вундеркиндами. В то время статус «вундеркинда» для меня был чем то, к чему стоило стремиться; пока я не поняла, что это не так здорово, как кажется. Так называемые «вундеркинды» ограничены собственным внутренним миром. Они очень одиноки и зачастую имеют очень честолюбивых родителей.

— При коммунизме действует принцип безвольного послушания. Однако как музыканту Вам было необходимо принимать собственные решения. Как Вы разрешали этот конфликт?

Александр Щербаков: Это интересный вопрос. Я вырос при коммунистическом режиме. Моя семья всегда была против этой доктрины, также воспитывали и меня. Я вспоминаю один случай в школе. Тогда нас учили, что Ленин — это наш дедушка. Я встал во время урока и громко закричал: «Нет, Ленин не мой дедушка, и я не хочу, чтобы он был рядом!» За это меня выгнали из класса.

Уже тогда я принял собственное решение. Конечно, в то время я был послушен. Но это послушание распространялось только на семью и не касалось внешнего мира и режима.

Мадалина Слав: Этот режим не функционировал. Возможно, изначальная идея была неплохой, но это просто не функционировало. Люди, в действительности, не одинаковы. Коммунизм существовал в Румынии до 1989.



— Чувствуете ли вы себя швейцарцами?



#img_left#Мадалина Слав: Я живу в Швейцарии шесть лет. У меня нет швейцарского паспорта, но я не думаю, что чувствовала бы себя по-другому, если бы он у меня был. Душа остается прежней, все равно, какое гражданство принял.

Швейцарская душа, если родился в Швейцарии. Если рожден в другой стране, тогда душа связана с этой страной и культурой, с её традициями. Для нас Швейцария — это прекрасная страна, где мы можем мирно жить. Здесь мы можем лучше устроить свою жизнь и приблизиться к тому, чего хотим.

— Госпожа Слав, если бы Вы могли взять с собой только одну вещь с Вашей Родины, что это было бы?

Мадалина Слав: Это трудно сказать. Я лично считаю, что вещи должны оставаться там, где их произвели. Исходя из этого, я бы не взяла, например, культуру, которую бы тут не поняли. Но если было бы нужно что-то принести, тогда я взяла бы музыку. Но я не ожидаю, что люди тут её поймут. Даже люди в Румынии её мало понимают.



— Вы преподаете сейчас в Цюрихской академии Искусств, могли бы Вы назвать разницу между консерваторией в России и Швейцарии?

Александр Щербаков: Определенно существует очень большая разница. В основном, есть различие в мышлении студентов, обучающихся в консерватории. Здесь, в Швейцарии, студенты думают, что обучение музыке легче, чем юриспруденции, физике или лингвистике. О музыке думают, что это развлечение. Обучение проходит быстро, и нет необходимости много работать. Что из этого получается, об этом, в действительности никто не беспокоится.

В России к обучению допускаются только студенты, которые действительно имеют интерес к дальнейшей карьере музыканта. Образование намного жестче. Задается определенный темп, устанавливают твердые рамки. Здесь, в Швейцарии почти все добровольно.

— Вы объехали с концертами уже полмира. Где Вам нравится выступать больше всего?

Мадалина Слав: Больше всего в Нью-Йорке. Если Вы спросите, где бы я охотнее всего выступила, тогда, конечно, в Карнеги-Холл (смеется).

— Как Вы представляете свою жизнь через десять лет?



Александр Щербаков: С профессиональной стороны я должен постоянно совершенствоваться. Если застреваешь на одном уровне, тогда карьера катится вниз. Нам нельзя останавливаться, мы должны постоянно работать. Если мы ничего не делаем, нет будущего. Лично я хотел бы больше дирижировать. Сейчас я ассистент Юстуса Франца в Филармонии Наций. Позднее, возможно, буду дирижировать с другими оркестрами. Сейчас я обучаюсь искусству дирижирования. Но я и дальше буду играть на скрипке. Этого я не оставлю.

Мадалина Слав: Предоставим решать судьбе. Мы также готовы все оставить и уехать с нашей собакой Финном. Куда бы нас судьба не привела, как говорится, даже если мы окажемся на Средиземном море.



— Большое спасибо за беседу.

#img_left_nostream#«Административный центр Урумчи подобен концлагерю для уйгуров. Однако ненависть уйгурского народа направлена вовсе не на ханьцев — наиболее многочисленную этническую группу в Китае, а на коммунистическую партию Китая (КПК)», — утверждает Ребия Кадир, президент «Международного уйгурского конгресса» (МУК) и одна из самых успешных женщин КНР, ставшая в недавнем прошлом «врагом государства» для КПК.

Ребия Кадир — обеспеченная женщина и вполне могла бы жить легкой и комфортной жизнью. Ей было не обязательно избирать путь «врага государства», она могла наслаждаться богатством, развивая свой бизнес, и растить своих 11 детей.

Однако трагическое положение девяти миллионов уйгуров в Синьцзян-Уйгурском автономном районе (СУАР) КНР не позволило ей хранить молчание. В свое время как член КПК и член правительства Ребия Кадир посмела открыто критиковать «политику железного кулака», проводимую компартией в провинции Синьцзян.

Спустя два года она на себе ощутила эту политику, когда «железный кулак» бросил её в нечеловеческие тюремные условия, якобы за «разглашение государственных секретов». На протяжении пяти лет она была свидетелем пыток и жестокого обращения, описанных ею в книге «The Stormer of the Sky».

C конца 2006 г. 61-летняя Ребия Кадир занимает пост президента «Международного уйгурского конгресса» (МУК), главные отделения которого находятся в Мюнхене и Вашингтоне.

В интервью корреспонденту The Epoch Times («Великая Эпоха») она использует резкие слова и характеризует положение уйгуров в Синьцзяне как «геноцид в концентрационном лагере». По её словам, железный кулак не решит проблему. «Он никогда не был решением и никогда не будет», — убеждена Ребия Кадир.



— Какова обстановка в Синьцзяне на данный момент, особенно в Урумчи?

— Ужасная. Это напоминает полицейское государство, наводненное китайскими спецслужбами. Урумчи похож на концлагерь, где уйгуры живут в абсолютном страхе. Они боятся как китайских спецслужб, так и больших масс этнического населения Китая.



— Каковы потери среди уйгурского населения с 5 июля, по информации «Всемирного уйгурского конгресса»?

— С 5 июля погибло более 400 человек, по информации ряда источников в Синьцзяне. Количество жертв постоянно увеличивалось после того, как 6 июля ханьцы заняли улицы города, совершая нападения на уйгуров с целью отмщения. Некоторые неподтвержденные источники приводят цифру, близкую к тысяче. Мы не узнаем, сколько уйгуров было убито и ранено до тех пор, пока Китай не позволит нам провести независимое расследование в Синьцзяне.



— Власти КПК утверждают, что это Вы спровоцировали акцию протестов 5 июля. Это так?

— Абсолютная ложь. Для КПК стало обычной практикой во всем, что случается в Синьцзяне, винить меня, также как обвинять Его Святейшество Далай-ламу во всем происходящем в Тибете, что мы и наблюдаем последний год. Протест 5 июля был спровоцирован массовыми нападениями, избиениями и убийствами невинных уйгурских рабочих на фабрике игрушек 26 июня в г. Шаогуань, провинция Гуаньдун.



— Каковы взаимоотношения между «Всемирным уйгурским конгрессом» (ВУК) и уйгурами в Китае?

— ВУК представляет коллективные интересы уйгурского населения в Центральной и Средней Азии и в других странах. ВУК не имеет прямых контактов с уйгурами в Синьцзяне, однако мы хорошо осведомлены о местной обстановке и внимательно следим за жестокими действиями китайских властей в регионе.



Ненависть к репрессивной политике, а не к ханьцам

#img_left_nostream#— Как Вы считаете, ненавидят ли ханьцы уйгуров в Синьцзяне? Если да, то почему?



— Я не верю, что большинство ханьцев в Синьцзяне ненавидят уйгуров, но допускаю, что таковые есть, из-за проводимой китайским режимом ультранационалистической пропаганды и идеологической обработки населения. Поэтому, к сожалению, некоторые ханьцы, находясь под влиянием «промывки мозгов», считают, что «уйгуры — сплошь все варвары, злобные и ленивые террористы и сепаратисты» и т. д.



— Тогда направлена ли ненависть уйгуров на ханьцев или все-таки на коммунистический режим?

— Ненависть уйгуров обращена не на китайских граждан, но на длительное 60-летнее репрессивное правление китайского правительства. По сути, уйгуры считают, что ханьцы также являются жертвами жестокой воли КПК в Китае.



— Как разрешить эту ненависть с обеих сторон?

— Выход из положения есть — КПК прекращает многолетнюю политику подавления и создает предпосылки для мирного сосуществования уйгурского и ханьского народов, основанного на равенстве, уважении и справедливости.



— Как вы оцениваете жилищные условия уйгуров в Синьцзяне.

— Как ужасные. Большинство уйгуров безработные и живут в нищете, не в пример китайским поселенцам, которые живут гораздо лучше. Они контролируют всё, и у них есть всё: энергоресурсы, льготы, деньги. А у уйгуров нет ничего.



— В каком положении находятся члены вашей семьи в Синьцзяне? На данный момент там живут несколько ваших детей.



— Да, у меня там пятеро детей. Они бросили в тюрьму двух моих сыновей в 2006 г. — одного на семь, а другого на девять лет. Я потеряла все контакты с моей семьей с момента воскресного протеста 5 июля. Хочется верить, что у них все благополучно, хотя это очень трудно представить, учитывая нацеленность моей семьи на прекращение репрессий КПК.



Центральное правительство и Ху Цзиньтао знают о зверствах, происходящих в Синьцзяне



— Ху Цзиньтао, занимавший должность губернатора Тибета до того, как стал генеральным секретарем партии, покинул саммит большой восьмерки с намерением взять на себя ответственность за разрешение ситуации в Восточном Туркестане. Это правда, что он не в курсе о многочисленных случаях жестокости в провинции Синьцзян?

— Г-н Ху полностью осведомлен о беззаконии, творящемся в Восточном Туркестане. Он вернулся из Италии в Пекин, чтобы поддержать своего пособника Вана Лэцяня, секретаря комитета КПК СУАР, инициировавшего всю репрессивную политику, которая квалифицируется как геноцид уйгурского населения на протяжении более десяти лет.



— Каково Ваше отношение к политике «железного кулака» пекинских властей по отношению к протестующим уйгурам? Им угрожает смертная казнь?

— Протест уйгуров 5 июля продемонстрировал полный провал китайской репрессивной политики в Восточном Туркестане. «Железный кулак» — не решение проблемы. Никогда им не был и никогда не будет. Казни уйгуров только повысят нестабильность в регионе.



— Является ли проблемой для уйгурского населения, если уйгуры занимают правительственные должности или имеют членство в коммунистической партии?

— Конечно, является. Но есть много добропорядочных уйгуров-служащих, даже если они работают на правительство и являются членами КПК. Гораздо большую проблему составляют те, кто предают свой народ, ради выгод втираются в доверие к Пекину, как, например, Нур Бекри, глава правительства СУАР. Его презирают все уйгуры, как предателя.



Не религиозная война

#img_left_nostream#— Каков процент мусульман среди уйгуров в Синьцзяне?

— Большинство уйгуров исповедуют нерадикальное суннитское направление ислама.



— Как президент ВУК Вы не являетесь духовным лидером уйгуров. Какую роль играет ислам в вашей организации?



— Уйгуры признают меня своей «духовной матерью». Они надеются на мою помощь в избавлении их от гнета КПК. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь им однажды снова обрести человеческое достоинство и свободу.



— Почему исламский мир не выступает в защиту уйгуров?

— На данный момент, они не владеют всей полнотой информации о положении уйгуров. Я уверена, что они обязательно это сделают в будущем.

— Что сейчас может предпринять международная общественность?

— Международному сообществу следует осудить убийства уйгуров китайскими властями, потребовать немедленного освобождения арестованных уйгуров и призвать китайское правительство не применять к ним высшую меру наказания, а также позволить провести международное расследование всех событий, произошедших в воскресенье 5 июля.

Флориан Годовиц. Великая Эпоха