Blog

Сообразительная Таньчунь думает о том, как бы сократить расходы;
мудрая Баочай старается всем угодить

Хитрая служанка льстивыми речами испытывает Баоюя;
добрая тетушка ласковыми словами утешает Чернобровку

Однажды, когда Сянъюнь уже начала поправляться, Баоюй решил навестить Дайюй. Дело было в полдень, и Дайюй как раз прилегла отдохнуть. Баоюй не стал ее тревожить и, заметив на террасе Цзыцзюань с вышиванием в руках, подошел к ней и спросил:
– Как твоя барышня? Все так же кашляла ночью?
– Немного поменьше, – ответила Цзыцзюань.
– Амитаба! – произнес Баоюй. – Скорее бы поправлялась!
– Не знала я, что и вы теперь поминаете Будду! – воскликнула Цзыцзюань.
– Что ж, – улыбнулся Баоюй, – пословица гласит: «Когда болезнь обостряется, на помощь призывают любых докторов»!
Вдруг Баоюй заметил, что на Цзыцзюань только черная сатиновая кофта и синяя атласная безрукавка. Он погладил девушку по спине и произнес:
– Ты так легко одета, а сидишь на самом ветру. Еще не хватало, чтобы ты заболела!
– Говорите сколько угодно, только руки в ход не пускайте! – строго произнесла Цзыцзюань. – Увидит какой-нибудь дурак, сплетни пойдут. Вы ведете себя как ребенок. Разве можно? Барышня не велит нам ни шутить, ни смеяться с вами, но от вас разве спрячешься?
Она встала, взяла вышивание и ушла к себе в комнату.
Баоюя словно окатили ушатом холодной воды. Он стоял на террасе, тупо глядя на растущий во дворе бамбук.
Мамка Чжу в это время рыхлила землю, сажала бамбук и сметала опавшие прошлогодние листья. Погруженный в свои невеселые мысли, Баоюй не заметил ее, сел на камень, и из глаз его покатились слезы. Сидел он долго, за это время, пожалуй, можно было бы пообедать. И чего только не передумал! А тут как раз появилась Сюэянь, она принесла от госпожи Ван женьшень для Дайюй. Заметив, что кто-то сидит на камне, она повнимательней присмотрелась и узнала Баоюя.
«Зачем он сидит здесь в такой холод совершенно один? – удивилась девушка. – Говорят, что весной у людей слабовольных могут взыграть прежние чувства. А может быть, Баоюй не в себе, как уже было однажды?»
Она подошла к юноше, опустилась на корточки, заглянула в глаза и спросила:
– Что вы здесь делаете?
– Не приближайся ко мне! – воскликнул Баоюй. – Твоя барышня тебе не велит! Всем девушкам она запретила знаться со мной, чтобы избежать неприятностей. Увидит кто-нибудь, сплетни пойдут! Так что уходи лучше!
Сюэянь решила, что Дайюй его чем-то обидела, ничего не сказала и скрылась за дверью.
Дайюй спала, и Сюэянь отдала женьшень Цзыцзюань.
– Что делает госпожа Ван? – поинтересовалась Цзыцзюань.
– Отдыхает, поэтому я и задержалась, – ответила Сюэянь. – Ждала в прихожей, пока госпожа проснется, и от нечего делать болтала с сестрой Юйчуань. Вдруг появилась наложница Чжао и поманила меня рукой. Зачем, думаю, я ей понадобилась? А она, оказывается, собиралась в дом своего умершего брата посидеть у гроба и остаться на следующий день на похороны. Попросила у меня белый сатиновый халат для Цзисян, ее служанки, говорит, той надеть нечего. А я сразу смекнула, в чем дело. Одеться ей есть во что, только зачем портить свое, если можно взять чужое. Мелочь это, конечно, можно бы и дать халат, но с какой стати? Что хорошего мы видели от наложницы Чжао? Я ей и говорю: «Все мои платья, головные украшения и кольца взяла на хранение сестра Цзыцзюань, так барышня распорядилась. В общем, придется вам обратиться к барышне. А это не так просто! Сколько лишних хлопот! Вы задержитесь с выездом. Лучше попросите халат у кого-нибудь другого!»
– Ну и плутовка! – смеясь, воскликнула Цзыцзюань. – Своего ничего не дала, свалила все на нас с барышней и сухой из воды вышла! Она уезжает прямо сейчас? Или утром?
– Сейчас, а может быть, уже уехала! – ответила Сюэянь.
Цзыцзюань молча кивнула.
– Барышня как будто еще не проснулась, – произнесла между тем Сюэянь. – Кто же расстроил господина Баоюя? Иду, смотрю – он сидит и плачет.
– Где? – удивилась Цзыцзюань.
– Совсем рядом, у беседки Струящихся ароматов под персиковым деревом!..
Цзыцзюань отложила вышивание, встала и обратилась к Сюэянь:
– Посиди здесь, если барышня станет звать меня, скажи, я мигом вернусь.
Она выбежала из ворот павильона Реки Сяосян, нашла Баоюя и с улыбкой сказала:
– Я говорила все для вашей же пользы, а вы обиделись, плачете, да еще сели на самом ветру. Так и заболеть недолго!
– Кто обиделся? – вскричал Баоюй. – Ты все говорила разумно, но мне стало больно при мысли, что и другие будут меня избегать. Как и ты!
Цзыцзюань села рядом с Баоюем, а он продолжал:
– Ведь только что ты отсюда ушла рассерженная, а теперь снова явилась да еще села рядом. Не боишься?
– Я просто хотела узнать, – смеясь, ответила Цзыцзюань, – о чем шел у вас с барышней разговор несколько дней назад. Помните? Вы что-то говорили о ласточкиных гнездах, но пришла наложница Чжао, и вы замолчали.
– Ничего особенного, – ответил Баоюй. – Барышне нужны ласточкины гнезда, а просить все время у сестры Баочай неудобно, она наша гостья. К матушке обратиться я не решился. Намекнул бабушке, зная наперед, что она все перескажет Фэнцзе. Об этом у нас и шел разговор. Но теперь все в порядке. Сестрице Дайюй, я слышал, ежедневно дают по одному ляну ласточкиных гнезд.
– Спасибо вам за заботу о барышне, – ответила Цзыцзюань. – А мы думали, это вдруг старая госпожа о нас вспомнила и, что ни день, шлет ласточкины гнезда!
– Если сестрица привыкнет их есть, глядишь, года через два-три поправится, – с улыбкой промолвил Баоюй.
– Привыкнуть она привыкнет, – кивнула Цзыцзюань, – но что будет на следующий год, когда барышня вернется домой? Там ей не на что покупать такие деликатесы!
– Кто уедет? – встревоженно спросил Баоюй.
– Сестрица Дайюй. Она уедет в Сучжоу, – усмехнулась Цзыцзюань. – Вы разве не знаете?
– Не болтай глупостей, – недоверчиво сказал Баоюй. – Я знаю, конечно, что родом она из Сучжоу, но матери ее нет в живых, и дома некому о ней позаботиться. Как же она уедет? Все это выдумки!
– Напрасно вы так говорите! – холодно усмехнулась Цзыцзюань. – Думаете, только ваш род такой многочисленный, а у других не может быть родственников? Старая госпожа из жалости приютила барышню, но не навсегда же! В Сучжоу у барышни живет дядя. А барышне скоро замуж пора, и она должна возвратиться в семью Линь. Не век же ей у вас жить! Что и говорить, семья Линь бедна, бывает, что им и есть нечего, но люди они ученые и ни за что не согласятся, чтобы барышня навсегда осталась в вашем доме. Ведь все станут над ними смеяться. В общем, будущей весной, самое позднее – осенью барышню отправят в Сучжоу, а не отправят, за ней приедут люди из семьи Линь. Третьего дня барышня сама мне об этом сказала. Еще она просила вас вернуть все игрушки, которые подарила вам в детстве, а она вам ваши вернет.
Услышанное повергло Баоюя в смятение: будто гром грянул над его головой. Цзыцзюань любопытно было услышать, что Баоюй ответит, и она не уходила. Но Баоюй ни слова не произнес. Когда же Цзыцзюань сама захотела его о чем-то спросить, появилась Цинвэнь и воскликнула:
– Так вот, оказывается, вы где! Идемте скорее, бабушка зовет!
– Второй господин интересовался, как чувствует себя моя барышня, – произнесла с улыбкой Цзыцзюань. – Я стала рассказывать, а он не верит. Лучше уведи его отсюда!
С этими словами Цзыцзюань направилась к дому.
Цинвэнь взглянула на Баоюя и испугалась. Он покраснел, на лбу выступил пот, и вообще вид у него был как у безумного. Недолго думая Цинвэнь схватила его за руку и потащила во двор Наслаждения пурпуром. Увидев Баоюя, Сижэнь не знала, что и думать; то ли погода на него подействовала, то ли его продуло.
Жар – это бы еще полбеды! Но глаза у Баоюя остекленели, на губах выступила пена, и он ничего не соображал. Подали подушку – он послушно лег, подняли и посадили – сел, поднесли чашку чая, стал пить. Служанки переполошились, но ни одна не осмелилась доложить матушке Цзя, а послали за мамкой Ли.
Старуха тотчас явилась. Долго осматривала Баоюя, о чем-то спрашивала, ответа не получила, пощупала пульс, несколько раз надавила на верхнюю губу, так что на ней остались следы пальцев. Баоюй ничего не почувствовал.
– Плохо дело! – охнула мамка, обхватила руками голову и запричитала.
– Ну, говори же скорее, что с ним? – дернула ее за рукав Сижэнь. – Надо ли доложить бабушке и матушке? Перестань причитать!
– Надежды никакой! Напрасно я весь век старалась! – голосила мамка.
Мамка Ли была старой и опытной, поэтому все поверили ее словам и тоже запричитали.
Цинвэнь между тем рассказала Сижэнь о том, что видела и слышала. Сижэнь помчалась в павильон Реки Сяосян и появилась там, как раз когда Цзыцзюань подавала Дайюй лекарство. Сижэнь бросилась к служанке:
– Ты о чем говорила с Баоюем? Пойди посмотри на него, а потом отправишься к старой госпоже докладывать. Я не пойду, не хочу наживать неприятности!
И Сижэнь в изнеможении опустилась на стул.
– Что случилось? – встревожилась Дайюй, глядя на пылавшее гневом лицо Сижэнь со следами слез.
– Не знаю, что ему сказала «госпожа Цзыцзюань», – сквозь слезы промолвила Сижэнь, – но только глаза у Баоюя стали будто стеклянные, руки и ноги похолодели, язык отнялся! Мамка Ли щиплет его, а он как мертвый, не чувствует! Все няньки в один голос твердят, что надежды никакой, и голосят!
Дайюй подумала, что раз мамка Ли говорит, значит, так и есть, охнула, по телу пробежала судорога, начался приступ кашля, и ее вырвало. Лицо покраснело, волосы растрепались, глаза припухли, она задыхалась и не могла поднять голову. Цзыцзюань стала хлопать ее по спине. Но Дайюй, упав на подушки, оттолкнула ее и выкрикнула:
– Не трогай меня! Лучше принеси веревку и удуши!
– Ничего особенного я не сказала! – оправдывалась Цзыцзюань. – Пошутила, а он принял мои слова всерьез!
– Но он мог не понять твоей шутки! Об этом ты не подумала? – обрушилась на служанку Сижэнь.
– Пойди объясни, что ты пошутила, – приказала Дайюй, – может быть, ему станет легче?
Цзыцзюань соскочила с кровати и следом за Сижэнь побежала во двор Наслаждения пурпуром. Матушка Цзя и госпожа Ван уже были там.
– Что ты ему сказала, негодница?! Отвечай! – напустилась на девушку старая госпожа.
– Ничего, просто пошутила, – робко произнесла Цзыцзюань.
Баоюй, увидев Цзыцзюань, неожиданно охнул и разразился рыданиями. У всех отлегло от сердца.
Матушка Цзя схватила Цзыцзюань за руку – она думала, девушка обидела внука, – приказала ей встать на колени и просить у Баоюя прощения. Но тут, ко всеобщему удивлению, Баоюй вцепился в руку Цзыцзюань так, что не оторвать, и твердил:
– Возьмите меня с собой!
Никто не понял, что значат его слова. Лишь потом выяснилось, что Цзыцзюань сказала Баоюю, будто Дайюй собираются отправить в Сучжоу, из-за этого все и случилось.
– Я думала, что-то важное, а оказалось – просто шутка! – сквозь слезы промолвила матушка Цзя и обратилась к Цзыцзюань: – Ведь ты умная, смышленая девушка, знаешь, что у него есть странности, – зачем же вздумала его обманывать?
В разговор вмешалась тетушка Сюэ:
– Баоюй искренний и чистосердечный мальчик, вырос вместе с барышней Линь Дайюй, и дружат они не как брат с сестрой. Будь Баоюй не наивным мальчиком, а взрослым рассудительным человеком, он все равно расстроился бы от подобной новости. Успокойтесь, почтенная госпожа, опасности никакой нет, выпьет лекарство, и все пройдет.
В это время вошла служанка и доложила:
– Пришли жены Линь Чжисяо и Лай Да навестить второго господина Баоюя.
– Передайте им мою благодарность за заботу, – сказала матушка Цзя, – и позовите сюда!
Но Баоюй, услышав слово «Линь», начал метаться и кричать:
– Не надо, не надо! Они за ней приехали, гоните их прочь!
– Скажите, пусть уходят! – приказала служанке матушка Цзя и принялась утешать Баоюя: – Успокойся! За ней не приедут, в семье Линь никого не осталось в живых!
– Никто, кроме сестрицы Дайюй, не имеет права носить фамилию Линь, – кричал Баоюй, – я не разрешаю!
– Никто с фамилией Линь и не приходил! – ответила матушка Цзя. – С этой фамилией всех давно выгнали. – И затем велела служанкам: – Передайте жене Линь Чжисяо, чтобы впредь не появлялась в саду и чтобы никто не произносил слова «Линь»! Слышали?
Все лишь поддакивали, не осмеливаясь улыбнуться.
Между тем взгляд Баоюя упал на маленький заморский кораблик, стоявший на полке, и он снова закричал:
– Зачем здесь корабль? Это за ней? Он только что причалил к пристани!
Матушка Цзя приказала убрать кораблик, и Сижэнь поспешила исполнить приказание. Однако Баоюй потребовал кораблик, сунул его под одеяло и, по-прежнему крепко держа за руку Цзыцзюань, промолвил:
– Теперь она не уедет! – и рассмеялся.
В это время служанка доложила:
– Приехал доктор.
Матушка Цзя распорядилась немедленно его привести. Госпожа Ван, тетушка Сюэ и Баочай поспешили уйти во внутреннюю комнату, а матушка Цзя осталась.
Доктор Ван почтительно приблизился к старой госпоже, справился о здоровье, после чего принялся осматривать Баоюя. Цзыцзюань, стоявшая тут же, невольно опустила голову.
Доктор Ван пощупал пульс, покачал головой и сказал:
– У мальчика умопомрачение, вызванное резкой болью. Как говорили древние: «Бывает несколько случаев помешательства: на почве застоя крови и несварения желудка, вследствие усиленного выделения слизи в моменты гнева и раздражения и, наконец, в результате резкой внезапной боли». У вашего мальчика последний случай. Он легче других поддается лечению.
– Скажите прямо, болезнь опасна? – перебила доктора матушка Цзя. – Зачем пересказывать медицинские книги?
– Ничего опасного нет, – кланяясь, ответил доктор.
– В самом деле? – недоверчиво спросила матушка Цзя.
– Да, конечно, – подтвердил доктор. – Я готов нести ответственность за свои слова.
– В таком случае пройдите в прихожую и выпишите рецепт, – сказала матушка Цзя. – Если Баоюй быстро поправится, я отправлю его к вам на поклон с щедрым вознаграждением, а не поправится – велю разнести до основания лекарский приказ!
Доктор Ван непрерывно кланялся, улыбался и не переставал повторять:
– Что вы! Что вы! Помилуйте! Премного благодарен!
Предвкушая щедрое вознаграждение, доктор пропустил мимо ушей угрозу матушки Цзя разнести до основания лекарский приказ, приняв ее за шутку.
Глядя на него, матушка Цзя, а вслед за нею и остальные весело рассмеялись.
Выписанное доктором Ваном лекарство и в самом деле помогло. Баоюй немного успокоился, но ни в какую не соглашался отпустить Цзыцзюань, продолжая твердить:
– Они уедут в Сучжоу!..
Тогда матушка Цзя и госпожа Ван решили пока оставить девушку у Баоюя, а Хупо послали прислуживать Дайюй.

Между тем Дайюй то и дело посылала Сюэянь во двор Наслаждения пурпуром разузнавать, что там происходит.
К вечеру, видя, что Баоюю лучше, матушка Цзя с госпожой Ван ушли, однако ночью несколько раз присылали служанок справляться о его самочувствии.
В эти дни за Баоюем присматривали мамка Ли, няня Сун и еще несколько пожилых женщин, а Цзыцзюань, Сижэнь и Цинвэнь ни днем ни ночью не отходили от его постели. Забывшись коротким сном, Баоюй просыпался в испуге и плакал. То ему казалось, что Дайюй уже увезли, то, что за ней приехали из Сучжоу.
Наконец матушка Цзя распорядилась дать Баоюю пилюли, спасающие душу от наваждения и просветляющие разум, а на следующий день – снова лекарство, выписанное доктором Ваном. С этого времени Баоюй пошел на поправку, к нему полностью вернулось сознание, но он продолжал притворяться больным, опасаясь, как бы Цзыцзюань от него не ушла.
Что же до Цзыцзюань, то она горько раскаивалась в том, что так зло подшутила над Баоюем, и не щадя сил ухаживала за ним, стараясь искупить свою вину.
Сижэнь не упускала случая ее упрекнуть:
– Из-за тебя Баоюй заболел, ты и лечи его. Нет у него ума, у нашего господина. Как говорится, шум ветра принял за проливной дождь.

Расскажем теперь о Сянъюнь. Она выздоровела и каждый день навещала Баоюя. Глядя, как девушка изображает все его безумства во время болезни, Баоюй хохотал до упаду, повалившись на подушку. Ему не верилось, что все это с ним и в самом деле происходило. Ведь первые дни он был без сознания и ничего не помнил.
Однажды, оставшись наедине с Цзыцзюань, Баоюй тронул девушку за руку и спросил:
– Зачем ты меня так напугала?
– Я пошутила, а вы все всерьез приняли, – ответила Цзыцзюань.
– Но ты говорила так убедительно, с такой искренностью, что невозможно было не поверить! – возразил Баоюй.
– Все это я выдумала! – улыбнулась Цзыцзюань. – Из семьи Линь никого не осталось в живых, у барышни есть только дальние родственники, и живут они не в Сучжоу, а в других местах. Да разве отпустит барышню старая госпожа, если бы за ней и приехали?
– Может, бабушка и отпустит, а я ни за что! – решительно заявил Баоюй.
– Неужели? – улыбнулась Цзыцзюань. – По-моему, это вы просто так говорите. Ведь вам невесту уже подыскали. Года через два-три придется жениться.
– Какую невесту? – удивленно вскричал Баоюй. – Кто сватал?
– Я сама слышала, как в Новый год старая госпожа говорила, что хочет просватать за вас барышню Баоцинь, – ответила Цзыцзюань. – Теперь понятно, почему она ее так любит!
– Опять шутишь! – рассмеялся Баоюй. – Говорят, я глуп, но ты еще глупее! Ведь Баоцинь давно помолвлена с господином Мэем, сыном члена императорской академии Ханьлинь. Будь она просватана за меня, разве посмел бы я вести себя подобным образом? Помнишь, как я давал клятву и хотел разбить яшму? Разве не ты пыталась мне помешать?! Только я стал поправляться, а ты опять меня дразнишь! – Баоюй стиснул зубы, помолчал и добавил: – Как хотелось бы мне умереть, чтобы вынули мое сердце и посмотрели, что в нем творится, чтобы сожгли мое тело, а пепел развеяло ветром! Это поистине было бы счастьем!
Из глаз Баоюя покатились слезы. Цзыцзюань принялась их вытирать и зажала ему рукой рот.
– Не волнуйтесь, – с улыбкой произнесла она. – Я так сказала нарочно, чтобы вас испытать, я о себе беспокоюсь.
– О себе? – изумился Баоюй.
– Ведь я не из семьи Линь, – пояснила Цзыцзюань. – Я такая же служанка, как Юаньян или Сижэнь. Меня отдали в услужение барышне Линь, а она полюбила меня больше своих служанок, тех, что приехали с ней из Сучжоу, мы ни на минуту не расстаемся. И если бы барышне пришлось уехать, я последовала бы за ней, чтобы не оказаться неблагодарной. А разве легко было бы мне оставить моих родных? Ведь они здесь живут. Вот я и решила вас испытать, узнать, как вы относитесь к барышне. Мне и в голову не могло прийти, что вы из-за этого заболеете.
– Так вот оно что! – обрадованно вскричал Баоюй. – Значит, и ты беспокоилась? Глупенькая! Поверь мне! Пока живы, мы всегда будем вместе, а после смерти обратимся в пепел и вновь соединимся. Согласна?
Цзыцзюань задумалась, но в этот момент вошла служанка и доложила:
– Господа Цзя Хуань и Цзя Лань пришли справиться о здоровье господина Баоюя.
– Пойди извинись перед ними за беспокойство и скажи, что я сплю, – велел Баоюй.
Служанка кивнула и вышла. Цзыцзюань промолвила:
– Отпустили бы меня хоть взглянуть на барышню, ведь вы уже выздоровели!
– И то правда, – согласился Баоюй. – Я еще вчера вечером хотел тебя отпустить, но потом забыл. Можешь идти.
Цзыцзюань принялась собирать свою постель и туалетные принадлежности.
– Я видел, у тебя есть маленькие зеркальца, – заметил наблюдавший за нею Баоюй, – может, оставишь мне одно, то, что украшено цветами водяного ореха? Я спрячу его под подушку и перед сном буду глядеться. А потом, когда начну ходить, буду везде носить его с собой – оно маленькое.
Цзыцзюань с готовностью отдала зеркальце Баоюю, после чего велела отнести свои вещи и, попрощавшись со всеми служанками, возвратилась в павильон Реки Сяосян.
Пока Баоюй болел, Дайюй часто плакала, и здоровье ее ухудшилось. Едва Цзыцзюань вернулась, Дайюй ее обо всем подробно расспросила и, узнав, что Баоюй поправился, тотчас отпустила Хупо к матушке Цзя.
Вечером, раздеваясь перед сном, Цзыцзюань как бы между прочим сказала Дайюй:
– Баоюй такой искренний! Он не умеет скрывать свои чувства. Стоило мне сказать, что мы уедем, как он заболел от расстройства.
Дайюй ничего не ответила.
Помолчав, Цзыцзюань, будто разговаривая сама с собой, продолжала:
– Лучше нам никуда не трогаться! Разве плохо к нам здесь относятся? И любят, и уважают. А главное, вы выросли вместе и хорошо узнали друг друга.
– Что ты бормочешь? – рассердилась Дайюй. – Разве ты не устала и тебе не хочется спать?
– Я говорю, а не бормочу, – с улыбкой возразила Цзыцзюань. – Кто, кроме меня, о вас позаботится? Кто вас будет любить? Ведь вы – сирота! Хорошо бы старая госпожа, пока жива, просватала вас. Не зря гласит пословица: «Все мы под Небом ходим». А случись со старой госпожой несчастье? Кто тогда станет думать о вашей свадьбе? Так и не сбудется ваше желание. Знатных молодых людей много, но найдется ли хоть один, который не обзавелся бы несколькими наложницами. Сегодня, как говорится, он смотрит на восток, а завтра на запад. Возьми он в жены хоть бессмертную деву, она надоест ему, не пройдет и нескольких ночей. Бросит он ее, а себе найдет новую. Хорошо, если родители у жены влиятельные, есть кому заступиться. А у вас, барышня, вся надежда на бабушку. Не станет ее, ничего хорошего вам ждать не придется – лишь обиды да оскорбления. Поэтому вам надо действовать решительно. С вашим умом, барышня, нетрудно понять, что проще раздобыть десять тысяч лянов серебра, чем найти одного верного друга!
– Да эта девчонка просто рехнулась! – воскликнула Дайюй. – Всего на несколько дней ее отпустила, и что с ней стало?.. Завтра же попрошу старую госпожу избавить меня от твоих услуг. Не нужна ты мне больше.
– Я все сказала вам от чистого сердца и вовсе не толкала на дурные поступки, – обиделась Цзыцзюань. – Зачем же докладывать старой госпоже? Неужели вам доставит удовольствие, если она меня отругает?
Цзыцзюань отвернулась и вскоре уснула.
Хотя Дайюй выслушала Цзыцзюань с притворным равнодушием, слова девушки ее глубоко тронули. Почти всю ночь Дайюй проплакала и лишь перед самым рассветом задремала. Спала она недолго и, проснувшись, с большим трудом заставила себя съесть чашку супа из ласточкиных гнезд. Не успела позавтракать, как пришла матушка Цзя и надавала девочке кучу наставлений.
Надобно сказать, что близился день рождения тетушки Сюэ и все в доме, начиная с матушки Цзя, приносили ей свои поздравления. Дайюй, как ни трудно ей это было, закончила две вышивки и тоже отослала в подарок.
Тетушка Сюэ устроила угощение, пригласила матушку Цзя, госпожу Ван и других родственников. Только Баоюй и Дайюй из-за нездоровья не смогли пойти.
Вечером матушка Цзя, возвращаясь от тетушки Сюэ, где, кроме угощения, еще был дан и спектакль, навестила Баоюя и Дайюй.
На следующий день тетушка Сюэ велела Сюэ Кэ устроить угощение для приказчиков. В общем, все последние дни прошли в хлопотах.
За это время тетушка Сюэ успела присмотреться к Син Сюянь. Девушка ей очень нравилась. Умная, рассудительная, она происходила из семьи, в которой женщины, как говорится, носили «терновые шпильки и холщовые юбки», и не была избалована. Не удивительно, что тетушка Сюэ решила просватать ее за Сюэ Паня. А потом спохватилась – этот легкомысленный мот мог испортить девушке жизнь. Другое дело Сюэ Кэ, двоюродный брат Сюэ Паня. Он вполне подходил Син Сюянь, будто был предназначен ей самой судьбой, и тетушка решила посоветоваться об этом деле с Фэнцзе. Фэнцзе ответила:
– Мне надо подумать. Вы же знаете, тетушка, нрав нашей бабушки. Все от нее зависит.
И вот, когда матушка Цзя пришла навестить Фэнцзе, та, воспользовавшись случаем, ей сказала:
– У тетушки Сюэ есть важное дело, но обратиться прямо к вам она постеснялась…
– Что же это за дело? – полюбопытствовала матушка Цзя.
Фэнцзе передала ей свой разговор с тетушкой Сюэ.
– Почему же она постеснялась обратиться ко мне? – недоумевала матушка Цзя. – Ведь это замечательно! Погоди! Я поговорю со своей невесткой Син, уверена, она возражать не станет!
Вернувшись к себе, матушка Цзя позвала госпожу Син и объявила, что хочет быть свахой.
Госпожа Син поразмыслила, прикинула, что семья Сюэ состоятельная, жених человек достойный, к тому же сватает сама матушка Цзя, а потому охотно согласилась.
Как обрадовалась матушка Цзя, и сказать трудно. Она пригласила к себе тетушку Сюэ, принялась на все лады ее хвалить, а тетушка Сюэ в свою очередь стала превозносить матушку Цзя. Госпожа Син велела передать эту новость Син Чжуну и его жене. Они же, находясь в зависимости от госпожи Син, перечить не осмелились и в один голос воскликнули:
– Лучшего и желать не приходится!
– Вот и хорошо! – проговорила матушка Цзя. – Я всегда любила улаживать чужие дела! Какова будет плата за сватовство?
– Мы вас не обидим, – с улыбкой отвечала тетушка Сюэ, – но вас ведь не удивишь, хоть десять тысяч лянов серебра дай! Не забудьте только, почтенная госпожа, раз уж вы взяли на себя роль свахи, подыскать распорядителя свадьбы.
– За этим дело не станет, несколько калек в доме всегда найдется! – промолвила матушка Цзя и велела позвать госпожу Ю с невесткой.
Когда женщины пришли и матушка Цзя им все рассказала, они поздравили всех с радостным событием.
Между тем матушка Цзя наказывала госпоже Ю:
– Порядки в нашей семье ты знаешь, никого из родственников мы никогда не унижали. Сейчас свадебными делами вместо меня займешься ты. Сверх меры не экономь, но и не будь чересчур расточительной! Устрой все как надо и доложи мне!
Госпожа Ю почтительно кивнула. Радуясь предстоящей свадьбе, тетушка Сюэ, как только вернулась домой, сразу же велела написать приглашения и отправила их во дворец Нинго.
Госпожа Ю хорошо знала, какой у госпожи Син нрав, и ей не хотелось распоряжаться свадьбой, но ведь не могла она не выполнить волю матушки Цзя. И пришлось госпоже Ю всячески угождать госпоже Син. Зато тетушка Сюэ была покладистой и никаких хлопот не доставляла. Так что рассказывать об этом мы не будем.

Весть о том, что Син Сюянь просватана, сразу облетела дом тетушки Сюэ.
Госпожа Син хотела не мешкая отправить Син Сюянь домой, но матушка Цзя этому воспротивилась.
– Не волнуйся, – сказала она, – все будет как надо. С женихом они раньше времени не встретятся, в доме никого нет, кроме тетушки Сюэ и ее будущих золовок. А с золовками, я думаю, Син Сюянь быстро подружится.
Госпожа Син успокоилась, и Син Сюянь осталась в саду Роскошных зрелищ.
Надобно вам сказать, что Сюэ Кэ и Син Сюянь встретились как-то в дороге и понравились друг другу с первого взгляда.
После сватовства Син Сюянь уже не чувствовала себя так свободно, как раньше: стеснялась болтать с Баочай и ее двоюродной сестрой и побаивалась Сянъюнь, любительницы подшутить. Сюянь была девушкой начитанной, с хорошими манерами и ничуть не походила на тех легкомысленных девиц, которые лишь из жеманства прикидываются застенчивыми.
Баочай вначале относилась к Сюянь с некоторым пренебрежением. Она происходила из бедной семьи, родители ее никаких чинов не имели да к тому же пристрастились к вину. Госпожа Син только притворялась, что любит девушку, а сама никаких чувств к ней не питала. Так, по крайней мере, казалось Баочай. Сама же Сюянь, как вскоре выяснилось, была скромной и деликатной. Инчунь, с которой они вместе жили, совершенно о ней не заботилась, но Сюянь никогда не жаловалась. Баочай ничем не могла ей помочь, боялась, что узнает госпожа Син и начнутся толки и пересуды. И вот, совершенно неожиданно, Сюянь просватали. Надо вам сказать, что Сюянь с первого же дня своего приезда в дом Цзя прониклась симпатией к Баочай, которая звала ее сестрицей. Они и теперь изредка встречались.
Однажды Баочай и Сюянь, не сговариваясь, пошли навестить Дайюй и встретились по дороге. Баочай отвела девушку в сторонку, так, чтобы их никто не увидел, и с улыбкой промолвила:
– Так холодно, а ты налегке!
Син Сюянь ничего не ответила, лишь опустила голову.
– Может быть, ты за этот месяц не получила денег? Фэнцзе их никогда не выдает вовремя, стала совсем бесчувственной.
– Она все выдала в срок, – ответила Сюянь. – Я получила два ляна серебра, но один тетушка велела отослать родителям, а если мне не хватит, взять у Инчунь. Но судите сами, Инчунь слишком скромна и не видит, что творится вокруг. Она, конечно, мне не откажет, но как будут злословить служанки?! Я никогда не обременяю их никакими просьбами. Мало того. Приходится им давать деньги на вино и лакомства. Разве обойдешься тут двумя лянами? Один сейчас отослала домой, а третьего дня заложила свое платье за несколько связок монет. Так и перебиваюсь.
Баочай вздохнула:
– Как нарочно, вся семья Мэй уехала к месту новой службы, и вернутся они лишь через год. Иначе сестрица Баоцинь переехала бы к ним, и тогда можно было бы заняться твоей свадьбой. Выйдешь замуж, все будет хорошо. Но пока не выдана замуж младшая сестра, брат Сюэ Кэ не может жениться. А ждать целых два года просто невозможно, ты не выдержишь и заболеешь. Погоди, попробую поговорить со своей матушкой.
Заметив на Сюянь пояс с яшмовыми подвесками, Баочай спросила:
– Откуда он у тебя?
– Третья сестра Таньчунь подарила, – ответила Сюянь.
– Она, видимо, заметила, что у тебя нет никаких украшений, и, чтобы над тобой не стали смеяться, подарила тебе этот пояс. Я всегда знала, что третья сестра умна и заботлива.
– Куда ты шла, сестра? – спросила Сюянь.
– В павильон Реки Сяосян, – ответила Баочай. – А ты возвращайся к себе и вели служанке принести закладную на твое платье. Я его выкуплю, чтобы никто не знал, и вечером незаметно пришлю тебе. Иначе простудишься… Где заложено твое платье?
– В какой-то закладной лавке Хэн Шэ, что на западной улице Гулоу, – ответила Сюянь.
– Так ведь это у нас! – с улыбкой произнесла Баочай. – Узнают приказчики, скажут, что сама ты еще не переехала в нашу семью, а платье уже у нас!
Выходит, лавка, куда Сюянь заложила платье, принадлежит семье Сюэ! Девушка ничего не ответила, покраснела и ушла.
В павильоне Реки Сяосян Баочай застала свою мать, она о чем-то оживленно беседовала с Дайюй.
– Мама, давно вы пришли? – улыбаясь, спросила Баочай. – Никак не ожидала встретить вас здесь.
– Последние дни я была занята и не могла навестить Дайюй и Баоюя, – ответила тетушка Сюэ. – Сегодня побывала у обоих. Оказывается, они уже поправились.
Дайюй предложила Баочай сесть и сказала:
– Поистине неисповедимы пути Неба! Как случилось, что семьи тетушки и старшего дяди породнились?
– Дитя мое, разве вы, девочки, что-нибудь понимаете в подобных делах! – ласково сказала тетушка Сюэ. – Ведь еще древние говорили: «Пусть разделяют тысячи ли, нить судьбы все равно свяжет». И хранится она, эта нить, у Лунного старца^[128]. Суждено двоим соединиться, пусть даже их разделяет море, Лунный старец тайком свяжет им ноги, и эти двое станут супругами. Человек бессилен перед судьбой. Бывает, что юноша и девушка живут рядом, родители хотят их поженить, но, если Лунный старец не свяжет их красной нитью, свадьбе не бывать. Так и с вами, милые мои девочки. Кто может сказать, близко ваша свадьба или же за семью морями?!
– Вечно вы, мама, так! – воскликнула Баочай, прильнув к матери. – О чем бы ни заговорили, упоминаете нас и кстати, и некстати.
– Вы только посмотрите на нее! – засмеялась Дайюй. – Изображает из себя даосскую праведницу, а при матери сразу начинает капризничать, словно маленькая.
Тетушка погладила Баочай по голове и со вздохом сказала:
– Баочай ведет себя со мной как Фэнцзе с матушкой Цзя. Чуть что – бежит ко мне советоваться, не прочь поразвлечь меня в свободное время. Стоит мне ее увидеть, как я забываю обо всех своих горестях!
Тут у Дайюй вырвался тяжелый вздох, из глаз потекли слезы, и дрогнувшим голосом она проговорила:
– Это она нарочно! Чтобы подразнить меня, сироту.
– Видите, мама, что ей на ум пришло! А еще меня называет капризной!
– Конечно, ей тяжело – ведь у нее нет ни родных, ни близких, – сказала тетушка Сюэ и, ласково гладя Дайюй, добавила: – Милое дитя, не плачь! Ты и не знаешь, как дорога мне! Баочай счастливее тебя. У нее хоть и нет отца, зато есть я, есть брат. Баочай знает, как я тебя люблю, а другим я об этом не говорю, чтобы не вызывать лишних толков. Люди болтливы, только доброго от них не услышишь, чаще плохое. Скажут, что я хорошо к тебе отношусь лишь из желания угодить старой госпоже, которая души в тебе не чает.
– Знаете, тетушка, я хоть завтра готова признать вас своей приемной матерью, – улыбаясь, промолвила Дайюй. – И если вы меня искренне любите, то не отвергайте.
– Если ты не питаешь ко мне неприязни, я хоть сейчас могу признать тебя своей дочерью, – заявила тетушка Сюэ.
– Это невозможно, – произнесла Баочай.
– Почему? – удивилась Дайюй.
– Сейчас объясню, – продолжала Баочай. – Как ты думаешь, почему просватали барышню Сюянь за моего младшего брата, когда старший еще не помолвлен?
– Может быть, потому, что он в отъезде или же его гороскоп не подходит, – ответила Дайюй.
– Вовсе нет, – улыбнулась Баочай. – Старший брат женится сразу, как только вернется домой. И за невестой далеко ходить не придется. А теперь хорошенько подумай, почему моя матушка не может стать твоей приемной матерью.
Она подмигнула матери и засмеялась.
– Тетушка, поколотите ее, иначе я не знаю что сделаю! – вскричала Дайюй, прижимаясь к тетушке Сюэ.
Тетушка Сюэ нежно обняла Дайюй и сказала:
– Не обращай на нее внимания, она шутит.
– Право же, мама, поговорите со старой госпожой, пусть выдаст замуж Дайюй, – смеясь, говорила Баочай. – Ведь это для нас лучше, чем искать старшему брату невесту на стороне!
– С ума ты сошла! – крикнула Дайюй, бросаясь к Баочай и норовя ее поцарапать.
Тетушка Сюэ, смеясь, разняла их, успокоила Дайюй, а затем обратилась к Баочай:
– Я не хотела, чтобы твой старший брат загубил жизнь барышне Син Сюянь, потому и просватала ее за Сюэ Кэ. О такой милой девушке Сюэ Паню и мечтать нечего! Старая госпожа хотела просватать за Баоюя твою младшую сестру Баоцинь, но она помолвлена. А жаль. Получилась бы неплохая пара. Недавно, когда просватали барышню Син Сюянь, старая госпожа как бы шутя мне сказала: «Только было я собралась сосватать у них девочку, а они нашу сосватали!» Но в шутке госпожи большая доля правды. Старая госпожа обожает Баоюя, хочет подыскать ему невесту. Но найти на стороне достойную, чтобы понравилась старой госпоже, трудно. Так не лучше ли просватать за него сестрицу Дайюй?
Дайюй сначала слушала тетушку Сюэ с замиранием сердца, но, когда речь зашла о ней самой, покраснела, плюнула в сторону Баочай, вцепилась ей в рукав и, громко смеясь, заявила:
– Ох и достанется тебе от меня! Зачем втянула матушку в этот разговор?
– Странно! – улыбнулась Баочай. – Мама говорит, а набрасываешься ты на меня!
В этот момент в комнату вбежала Цзыцзюань и, забыв о почтительности, воскликнула:
– Госпожа, раз вы так думаете, почему не поговорите об этом со старой госпожой прямо сейчас?
– А зачем торопиться? – с улыбкой спросила тетушка Сюэ. – Хочешь поскорее выдать барышню замуж, а потом и себе найти жениха?
Цзыцзюань покраснела и едва слышно пробормотала:
– Ах, госпожа, были бы вы молодой, не говорили бы так! – Она бросилась к двери.
– Негодяйка! – вслед ей крикнула Дайюй. – Тебе до этого что за дело! – Она улыбнулась и уже спокойно произнесла: – Амитаба! Хоть устыдилась наконец-то!
На эти слова все ответили дружным смехом. Вдруг на пороге появилась Сянъюнь с закладной распиской в руках.
– Что это у тебя? – спросила Дайюй, пробежала расписку глазами, но ничего не поняла. Служанка, стоявшая рядом, сказала:
– Это интересная вещь. Заплатите – объясню.
Баочай взяла листок, прочла и, увидев, что это закладная на платье Син Сюянь, аккуратно сложила ее и спрятала.
– Должно быть, какая-нибудь служанка потеряла, а потом будет искать, – промолвила тетушка Сюэ и обратилась к Сянъюнь: – Это закладная. ; Где ты ее нашла?
– Какая закладная? – удивилась Сянъюнь.
– Как вы наивны, барышня! – заулыбались служанки. – Даже не знаете, что такое закладная!
– Чему тут удивляться, – вздохнула тетушка Сюэ. – Ведь она из богатой семьи и к тому же слишком молода. Ведь закладные чаще всего бывают у слуг, барышня их никогда и не видела. Так что нечего над ней насмехаться! Барышни, которым вы прислуживаете, тоже не знают, что это такое.
– К примеру, барышня Линь Дайюй, – поддакнули служанки постарше. – Даже господин Баоюй, хоть и выезжает из дома, наверняка ни разу не видел таких бумаг.
Тут тетушка Сюэ принялась все подробно объяснять.
– Выходит, владельцы закладных лавок только и думают что о наживе! – выслушав ее, воскликнули Сянъюнь и Дайюй. – Неужели, тетя, в вашей лавке выдают такие закладные?
– А какие же еще? – воскликнули женщины-служанки. – Недаром говорят: «Все вороны черные»! Видели вы других ворон?
– Где же ты нашла этот листок? – спросила у Сянъюнь тетушка Сюэ.
Только было Сянъюнь собралась все подробно рассказать, как в разговор вмешалась Баочай.
– Это какая-то старая, никому не нужная закладная, – сказала она. – Видимо, Сянлин ее подбросила, чтобы подшутить над нами.
Тетушка Сюэ поверила и ни о чем больше не спрашивала. Как раз в это время вошла служанка и обратилась к тетушке Сюэ:
– Старшая госпожа из дворца Нинго приглашает вас к себе. Ей надо с вами о чем-то поговорить!
Как только тетушка Сюэ ушла, Баочай спросила Сянъюнь, где та нашла закладную.
– Я случайно заметила, как служанка Чжуаньэр передает этот листок Инъэр, – стала рассказывать Сянъюнь. – Инъэр не знала, что я за ней наблюдаю, и сунула его в книгу. Когда они ушли, я вытащила листок и вот пришла к вам, показать.
– Неужели Сюянь заложила свое платье? – вскричала Дайюй. – И почему Сянъюнь принесла закладную тебе?
Пришлось Баочай рассказать все как было. Дайюй опечалилась, недаром говорят: «Когда гибнет заяц, и лисица плачет»!
Сянъюнь очень расстроилась.
– Я непременно поговорю с Инчунь! – пообещала она. – И служанкам ее от меня достанется.
Она пошла было к двери, но Баочай ее удержала.
– С ума сошла! И надо же такое придумать!
– Будь ты мужчиной, мстила бы за обиженных друзей! – рассмеялась Дайюй. – Но ни на Цзин Кэ^[129], ни на Не Чжэна^[130] ты не похожа!
– Ладно, не хотите, чтобы я вмешивалась, дело ваше. Но давайте тогда заберем Сюянь к нам! Разве здесь ей не будет лучше?
– Завтра это обсудим! – улыбнулась Баочай.
Тут снова вошла служанка и доложила:
– Пришли третья барышня Таньчунь и четвертая барышня Сичунь.
Разговор сам собой прекратился, и никто больше словом не упомянул о случившемся.
Если вам интересно узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.

В тени абрикоса мнимый супруг оплакивает мнимую супругу;
возле узорчатого окна юная дева рассказывает о глупой причуде

У плотины Ивовых листьев порицают Инъэр и бранят Чуньянь;
во двор Наслаждения пурпуром срочно вызывают посредника

Розовую мазь подменяют жасминовой пудрой;
с помощью эссенции мэйгуй раскрывают историю порошка гриба фулин

Чтобы не пострадали невиновные, Баоюй берет вину на себя;
пользуясь своими правами, Пинъэр вершит справедливый суд

Сянъюнь, опьянев, засыпает на подушечке из опавших лепестков гортензии;
Сянлин, озорничая, измазывает в грязи новую юбку из гранатового шелка

Итак, Пинъэр вышла от Фэнцзе и обратилась к жене Линь Чжисяо:
– «Из большой неприятности умей сделать малую, на малую вовсе не обращай внимания». Кто следует этому правилу, тот процветает. Если по всякому поводу звонить в колокола и бить в барабаны, ничего хорошего не получится. Сегодня же тетку Лю и ее дочь надо вернуть на кухню, жену Цинь Сяня – на ее прежнее место. А служанок необходимо каждый день тщательно проверять!
Сказав это, Пинъэр ушла в дом, а мать и дочь Лю поклонились ей вслед. Жена Линь Чжисяо повела их в сад и доложила обо всем Ли Вань и Таньчунь.
– Хорошо, что все окончилось миром, – сказали те.
Радость Сыци и других служанок была преждевременной. Жена Цинь Сяня, очень довольная своим новым местом, принялась распоряжаться на кухне и сразу обнаружила, что не хватает многих предметов утвари и продуктов.
– Куда-то девались два даня первосортного неклейкого риса, – говорила она, – перерасходован и простой рис, недостает угля…
Между тем она потихоньку приготовила корзину угля и один дань неклейкого риса в подарок жене Линь Чжисяо да еще отослала подарки в контору. Затем она приготовила угощение, позвала служанок, работавших на кухне, и сказала:
– Без вашей помощи мне не видать бы этого места, так что отныне будем жить одной семьей, а если я сделаю что не так, вы мне подскажете!
Веселье было в самом разгаре, когда появилась служанка и объявила жене Цинь Сяня:
– Приготовишь завтрак и возвращайся на прежнее место! Здесь снова будет хозяйничать тетушка Лю; оказывается, она ни в чем не виновата.
Это известие как громом поразило жену Цинь Сяня – она сникла, опустила голову, собрала пожитки и ушла. Мало того, что напрасно потратилась на подарки, так теперь еще придется покрывать недостачу. Даже Сыци вытаращила от злости глаза, узнав эту новость, но пришлось смириться. Изменить что-либо было не в ее силах.
Наложница Чжао тряслась от страха – Цайюнь тайком подарила ей много всяких вещей, и Юйчуань знала об этом. При мысли, что ее станут допрашивать, наложницу пот прошибал, и она всякими правдами и неправдами пыталась разузнать, что говорят в доме.
Но вот однажды к ней пришла Цайюнь и радостно сообщила:
– Всю вину принял на себя Баоюй, так что теперь можно не беспокоиться!
У наложницы отлегло от сердца, зато на Цзя Хуаня этот разговор произвел совершенно неожиданное впечатление. Он схватил все подарки Цайюнь и швырнул ей в лицо:
– Лицемерная девчонка, забирай все обратно! Теперь мне понятно, почему Баоюй взял всю вину на себя! Ты с ним якшалась! Все разболтала про эти подарки! Как же мне после этого держать их у себя?
Задыхаясь от волнения, Цайюнь стала клясться, что ничего подобного не было, и, не выдержав, разрыдалась. Но Цзя Хуань лишь твердил:
– Я расскажу второй госпоже Фэнцзе, что это ты крала вещи и дарила мне, хотя я об этом не просил! Убирайся и обо всем хорошенько подумай!
Цзя Хуань бросился было к двери, но наложница Чжао обрушилась на него с бранью:
– Выродок несчастный! Прикуси язык!
Цайюнь никак не могла успокоиться и плакала. Наложница Чжао принялась ее утешать:
– Милая девочка, он несправедлив к тебе! Я все понимаю! Через день-другой он одумается и все будет хорошо!
Чжао принялась собирать разбросанные по полу подарки Цайюнь, но та забрала их, завернула в узел и, незаметно выбравшись в сад, швырнула в речку. Возмущенная и обиженная Цайюнь вернулась домой и, натянув на голову одеяло, всю ночь проплакала.
Вскоре наступил день рождения Баоюя. Оказалось, что в этот же день родилась Баоцинь.
Госпожа Ван еще не вернулась, и день рождения праздновался не так пышно, как в прежние годы. Даос Чжан прислал подарки, а также амулет с новым именем взамен старого, монахини из буддийских и даосских монастырей – пожелания счастья, статуэтку бога долголетия, бумажных коней, изображения духов – покровителей дворца Жунго и еще кое-что. Друзья и знакомые семьи Цзя накануне принесли поздравления. Ван Цзытэн прислал целый набор одежды, пару обуви и чулок, сотню персиков, как символ долголетия, и сто пучков тонкой, словно серебряные нити, лапши. Половину подарков отослали тетушке Сюэ.
Остальные члены семьи подарили кто что мог: госпожа Ю – пару туфель и пару чулок, Фэнцзе – расшитый узорами шелковый кошелек для благовоний с четырьмя застежками, в который вложила золотую статуэтку бога долголетия и персидскую безделушку. В. храмы отправили людей с милостыней для бедных.
Баоцинь тоже получила подарки, но об этом мы рассказывать не будем.
Прислали подарки и сестры – кто что смог: веер, надпись на шелке, картину, стихи. Ведь дорог не подарок, а внимание.
Баоюй в этот день встал спозаранку. Умылся, причесался, вышел во двор и остановился перед главным залом, где были уже расставлены курительные свечи и приготовлено все необходимое для жертвоприношений Небу и Земле. Баоюй зажег свечи, совершил жертвоприношения и после возлияния чая и сожжения жертвенных бумажных денег отправился в кумирню предков дворца Нинго, где тоже совершил положенные церемонии. Затем он поднялся на возвышение, устроенное для любования луной, и поклонился в ту сторону, где находились матушка Цзя, Цзя Чжэн и госпожа Ван. После этого он пошел поклониться госпоже Ю, посидел у нее немного и возвратился во дворец Жунго. Он навестил тетушку Сюэ, повидался с Сюэ Кэ и, наконец, вернулся к себе в сад.
Затем, в сопровождении Цинвэнь и Шэюэ, а также девочки-служанки, которая несла коврик для совершения поклонов, Баоюй обошел всех старших, начиная с Ли Вань. Повидавшись со всеми, он отправился навестить нянек, после чего вернулся к себе. Слуги хотели поклониться ему и поздравить, но Баоюй никого не принимал. Сижэнь объявила, что по молодости лет Баоюй не имеет права принимать поклоны. Таков был наказ госпожи Ван.
Даже Цзя Хуаня и Цзя Ланя Сижэнь не впустила, и, посидев немного в прихожей, они ушли.
– Как я устал! – пожаловался Баоюй. – Слишком много ходил!
Он прилег на кровать, выпил полчашки чаю и хотел отдохнуть, но в этот момент в дверь с шумом ввалились девочки-служанки с красными ковриками в руках.
– Мы чуть дверь не сломали! – кричали они. – Вот как нас много! Угощайте лапшой!
Вслед за ними пришли Таньчунь, Ши Сянъюнь, Баоцинь, Син Сюянь и Сичунь. Баоюй, улыбаясь, поднялся:
– Спасибо за внимание… – И обернулся к Сижэнь: – Скорее подавай чай!
Не успели девушки сделать и глоток, как появилась нарядно одетая Пинъэр.
Баоюй бросился ей навстречу.
– Сестра, я ходил ко второй госпоже Фэнцзе, но она не смогла меня принять, тогда я послал служанку за тобой…
– Я как раз помогала госпоже одеваться и не могла выйти, – объяснила Пинъэр. – А потом узнала, что вы меня приглашаете, и прибежала поклониться вам! Разве достойна я такой чести?
– Спасибо, что осчастливила меня своим посещением! – улыбнулся Баоюй.
Сижэнь поставила у дверей табуретку и предложила Пинъэр сесть. Пинъэр поклонилась Баоюю, он тоже поклонился в ответ. Тогда Пинъэр опустилась на колени, Баоюй последовал ее примеру. Сижэнь поспешила поднять его с колен, но на каждый поклон Пинъэр он отвечал поклоном.
– А ты кланяйся, кланяйся! – подтолкнула его Сижэнь, когда поклоны окончилась.
– Зачем? – спросил Баоюй. – Теперь все!
– Сейчас она тебе кланялась, – сказала Сижэнь, – а теперь ты должен ей кланяться – у нее тоже сегодня день рождения.
– У тебя день рождения? – воскликнул Баоюй, отвесив поклон.
Пинъэр опять поклонилась, как того требовал этикет.
Ши Сянъюнь, незаметно подтолкнув в бок Баоцинь и Сюянь, сказала:
– Если бы вы все четверо стали поздравлять друг друга, дня не хватило бы!
– Значит, и у сестрицы Сюянь нынче день рождения? – вскричала Таньчунь. – А я и забыла. Скорее передайте второй госпоже Фэнцзе, чтобы прислала барышне Син Сюянь такие же подарки, как барышне Баоцинь.
Служанка побежала выполнять приказание. Пришлось Сюянь пригласить всех на угощение.
– Интересно все же получается! – заметила Таньчунь. – У нас живет столько народу, что каждый месяц приходится праздновать чей-либо день рождения. Бывает, что у двоих или у троих дни рождения совпадают! Даже первый день Нового года не остается свободным – его заняла старшая сестра Юаньчунь!.. Поэтому ей и выпало счастья больше, чем другим. В этот же день и наш прадед родился. Теперь он его отмечает уже в мире ином. Не успеет пройти Праздник фонарей, как наступает день рождения тетушки Сюэ и сестры Баочай. Редкое совпадение. Ведь они – мать и дочь! В первый день третьего месяца – день рождения госпожи Ван, в девятый день – второго господина Цзя Ляня. Только во втором месяце никто не родился.
– Ошибаешься! – воскликнула Сижэнь. – В двенадцатый день второго месяца родилась барышня Линь Дайюй… Правда, она не из нашей семьи.
– Совсем памяти у меня не стало! – засмеялась Таньчунь.
– Да она сама, – Баоюй указал пальцем на Сижэнь, – родилась в один день с барышней Линь Дайюй, потому и запомнила!..
– Значит, вы родились в один день? – всплеснула руками Таньчунь. – Впервые слышу. Сколько лет живем вместе, а ни разу тебя не поздравили! Да и о дне рождения Пинъэр только сейчас узнали!
– Нам не выпало счастья принимать поздравления и получать подарки, – заметила Пинъэр. – Так стоит ли об этом дне вспоминать?! Напрасно Сижэнь проболталась. А я непременно поздравлю барышню, когда она вернется домой!
– Прости, что доставили тебе лишние хлопоты, – промолвила Таньчунь. – Но я не успокоюсь, пока не отпраздную день твоего рождения.
– Вот это справедливо! – поддакнули Баоюй и Сянъюнь.
– Пойдите ко второй госпоже Фэнцзе и передайте, что сегодня мы не отпустим Пинъэр, – приказала Таньчунь служанкам. – Устроим складчину и будем пировать.
Служанки убежали, а вскоре возвратились и доложили:
– Вторая госпожа благодарит барышень за оказанную Пинъэр честь. Она не знает, чем вы собираетесь Пинъэр угощать, но просит, чтобы и ее не забыли, не то потребует Пинъэр к себе.
Все рассмеялись.
– Сегодня на нашей кухне ничего не готовили, – заметила Таньчунь. – Всё прислали с общей. Давайте соберем деньги и попросим тетку Лю купить лапши, овощей и устроить для нас пир.
– Прекрасная мысль! – обрадовались все.
Таньчунь велела служанкам пригласить Ли Вань, Баочай и Дайюй и послала за теткой Лю.
Тетка Лю никак не могла взять в толк, что от нее требуется, и твердила:
– Ведь на общей кухне все приготовлено!..
– Да ты пойми! – стала объяснять Таньчунь. – Нынче день рождения барышни Пинъэр. На общей кухне готовят только для господ, а мы хотим устроить угощение для виновницы торжества. Ты уж постарайся, приготовь блюда повкуснее, а за деньгами дело не станет.
– Значит, можно пожелать барышне Пинъэр тысячу лет здравствовать? – радостно воскликнула тетка Лю. – А я и не знала.
Она опустилась на колени и поклонилась Пинъэр. Взволнованная девушка поспешила ее поднять, и тетка Лю побежала готовить угощение.
Между тем Таньчунь пригласила Баоюя к себе отведать лапши, а когда пришли Ли Вань и Баочай, послала служанок за тетушкой Сюэ и Дайюй.
Погода стояла теплая и Дайюй, которая уже оправилась от болезни, не замедлила явиться. Все гости были нарядно одеты.
Сюэ Кэ прислал в подарок Баоюю платок, веер, благовония и кусок шелка, и Баоюй, согласно обычаю, пошел к нему отведать лапши. В общем, в обоих домах было приготовлено угощение по случаю дня рождения двух молодых людей. В полдень Баоюй выпил с Сюэ Кэ два кубка вина, а Баочай подвела Баоцинь к Сюэ Кэ, чтобы та поднесла ему кубок.
– Наше домашнее вино, – сказала Баочай, – незачем отправлять к Баоюю, пригласи приказчиков и выпей с ними! Но мы с братом Баоюем не сможем составить тебе компанию, потому что нам нужно принимать гостей.
– Пожалуйста, пожалуйста! – с готовностью согласился Сюэ Кэ. – Они вот-вот подойдут.
Баоюй извинился перед Сюэ Кэ и вместе с Баочай вышел. Едва они миновали боковые ворота, как Баочай приказала их запереть, а ключ унесла с собой.
– Зачем ты велела запереть ворота? – удивился Баоюй. – Ведь через них мало кто ходит. А что, если твоей матушке или младшей сестре понадобится пойти домой?!
– Осторожность никогда не излишня, – возразила Баочай. – У вас здесь за несколько дней чего только не случилось! А наши служанки от всего в стороне. Это потому, вероятно, что наши ворота всегда закрыты. А будь они открыты, все стали бы через них ходить, дорога-то здесь короче! И кто может поручиться, что наши слуги, как и остальные, не оказались бы впутанными в эти дела?! Так что лучше ворота держать на запоре!
– Неужели, сестра, и ты знаешь, что у нас случилась кража? – изумился Баоюй.
– Тебе сказали лишь о пропаже эссенции и порошка, – ответила Баочай, – а ведь случилось и кое-что поважнее. Хорошо, если никто не проболтается. А то ведь пострадает много людей! Ты никогда ни во что не вмешиваешься, потому я и не стала от тебя скрывать. И Пинъэр сказала. Она умница и все понимает. Ведь Фэнцзе не скажешь, она болеет. Если, к несчастью, дело раскроется, Пинъэр знает, как поступить, чтобы не пострадали невинные. Прошу тебя, будь осторожен… И никому не рассказывай о нашем разговоре…
В это время они как раз подошли к беседке Струящихся ароматов. Сижэнь, Сянлин, Шишу, Цинвэнь, Шэюэ, Фангуань, Жуйгуань и Оугуань любовались рыбками в пруду.
– Идите к столу, – крикнули они, завидев Баоюя и Баочай. – Уже все готово!
Баочай подбежала к девушкам и вместе с ними отправилась в сад Благоуханных роз, в беседку, обсаженную гортензиями.
Все уже пришли, даже госпожа Ю; не было только Пинъэр.
Ей прислали подарки семьи Лай Да и Линь Чжисяо, затем одна за другой стали приходить с поздравлениями служанки. Пришлось Пинъэр посылать ответные подарки с выражением благодарности. Затем она пошла с докладом к Фэнцзе. Некоторые подарки Пинъэр либо не принимала, либо тут же раздаривала.
Затем Пинъэр пришлось ждать, пока Фэнцзе поест и переоденется. Когда наконец она освободилась и пошла на пир, то повстречала девочек-служанок, которых за ней послали, и вместе с ними отправилась в сад Благоуханных роз, где уже были разостланы циновки и расставлены столы.
– Вот теперь все в сборе! – радостно воскликнули гости, завидев Пинъэр.
На почетном месте поставили четыре стула для виновников торжества, но те ни в какую не соглашались их занять.
– Стара я для вашей компании, – заметила между тем тетушка Сюэ. – Есть мне не хочется, вина я не пью, пойду лучше отдыхать и вам не буду мешать веселиться. А виновники торжества пусть сядут на почетное место.
Но госпожа Ю и слушать ее не хотела.
– Раз маме так хочется, – вступилась за мать Баочай, – пусть приляжет в зале. А попросит чего-нибудь, мы ей отнесем.
– Что же, давайте отпустим тетушку Сюэ, – согласилась Таньчунь. – Желание старших – закон.
Тетушку Сюэ проводили в зал, где велели девочкам-служанкам расстелить матрац и положить подушки.
– Хорошенько разотрите госпоже ноги! – приказала Таньчунь. – Если госпожа попросит чаю или воды, не кивайте одна на другую, а сразу бегите исполнять ее желание! Мы пришлем госпоже всяких яств. Она отведает их и вам даст. Смотрите же, ни на шаг не отлучайтесь!
С этими словами Таньчунь удалилась.
Удалось наконец уговорить Баоцинь и Сюянь занять почетные места, по обе стороны от них сели Пинъэр и Баоюй. Пинъэр – лицом к западу, Баоюй – к востоку, Таньчунь и Юаньян сели напротив. За столом, возле западной стены, расположились в порядке старшинства Баочай, Дайюй, Сянъюнь, Инчунь и Сичунь, усадив рядом с собой Сянлин и Юйчуань. За третьим столом разместились госпожа Ю, Ли Вань, Сижэнь и Цайюнь. За четвертым – Цзыцзюань, Инъэр, Цинвэнь, Сяоло и Сыци.
Таньчунь предложила выпить по очереди за каждого виновника торжества, но те запротестовали.
– Так мы сразу опьянеем!
Женщины-рассказчицы, которых пригласили на торжество, предложили спеть песни с пожеланием долголетия.
– Нет, нет, простонародные песни мы слушать не станем! – закричали все. – Спойте их лучше тетушке Сюэ!
Между тем служанкам велено было отнести тетушке Сюэ самые лучшие яства.
– Скучно что-то, – сказал Баоюй, – давайте играть в застольный приказ.
Стали советоваться, как играть. Каждый предлагал свое. Разгорелся спор.
– Послушайте меня! – воскликнула Дайюй. – Давайте запишем все свои предложения на отдельных бумажках и будем тянуть жребий: чья игра окажется первой, в ту и сыграем.
– Замечательно! – раздались возгласы.
Служанки принесли тушечницу, кисть и цветную бумагу.
Сянлин, которая лишь недавно стала учиться сочинять стихи и каждый день упражнялась в написании иероглифов, вскочила с места.
– Разрешите, я запишу!
Она старательно записала все предложения, бумажки свернули в трубочки и положили в вазу. Тянуть жребий Таньчунь приказала Пинъэр.
Пинъэр опустила в вазу палочки для еды, перемешав бумажки, вытащила одну, развернула.
На бумажке было написано:
«Угадай-ка».
– Угораздило же тебя вытащить именно эту игру! – воскликнула Баочай. – Такую допотопную! В ней все правила теперь изменились. Стали труднее. Как мы их будем выполнять? Надо выбрать игру попроще, чтобы все могли принять участие.
– Это вы зря, – возразила Таньчунь. – Но если хотите, тащите еще раз. На худой конец сделаем так: кто не может выполнить правила этой игры, пусть играет по правилам другой, более легкой.
На этот раз жребий тащила Сижэнь и вытащила «бой на пальцах».
– Прекрасно! – рассмеялась Сянъюнь. – Эта игра простая и легкая! А в «угадайку» я играть не буду – только скуку нагоняет.
– Она нарушила приказ, – запротестовала Таньчунь. – Оштрафуй ее на один кубок, сестра Баочай!
Баочай улыбнулась и наполнила кубок Сянъюнь.
– Итак, я пью, – заявила Таньчунь, – и начинаю приказывать. Все приказания выполнять беспрекословно! Подайте игральные кости. Первой бросает сестрица Баоцинь, за ней остальные, по очереди. У кого количество очков совпадет, тот начинает игру.
Баоцинь бросила кости – выпало три очка. Следом за ней бросили Сянъюнь и Баоюй. Они набрали разное количество очков, после них – Сянлин, у нее тоже оказалось три очка.
– Отгадывать будем лишь то, что находится близко, – сказала Баоцинь. – Так легче.
– Разумеется, – согласилась Таньчунь. – Кто трижды ошибается, пьет штрафной кубок. Ну, начинай!
Баоцинь подумала и сказала: «Старый». В каком же известном выражении встречается это слово и как увязать его с тем, что находится поблизости? Сянлин была в затруднении.
Сянъюнь огляделась и, увидев над входом надпись «Сад Благоухающих роз», поняла, что Баоцинь имеет в виду выражение «Я хуже старого садовода, присматривающего за этим садом». Сянлин по-прежнему молчала, ее торопили, и Сянъюнь тихонько ей подсказала: «Фрукты». Дайюй услышала и закричала:
– Оштрафуйте Сянъюнь! Она подсказывает!
Поднялся шум. Сянъюнь была оштрафована на кубок вина. Сянъюнь с досады стукнула Дайюй по руке палочками для еды. Сянлин тоже оштрафовали.
Следующую пару составили Баочай и Таньчунь. Таньчунь сказала: «Человек».
– В этом слове слишком много значений, – с улыбкой заметила Баочай.
– Могу для ясности добавить еще одно: «Клетка», – произнесла Таньчунь.
Баочай подумала и, заметив на столе курицу, догадалась, что Таньчунь имеет в виду древние выражения «Курица в клетке» и «Человек, присматривающий за курами». И ответила: «Насест».
– Курица сидит на насесте, – парировала Таньчунь. Обе засмеялись и осушили по кубку вина.
Сянъюнь и Баоюй затеяли свою игру. Время от времени слышались их выкрики «три», «пять», – это они играли в «угадывание пальцев». Госпожа Ю и Юаньян, сидевшие за другим столом, последовали их примеру, и Пинъэр играла в паре с Сижэнь. Было шумно, весело, время от времени раздавался звон браслетов.
Сянъюнь выиграла у Баоюя, а Сижэнь – у Пинъэр. Проигравшим полагалось выпить по кубку вина.
– Прежде чем пить, пусть проигравший произнесет какое-нибудь древнее выражение, – сказала Сянъюнь, – затем строку из древних стихов, название кости домино, название какого-нибудь мотива и еще изречение из календаря, причем все вместе должно составить фразу. После того как вино будет выпито, следует назвать какой-нибудь плод или блюдо, омоним вещи, употребляемой в обиходе.
Все рассмеялись. Сянъюнь такое придумает, что и не выполнишь! Зато играть интересно!
Приказ должен был выполнить Баоюй, и все заторопили его.
– Так сразу я не могу, – смущенно улыбнулся Баоюй. – Надо подумать!
– Ты выпей, а я отвечу вместо тебя, – предложила Дайюй.
Баоюй охотно согласился, и Дайюй произнесла:
– Гаснущая заря летит вместе с одинокой уткой.

Когда в закатный час подули ветры,
Летел по небу одинокий гусь.
Слились река и небо воедино,
А гусь летел, превозмогая грусть.
Есть среди фишек «Согнутая лапа»^[134], —
Намек туманный отгадать берусь…

В «Элегии о девяти печалях»^[135]
О чем поведал древний человек?
О том, что скоро при луне осенней
Тот одинокий гусь найдет ночлег.

Все рассмеялись и закричали:
– Тут наверняка скрыт какой-то смысл!..
Дайюй взяла со стола орех, повертела в руках и произнесла:

«Ореха плод», и вдруг – «валек из камня»^[136].
Несхожесть двух понятий велика!
Но почему в дворах и переулках
Упрямый раздается стук валька?^[137]

Итак, приказ был выполнен. У остальных получилось не так интересно, в каждой фразе повторялось слово «долголетие», набившее оскомину, да и вообще ничего оригинального не было.
Игра между тем продолжалась. Партнеры поменялись местами: Сянъюнь теперь играла с Баоцинь, Ли Вань – против Сянъюнь.
Ли Вань загадала слова «тыква-горлянка», Сянъюнь ответила «зеленая». Обе сразу догадались, что имеется в виду, и выпили по глотку вина. Сянъюнь стала играть с Баоцинь в «угадывание пальцев» и, проиграв, попросила Баоцинь дать наказ: что выполнить перед тем, как пить вино, и что после.
Баоцинь со смехом произнесла:
– «Прошу вас влезть в котел»^[138] – ты же сама придумала этот приказ!
– Прекрасно! – закричали все. – Это выражение весьма кстати!
Сянъюнь не растерялась и произнесла в ответ:

Вскипают волны и бурлят,
Беснуется стихия вод^[139],
Вздымаясь посреди реки,
Хотят обрызгать небосвод^[140].
Канатом лодки обвязав,
Припомнишь Цао Цао флот…^[141]
Но лучше в шторм не уплывай, —
Не проще ль отложить поход?

Все зашумели, захлопали в ладоши:
– Смех, да и только! Она нарочно затеяла эту игру, чтобы нас уморить!
Все стали торопить Сянъюнь выпить вино, с нетерпением ожидая, что она скажет дальше.
Сянъюнь не спеша выпила, взяла палочками кусочек утятины, съела, затем выловила из чашки половину утиной головы.
– Говори! – закричали ей. – Хватит есть!
Сянъюнь подняла палочки и произнесла:

…Все ж эта уточка не то,
Что за столом девица;
Ее головке ни к чему
Бальзам цветка корицы^[142].

Все так и покатились со смеху. К Сянъюнь подошли служанки, сказали:
– Барышня Сянъюнь шутить мастерица! Но надо ее оштрафовать, пусть над нами не насмехается. Когда это мы мазали голову коричным бальзамом? Пусть даст нам хоть немного, тогда намажем!
– Она собиралась вам дать бутылочку, – засмеялась Дайюй, – да побоялась, как бы вас в краже не обвинили!
Никто не обратил внимания на эти слова, только Баоюй и Цайюнь. Баоюй опустил голову, а Цайюнь смутилась и покраснела. Баочай бросила выразительный взгляд на Дайюй. Та поняла, что сказала лишнее. Она ведь хотела подшутить над Баоюем, совершенно не подумав, что может обидеть Цайюнь. Чтобы загладить неловкость, Дайюй поспешно включилась в игру.
Баоюй в это время играл в паре с Баочай, и та произнесла «бао» – драгоценный. Баоюй сразу понял иронию: она имела в виду его «драгоценную яшму, в которую вселилась душа».
– Ты вздумала надо мной посмеяться, сестра, – сказал Баоюй. – Я сразу понял намек! Только не сердись! Итак, «чай» – «шпилька»!
– Что ты хочешь этим сказать? – спросили все.
– Ничего особенного. Просто сестра Баочай произнесла «бао» – драгоценность, полагая, что я отвечу «юй» – яшма, она не ожидала, что вместо «юй» я произнесу «чай»! А ведь в одном из древних стихотворений есть строки: «Сломалась яшмовая шпилька, угасла красная свеча…»
– Эти строки не годятся, они касаются определенного события и не вяжутся ни с одной вещью, которая находится поблизости, – запротестовала Сянъюнь. – Оштрафовать обоих!
– Я не согласна! – возразила Сянлин. – Пусть эти строки касаются определенного события, но их можно найти в литературе.
– Ну, нет! – заметила Сянъюнь. – Слов «баоюй» – драгоценная яшма – нигде не найти. Ни в древних книгах, ни в стихах, ни в летописях, ни в хрониках… Разве только в какой-нибудь новогодней надписи… Но это не в счет…
– Вы не правы, барышня, – вновь возразила Сянлин. – Недавно мне довелось читать пятисловные уставные стихи Чэнь Цаня^[143], где есть такая строка: «Много в том крае яшмы найдешь драгоценной…» Разве не помните? А у Ли Ишаня я нашла такую строку: «Драгоценная шпилька не будет валяться в грязи…» Я засмеялась и подумала: «Их имена встречаются даже в танских стихах!»
– Ловко она поддела Сянъюнь! – закричали все. – Штраф, штраф!
Возразить было нечего, и пришлось Сянъюнь выпить штрафной. После этого все снова заняли свои места, и игра продолжалась.
Матушки Цзя и госпожи Ван дома не было, все чувствовали себя свободно и веселились вовсю. Игравшие в «угадывание пальцев» громко выкрикивали цифры, то и дело слышался смех, сверкали жемчуга и яшма, мелькали красные кофты и зеленые юбки.
Когда, наигравшись, все собрались расходиться, вдруг обнаружилось, что исчезла Сянъюнь. Подумали, что она отлучилась по нужде, и решили подождать. А не дождавшись, отправили людей на поиски. Сянъюнь нигде не было. Поднялся переполох. Прибежала жена Линь Чжисяо с несколькими женщинами посмотреть, справляется ли Таньчунь со служанками, не безобразничают ли они, пользуясь тем, что госпожа Ван в отъезде. А то, чего доброго, напьются.
Таньчунь поняла, зачем пришла жена Линь Чжисяо, поднялась ей навстречу и сказала:
– Вы пришли поглядеть, что мы здесь делаем? Не беспокойтесь. Мы немного выпили, для веселья.
– Идите отдыхать, – сказали в свою очередь госпожа Ю и Ли Вань. – Мы сами позаботимся, чтобы никто не выпил лишнего.
– А мы и не беспокоимся, – промолвила жена Линь Чжисяо. – Барышни не пьют, даже когда их угощает старая госпожа, а уж без нее и подавно. Так, самую малость для веселья. Я не проверять пришла, просто думала, что нужна. Веселитесь вы здесь давно, неплохо бы добавить закусок. После вина надо хорошенько поесть.
– Вы правы, тетушка. Это как раз мы и собирались сделать, – сказала Таньчунь и велела подать пирожные. Девочки-служанки поспешили выполнить приказание.
– Идите к себе, – обратилась Таньчунь к женщинам. – А хотите, побеседуйте с тетушкой Сюэ, мы пошлем в зал вина, выпьете!
– Что вы, что вы, барышни! – вскричали женщины. – Не нужно!
Они постояли еще немного и вышли. Пинъэр провела рукой по лицу.
– Горит, даже неловко было к ним подойти. Давайте кончать пиршество, а то как бы они опять не пришли! Неудобно!
– Не волнуйся, – успокоила ее Таньчунь, – ведь мы пьем ради веселья.
Вошла девочка-служанка и, хихикая, сказала:
– Барышня Ши Сянъюнь захмелела и сейчас спит на скамейке за горкой.
– Не кричи! – зашикали на нее и пошли в сад.
Сянъюнь и в самом деле сладко спала на скамейке в укромном местечке, вся усыпанная лепестками гортензии. Даже веер, который она выронила из рук, был весь в лепестках. Вокруг вились пчелы и бабочки. Подушкой девушке тоже служили лепестки, завернутые в платок.
Девушкой можно было залюбоваться, до того она была хороша; но все едва сдерживали смех. Стали будить Сянъюнь, пытались ее поднять.
Но Сянъюнь никак не могла проснуться и во сне объявляла застольные приказы и читала стихи:

Вино прозрачно, если брали воду
Из самого душистого ручья^[144].
Но не ослепни, коль, наполнив чаши,
Заметишь блеск янтарного луча^[145].
Как выпьешь, устремись к луне, поднявшись
К верхушке мэйхуа – на пятый счет^[146].
Но пьяный, спотыкаясь, возвращайся, —
И друг к тебе на помощь подойдет!^[147]

– Проснись! – тормошили ее сестры. – Идем есть! Еще простудишься на этой каменной скамейке!
Наконец Сянъюнь открыла глаза, чистые, как осенние воды Хуанхэ, обвела всех взглядом и почувствовала, что пьяна.
А случилось это вот как: выпив лишнего, Сянъюнь пошла освежиться, забрела в этот укромный уголок, прилегла отдохнуть и незаметно уснула.
Когда Сянъюнь немного пришла в себя, служанки подали ей таз с водой, зеркало и туалетный ящик. Быстро умывшись, она смазала кремом лицо, попудрилась, причесалась и вместе с сестрами отправилась в сад Благоухающих роз. Две чашки крепкого чая, отрезвляющий «камешек» и, наконец, две чашки кислого отвара сделали свое дело: Сянъюнь почувствовала себя лучше.
Тем временем девушки велели отнести Фэнцзе фруктов и закусок. Фэнцзе не осталась в долгу и тоже прислала подарки.
После того как пирожные были съедены, все разбрелись. Одни стали любоваться цветами, другие – резвящимися в пруду рыбками. Словом, каждый развлекался как мог.
Таньчунь и Баоцинь сели за шахматы, а Баочай и Сянъюнь наблюдали за их игрой. Баоюй и Дайюй о чем-то болтали вполголоса.
Вскоре вновь появилась жена Линь Чжисяо со служанками. У одной из них было скорбное выражение лица, а из глаз лились слезы. Она не решалась войти в беседку и, опустившись на колени у входа, отбивала поклоны.
Таньчунь в это время, боясь потерять фигуру, сосредоточила все внимание на шахматной доске. Жена Линь Чжисяо терпеливо ждала. Когда наконец Таньчунь повернула голову, чтобы попросить чаю, и заметив ее, спросила, в чем дело, жена Линь Чжисяо указала на плачущую женщину:
– Это мать служанки Цайпин, той самой, что в услужении у четвертой барышни Сичунь. Она работает в саду. Уж очень остра на язык. Я велела не болтать лишнего, так она мне такого наговорила, что и рассказать стыдно! Ее надо выгнать вон!
– А почему вы не доложили об этом старшей госпоже Ли Вань? – спросила Таньчунь.
– Она велела мне обратиться к вам, – ответила жена Линь Чжисяо. – Я как раз встретила госпожу Ли Вань, когда она шла в зал к тетушке Сюэ.
– Ну а второй госпоже Фэнцзе почему не доложили? – снова спросила Таньчунь.
– Не доложила, и ладно, – вмешалась Пинъэр, – я сама скажу госпоже. Можно,, конечно, эту женщину выгнать, если она не знает, приличий, а потом сказать об этом госпоже Ван, когда та вернется. А пока, барышня, решайте сами, что с ней делать!
Таньчунь согласно кивнула и снова углубилась в шахматы. Женщину увели, но об этом мы рассказывать не будем.
Дайюй с Баоюем между тем продолжали беседу.
– Уж очень хитра сестрица Таньчунь, – говорила Дайюй. – Шагу сама не сделает, все на других сваливает. Способностей никаких, а видишь, именно ей поручили ведать хозяйственными делами!
– Ты просто не знаешь! – возразил Баоюй. – Потому и говоришь так. Как раз когда ты болела, Таньчунь отдала сад на откуп служанкам, и сейчас там не сорвешь ни травинки. К тому же она урезала кое-какие расходы, а заявила, что это мы с Фэнцзе сделали. Таньчунь не только хитра, но и расчетлива!
– Не так уж это и плохо, – промолвила Дайюй. – Расходов у нас и в самом деле чересчур много. Я хоть и не ведаю хозяйственными делами, но иногда на досуге подсчитываю, и выходит, что расходов у нас куда больше, чем доходов. Если так и дальше пойдет, мы скоро, пожалуй, не сможем свести концы с концами.
– Как бы то ни было, мы с тобой недостатка ни в чем не будем испытывать, – вскричал Баоюй.
На этом они закончили разговор, и Дайюй пошла в зал искать Баочай, чтобы поболтать с нею.
Баоюй тоже собрался уходить, но тут к нему подошла Сижэнь с овальным подносом в руках, на котором стояли две чашки со свежезаваренным чаем.
– Ты куда? – спросила она Баоюя. – Я подумала, что вам захочется пить, и принесла чай, а ты уходишь. И сестрица Дайюй убежала!
– Вон она! – Баоюй указал пальцем вслед удалявшейся Дайюй. – Можешь ей отнести!
Он взял с подноса чашку, а Сижэнь побежала за Дайюй. Она догнала девушку уже в зале, где та разговаривала с Баочай.
– У меня всего одна чашка, – словно извиняясь, сказала Сижэнь. – Возьмите, а я еще налью.
– Я пить не хочу, – промолвила Баочай, – мне нужно только прополоскать рот.
Она взяла чашку и, набрав в рот чаю, отдала Дайюй.
– Пейте, я еще налью, – с улыбкой сказала Сижэнь.
– Ты же знаешь, что доктор не велел мне много пить, – заметила Дайюй. – Полчашки вполне достаточно, спасибо тебе за заботу!
Она допила чай, поставила на поднос чашку, а Сижэнь пошла к Баоюю за второй чашкой.
– Где Фангуань? – поинтересовался Баоюй. – Что-то ее не видно.
– Не знаю, – ответила Сижэнь. – Только что была здесь, играла в «бой на травинках».
Баоюй побежал к себе и увидел Фангуань – она спокойно спала на кровати.
– Вставай, идем играть! – разбудил ее Баоюй. – Скоро есть пора!
– Вы только и знаете, что пить вино, а меня совсем забыли, – обиженно произнесла Фангуань. – Я целых полдня проскучала! А потом легла спать. Что еще оставалось мне делать?!
– Ладно, вечером выпьем! – пообещал Баоюй. – Когда вернемся. Я прикажу Сижэнь позвать тебя к столу! Согласна?
– Как-то неловко мне с вами пить без Оугуань и Жуйгуань, – заметила Фангуань. – Да и лапша ваша мне не по вкусу. Утром я почти ничего не ела и только что попросила тетушку Лю принести мне чашку супа и полчашки риса. А уж вечером выпью в свое удовольствие, пусть только мне никто не мешает. Дома я могла сразу выпить два-три цзиня лучшего хуэйцюаньского вина, а когда стала актрисой, мне запретили пить, чтобы не испортила голос. За последние несколько лет я ни капли не выпила. И хочу сегодня вознаградить себя за долгое воздержание!
– Это легко устроить! – сказал Баоюй.
В это время тетка Лю принесла Фангуань в коробе чашку куриного супа с фрикадельками из крабов, жареную утку с винной подливкой, соленые гусиные лапки, четыре пирожка с начинкой из тыквы, приготовленной на сливочном масле, и большую чашку горячего ароматного риса.
Чуньянь поставила все это на стол, положила палочки для еды и наполнила чашку рисом.
– Один жир! – проворчала Фангуань. – Есть невозможно!
Она съела чашку отвара с рисом, немного гусиных лапок, а остальное отставила.
Блюда так вкусно пахли, что Баоюй не выдержал, съел пирожок и велел Чуньянь налить ему полчашки супа и положить туда рис; все показалось ему очень вкусным и ароматным.
Глядя на него, Чуньянь и Фангуань только смеялись.
После обеда Чуньянь хотела отослать остатки еды на кухню, но Баоюй сказал:
– Ешь сама, а покажется мало, я велю принести еще!
– Хватит и этого! – ответила Чуньянь. – Только недавно сестра Шэюэ прислала нам два подноса с пирожными, так что я не голодна.
Она съела все, что осталось, кроме двух пирожков, и сказала:
– А это для мамы. Если вечером мне дадите еще чашечки две вина, я буду совсем довольна.
– Оказывается, ты тоже любишь вино? – улыбнулся Баоюй. – Ладно, выпьешь сколько захочешь. Сижэнь и Цинвэнь тоже выпить не прочь, только стесняются. А сегодня есть повод, так что выпьем в свое удовольствие. Кстати, я только что вспомнил, что хотел поручить тебе одно дело. Возьми Фангуань под свою опеку. Она нуждается в заботе. А Сижэнь одной не управиться.
– Не волнуйтесь, я знаю, – успокоила его Чуньянь. – Вы мне только скажите, как быть с Уэр!
– Передай тетушке Лю, чтобы завтра же ее прислала сюда, – приказал Баоюй. – Я сам распоряжусь!
– Вот и хорошо, – засмеялась Фангуань.
Чуньянь велела девочкам-служанкам подать воды для мытья рук и налить чаю, а сама, собрав со стола посуду, передала ее взрослой служанке, вымыла руки и отправилась к тетке Лю.
Между тем Баоюй отправился в сад Благоуханных роз искать сестер. Фангуань с полотенцем и веером в руках последовала за ним.
Как только Баоюй вышел со двора, он увидел Сижэнь и Цинвэнь, они шли, держась за руки.
– Вы куда? – спросил Баоюй.
– За тобой, – ответили девушки. – Стол уже накрыт.
Баоюй сказал, что только сейчас поел.
– Ты как котенок, – засмеялась Сижэнь, – только и делаешь что ешь. Но все равно, хоть ты и сыт, должен составить нам компанию.
– Ты тоже изменница! – произнесла Цинвэнь, ткнув Фангуань пальцем в лоб. – Чуть что, бежишь подкрепляться. Когда вы успели сговориться? А нам ни слова!
– Не сговаривались они, – возразила Сижэнь. – Все получилось случайно.
– Выходит, мы ему не нужны, – промолвила Цинвэнь. – Завтра уйдем, пусть Фангуань ему прислуживает.
– Мы-то можем уйти, – заметила Сижэнь, – а ты нет!
– Именно я и должна уйти раньше всех! – заявила Цинвэнь. – Ведь я ленива, неповоротлива, характер у меня скверный. И вообще я ни на что не гожусь.
– А кто будет чинить плащ из павлиньего пуха, если Баоюй снова его прожжет? – засмеялась Сижэнь. – Ты уж со мной не спорь! Что бы я тебе ни поручила, ты, как говорится, ни разу нитку в иголку не вдела. А ведь я не ради себя, ради Баоюя старалась. Но стоило мне на несколько дней уехать, как ты, совершенно больная, всю ночь напролет трудилась ради него?! В чем же дело?.. Сказала бы прямо! Зачем дурочку из себя строить и насмехаться над другими?
Цинвэнь фыркнула. Так, разговаривая между собой, они вошли в зал, где была тетушка Сюэ, сели за стол и принялись есть. Баоюй положил в чашку немного рису и делал вид, что тоже ест.
За чаем все развеселились, шуткам не было конца.
Служанки побежали в сад, нарвали цветов и трав, сели в кружок и стали играть в «бой на травинках».
– У меня «ива Гуаньинь»! – воскликнула одна.
– А у меня «сосна архата»^[148], – ответила другая.
– У меня «бамбук царевны»! – крикнула третья.
– А у меня «банан красавицы»…
– А у меня «пятнистая бирюза»…
– А у меня «лунная роза»…
– А у меня «пион, такой, как в пьесе „Пионовая беседка“.
– А у меня мушмула из пьесы «Лютня».
– Зато у меня «трава сестер»! – неожиданно заявила Доугуань.
Все умолкли, никто не знал, что может идти в сравнение с «травой сестер».
– А у меня «орхидея супругов»! – первая нашлась Сянлин.
– «Орхидея супругов»! – воскликнула Доугуань. – Ничего подобного не слышала.
– Если на стебле один цветок, это простая орхидея, – пояснила Сянлин, – если несколько – душистая. Если два цветка и один ниже другого, это «орхидея братьев», если они на одном уровне – это «орхидея супругов». Вот глядите – на моей ветке два цветка на одном уровне, – разве это не «орхидея супругов»?!
Доугуань нечего было возразить, она встала и с улыбкой произнесла:
– Значит, если на одном стебле два цветка разной длины, то это «орхидея отца и сына»? А когда цветы обращены в разные стороны, это – «орхидея врагов»? Как тебе не стыдно! «Орхидею супругов» ты просто выдумала! Скорее всего потому, что твой милый вот уже полгода с лишним как уехал.
Сянлин покраснела и едва сдержалась, чтобы не ущипнуть Доугуань, но потом решила все обратить в шутку.
– Ох и дрянной у тебя язык! Только и знаешь, что болтать всякий вздор!
Сянлин хотела встать, но Доугуань повалила ее на землю и крикнула Жуйгуань:
– Иди скорее сюда, помоги вырвать ее гадкий язык!
Девушки катались по земле, остальные хлопали в ладоши и смеялись:
– Осторожней! Здесь лужа! Как бы Сянлин не намочила свою новую одежду!
Обернувшись, Доугуань и в самом деле увидела лужу, оставшуюся после недавнего дождя, но, увы, поздно, – Сянлин уже намочила подол. Доугуань, чувствуя себя виноватой, отпустила Сянлин и убежала. Все стали смеяться и тоже разбежались, опасаясь гнева Сянлин.
Сянлин поднялась с земли. С юбки капала грязная зеленоватая вода. Возмущенная девушка принялась всех и вся поносить.
К ней подбежал Баоюй. Он видел, что девушки играют в «бой на травинках», и решил к ним присоединиться. Отошел, чтобы нарвать цветов, и вдруг смотрит – девушки, смеясь, убежали, а Сянлин отжимает подол.
– Почему они убежали? – удивился Баоюй.
– Я сказала, что у меня есть «орхидея супругов», а они заявили, что нет такой орхидеи, что все это я выдумала, чтобы посмеяться над ними, – объяснила Сянлин. – Доугуань повалила меня на землю, и я замочила юбку.
Баоюй улыбнулся.
– «Орхидея супругов», говоришь? В таком случае у меня есть ветка «водяной орех близнецов»!
Он вытащил веточку водяного ореха с двумя сросшимися стеблями, а у девушки взял «орхидею супругов».
– Супруги! Близнецы! Не все ли равно! – вскричала Сянлин. – Вы лучше поглядите на мою юбку! Она вконец испорчена!
– Тебя толкнули в грязь? – не поверил своим глазам Баоюй, глядя на выпачканную юбку Сянлин. – Очень жаль. Гранатовый шелк просто не терпит грязи!
– Этот шелк недавно привезла барышня Баоцинь, – сказала Сянлин, – и подарила по куску мне и барышне Баочай. Мы сшили юбки. Сегодня я впервые ее надела.
– Для вас ничего не стоит каждый день портить по такой юбке, – произнес Баоюй, топнув с досады ногой. – Но ведь это подарок барышни Баоцинь, только у тебя и у Баочай есть такие юбки, а ты ее взяла и испортила. Наверняка Баоцинь обидится!.. Да и тетушка Сюэ тебя поругает. Говорят, она часто вас упрекает за то, что не умеете беречь вещи.
Сочувствие Баоюя растрогало Сянлин.
– Вы правы! У меня есть еще несколько юбок, но такая всего одна! Будь хоть что-то похожее, я бы тотчас переоделась.
– Не вертись, иначе вся испачкаешься, – предостерег Баоюй. – Я вспомнил! В прошлом месяце Сижэнь сшила себе точно такую юбку, еще ни разу не надевала, она соблюдает траур. Хочешь, я ей скажу, чтобы она дала юбку тебе?
Сянлин с улыбкой покачала головой:
– Не нужно! Ведь мне будет неловко, если об этом узнают!
– А что особенного? – возразил Баоюй. – Когда у Сижэнь кончится траур, отдашь взамен то, что ей понравится! И не упрямься! На тебя не похоже! Скрывать здесь нечего, можешь рассказать обо всем сестре Баочай. Главное, не сердить тетушку.
Сянлин подумала и решила, что Баоюй прав.
– Будь по-вашему, – сказала она. – Не стану я обижать вас отказом! Только попросите Сижэнь принести юбку сюда! Я подожду.
Обрадованный Баоюй побежал выполнять ее просьбу и по дороге думал: «Хорошая девушка! Как жаль, что у нее нет родителей! Ведь даже фамилии своей она не помнит, совсем маленькую ее похитили и продали настоящему деспоту!»
Потом мысли его обратились к Пинъэр:
«Когда-то с Пинъэр тоже случилась неприятная история, но Сянлин еще больше не повезло».
Придя домой, Баоюй обо всем рассказал Сижэнь.
Надо сказать, что все в доме жалели Сянлин, Сижэнь с ней дружила, и, щедрая по натуре, выслушав Баоюя, она не раздумывая вытащила из сундука юбку и вместе с Баоюем побежала к Сянлин. Та терпеливо ждала.
– До чего же ты озорная! – упрекнула ее Сижэнь. – Вот и доигралась!
– Спасибо тебе, сестра! – Сянлин виновато улыбнулась. – Кто мог подумать, что эта паршивка так зло надо мной подшутит.
Она взяла юбку, развернула, тщательно осмотрела – юбка была в точности такая, как ее собственная. Попросив Баоюя отвернуться, девушка быстро переоделась.
– Дай-ка мне твою юбку, – попросила Сижэнь. – Я потом тебе ее пришлю. А то принесешь домой, заметят и станут допытываться, что случилось.
– Возьми, дорогая сестра, и отдай кому хочешь! – сказала Сянлин. – У меня теперь есть твоя, и та мне больше не нужна!
– Уж очень ты щедрая! – не без иронии воскликнула Сижэнь.
Сянлин в знак благодарности дважды ей поклонилась, а Сижэнь взяла ее юбку и ушла.
Баоюй тем временем выкопал палочкой ямку в земле, собрал опавшие лепестки и усыпал ими дно ямки. Затем положил в ямку «орхидею супругов» и «водяной орех близнецов», прикрыл лепестками, засыпал ямку землей и притоптал.
– Да что же это вы делаете?! – воскликнула Сянлин, дотронувшись до руки Баоюя. – Недаром о вас рассказывают всякие небылицы! Посмотрите, какие у вас грязные руки! Хоть бы вымыли!..
Баоюй рассмеялся и побежал мыть руки. Ушла и Сянлин, но вдруг обернулась и окликнула Баоюя.
– Что тебе? – отозвался Баоюй.
Сянлин ничего не ответила, лишь рассмеялась. Баоюй понял, что она хочет ему что-то сказать, но не решается. Тут к ней подошла служанка Чжэньэр и сказала:
– Идем скорее, вторая барышня Инчунь тебя ждет!
Сянлин набралась смелости и, покраснев, обратилась к Баоюю:
– Ни о чем не рассказывайте старшему брату Сюэ Паню!
– Неужели ты думаешь, что я свихнулся и, как говорится, полезу в пасть тигру?!
Если хотите узнать, что было дальше, прочтите следующую главу.

Во дворе Наслаждения пурпуром устраивают ночной пир;
во дворце Нинго хоронят умершего от пилюль бессмертия

Итак, Баоюй возвратился домой, вымыл руки и сказал Сижэнь:
– Вечером будем пить вино! Пусть все веселятся сколько душе угодно! Распорядись приготовить угощение!
Об этом не беспокойся! – ответила Сижэнь. – Мы с Цинвэнь, Шэюэ и Цювэнь внесли по пять цяней серебра, то есть два ляна. Фангуань, Бихэнь, Чуньянь и Сыэр – по три цяня. Если все сложить, получится целых три ляна и два цяня. Деньги отдали тетушке Лю и попросили приготовить сорок блюд. Пинъэр дала кувшин лучшего шаосинского вина. В общем, угощение по случаю дня твоего рождения устраиваем мы, восемь человек.
– А откуда у младших служанок деньги? Не следовало бы вводить их в расход! – сказал Баоюй, хотя очень обрадовался в душе.
– А у нас откуда? – промолвила Цинвэнь. – Каждый вносит добровольно, никого не заставляют. Чего беспокоиться, откуда берут! Оказывают тебе знаки внимания, принимай и ни о чем не думай!
– Ты, пожалуй, права, – с улыбкой ответил Баоюй.
– Что у тебя за характер, Цинвэнь! – рассмеялась Сижэнь. – Только и знаешь что ворчать!
– И ты хороша! – улыбнулась Цинвэнь. – Дня не можешь прожить, чтобы не придраться к кому-нибудь.
Все трое засмеялись.
– Закройте дворцовые ворота! – приказал Баоюй.
– Тебе бы только распоряжаться, – вскричала Сижэнь. – Недаром тебя называют «занятым бездельником»! Кто в такую рань закрывает ворота? Еще подумают, что мы тут занимаемся дурными делами. Повременим немного.
– Ладно, тогда я пойду погулять, – сказал Баоюй. – И Чуньянь с собой возьму. А Сыэр пусть принесет воды!
Они с Чуньянь вышли со двора, и, убедившись, что поблизости никого нет, Баоюй спросил девочку об Уэр.
– Я только что говорила с тетушкой Лю, – сообщила Чуньянь. – Она рада, что все уладилось, но сказала, что Уэр к нам не сможет прийти: после той ночи она опять заболела.
Баоюй расстроился и со вздохом спросил:
– Сижэнь знает об этом?
– Я ничего ей не говорила, – ответила Чуньянь. – Может быть, Фангуань сказала.
Вернувшись домой, Баоюй велел подать воду и принялся мыть руки.
Когда настало время зажигать лампы, во двор с шумом ввалилась целая толпа. Выглянув в окно, служанки увидели жену Линь Чжисяо, которая шла за женщиной, несшей зажженный фонарь. За ними следовали экономки.
– Они проверяют ночных сторожей, – шепнула Цинвэнь. – Как только уйдут, можно запирать ворота.
Сторожа вышли навстречу жене Линь Чжисяо, и та, убедившись, что все в полном порядке, предупредила:
– Смотрите не засыпайте, не пейте вина и не играйте в азартные игры! Кто нарушит приказ, пусть на себя пеняет.
– Кто же осмелится нарушить ваш приказ? – ответили ей.
– Второй господин Баоюй уже спит? – осведомилась жена Линь Чжисяо.
– Это нам неизвестно, – последовал ответ.
Сижэнь подтолкнула Баоюя, тот сунул ноги в башмаки и вышел.
– Нет, я еще не сплю, – сказал он. – Зайдите, тетушка, посидите с нами… Сижэнь, налей чаю!
– Вы так поздно не спите! – удивилась жена Линь Чжисяо. – Нынче ночи короткие, а дни длинные, так что нужно ложиться и вставать пораньше. Иначе вас осудят. Скажут, что вы как последний носильщик.
Она улыбнулась. Баоюй тоже с улыбкой ответил:
– Вы совершенно правы, тетушка! Я всегда ложусь очень рано, даже не слышу, когда вы приходите. Но сегодня поел лапши и решил прогуляться, чтобы живот не заболел.
– Надо было заварить чай пуэр, – заметила жена Линь Чжисяо, обращаясь к Сижэнь.
– Мы заварили целый чайник, – сказала Сижэнь, – он уже выпил две чашки. Сейчас и вам нальем чашечку, попробуйте!
Цинвэнь принесла чай. Жена Линь Чжисяо, не садясь, взяла чашку:
– Я слышала, второй господин, что вы называете барышень просто по имени. Хотя в доме нет посторонних, все же следует уважительнее относиться к тем, кто прислуживает вашим бабушке и матушке. Если это получилось случайно, куда ни шло. А последуют вашему примеру братья и племянники, все станут говорить, будто у нас в доме младшие не уважают старших.
– И в этом вы правы, тетушка! – снова согласился Баоюй. – Я и в самом деле иногда называю барышень по имени.
– Не судите его строго, – сказали Сижэнь и Цинвэнь. – Он без слова «сестра» ни к одной барышне не обратится. Разве что в шутку. Да и то когда нет посторонних.
– Вот и хорошо, – заметила жена Линь Чжисяо. – Значит, книги читает и знает этикет. Чем скромнее он будет, чем покладистее, тем больше его будут уважать. Обижать никого не надо, не только служанок, переведенных сюда из комнат старой госпожи, но даже ее собачек и кошек. Вот как должен вести себя юноша из знатной семьи! – Она допила чай. – Ну отдыхайте, а мы уходим!
– Желаю вам спокойной ночи, – ответил Баоюй.
Жена Линь Чжисяо ушла, а следом за ней и сопровождавшие ее женщины.
Цинвэнь заперла ворота и, вернувшись в дом, со смехом воскликнула:
– Тетушка наверняка подвыпила, иначе не стала бы читать нам нравоучения!
– Но ведь она желает нам только добра, – возразила Шэюэ, – боится, как бы чего не случилось, вот и предостерегает.
Говоря это, Шэюэ расставляла на столе вино, закуски и фрукты.
– Вместо высокого стола, – заявила Сижэнь, – поставим на кан круглый и низенький и все усядемся за него – и свободно и удобно.
Высокий стол вынесли, а фрукты и закуски Шэюэ и Сыэр перенесли на кан. В прихожей возле жаровни сидели на корточках две старухи и подогревали вино.
– Жарко, давайте снимем халаты, – предложил Баоюй.
– Хочешь – снимай, – ответили ему. – А нам надо ухаживать за гостями.
– Ухаживать вам придется до пятой стражи, – проговорил Баоюй. – К чему условности и правила приличия! Ведь здесь все свои!
– Ладно, пусть будет по-твоему, – согласились девушки, скинули халаты, оставшись в легких кофточках, плотно облегающих тело, а вслед за тем сняли и головные украшения, кое-как собрав волосы в пучок на макушке.
На Баоюе была красная шелковая куртка да зеленые в черный горошек сатиновые штаны, тесемки у щиколоток он ослабил, чтобы не стесняли. Повязав вокруг талии полотенце для вытирания пота, Баоюй сидел, подложив под руку шелковую подушку с узорами из роз и лепестков гортензии, и играл с Фангуань в «угадывание пальцев».
Фангуань все время жаловалась на жару, хотя осталась в одной кофточке цвета яшмы и узких светло-розовых штанах, подпоясанных зеленоватым полотенцем. Волосы были собраны на затылке и ниспадали на спину толстой косой, мочку правого уха украшал кусочек яшмы величиной с рисовое зернышко, левого – подвеска из красной яшмы, похожая на вишню, оправленную золотом. Эти скромные украшения великолепно оттеняли белизну ее круглого, как луна, лица и глаза, светлые, точно осенние воды Хуанхэ.
Глядя на нее и Баоюя, все в один голос говорили:
– Они словно близнецы!
Сижэнь наполнила кубки вином:
– Погодите играть! Давайте выпьем по глотку вина!
С этими словами Сижэнь подняла кубок и выпила до дна. Ее примеру последовали остальные. Затем все расселись на кане.
Чуньянь и Сыэр оказались на самом краю и, чтобы не тесниться, принесли себе табуретки.
На тарелках из белого динчжоуского фарфора были разложены сорок закусок: сушеные и свежие фрукты с севера и юга и множество разнообразнейших яств.
– А теперь давайте сыграем в застольный приказ! – предложил Баоюй.
– Только без шума, чтобы не услышали! – предупредила Сижэнь. – И не надо нам древних текстов, мы – не ученые.
– Лучше сыграем в кости, – предложила Шэюэ.
– Нет, – махнул рукой Баоюй. – Давайте угадывать названия цветов.
– Верно! – поддержала его Цинвэнь. – Я и сама об этом думала.
– Игра интересная, – согласилась Сижэнь, – только нас мало.
– Надо пригласить барышень Баочай, Линь Дайюй и Сянъюнь, – вмешалась тут Чуньянь. – Пусть поиграют с нами до второй стражи, а потом отпустим их спать!
– Придется открывать ворота, поднимется шум, – возразила Сижэнь. – А тут нагрянут дозорные…
– Обойдется! – возразил Баоюй. – Надо еще позвать третью сестру Таньчунь, она тоже любительница вина, и тогда нечего бояться! Да и барышня Баоцинь…
– Барышня Баоцинь живет у старшей госпожи Ли Вань, и если за ней послать, начнется переполох, – сказал кто-то.
– Пустяки! – заявил Баоюй. – Скорее зовите ее!
Чуньянь и Сыэр не решились возражать и вместе с другими служанками побежали исполнять приказание.
– Эти девчонки ничего не добьются, – заметили Цинвэнь и Сижэнь. – Придется самим нам пойти, мы доставим сюда барышень живыми или мертвыми!
Цинвэнь и Сижэнь приказали пожилым служанкам зажечь фонари и сопроводить их к барышням. Все было так, как они говорили. Баочай отказалась пойти, ссылаясь на позднее время, Дайюй – на нездоровье.
Сижэнь и Цинвэнь принялись их упрашивать:
– Уважьте нас, хоть чуть-чуть посидите…
К великой радости Сижэнь, девушки наконец согласились, но решили, что надо непременно пригласить также Ли Вань с Баоцинь, а то получится неудобно, и велели Цуймо и Чуньянь за ними пойти.
Чуть не силой Сижэнь притащила Сянлин. На кане поставили еще один столик, и все наконец расселись.
– Сестрица Дайюй пусть сядет у стены, а то простудится! – сказал Баоюй, подсовывая девушке под спину подушку.
Сижэнь и остальные служанки сели на стулья, которые поставили возле кана.
Дайюй удобно устроилась, прислонившись к подушке, и оживленно беседовала с Баочай, Ли Вань и Таньчунь.
– Вам не нравится, – говорила Дайюй, – когда по ночам пьют и играют в кости. Но раз мы сами так поступаем, то не вправе других осуждать.
– Но мы ведь не каждый день веселимся, – с улыбкой возразила Ли Вань. – А только по праздникам! Так что плохого в этом ничего нет.
Цинвэнь тем временем принесла бамбуковый стакан с узорами из цветов, встряхнув, перемешала лежавшие в нем гадательные пластинки и поставила посередине стола. Затем она достала игральные кости, положила в коробочку, встряхнула ее, открыла и объявила, что выпало шесть очков. Шестой с края оказалась Баочай.
– Ладно, – согласилась Баочай, – буду первой тащить. Посмотрим, что вытащу!
Она встряхнула стакан и вытащила пластинку с нарисованным на ней пионом и подписью: «Красотой превосходит все цветы», а также строкой из стихотворения танской эпохи: «Не ведает пион сердечных чувств, но сердце человека тронуть может». К строке было пояснение: «Сидящие за столом должны выпить по кубку вина! Пион, самый красивый из всех цветов, велит прочесть стихотворение, станс либо спеть песенку».
– Как удачно! – рассмеялись все дружно. – Ты самая достойная пара пиону!
Все подняли кубки. Баочай выпила и сказала:
– Пусть Фангуань споет!
– Согласна, – промолвила Фангуань, – но лишь при условии, что все еще выпьют, тогда мое пение покажется особенно красивым!
Условие было выполнено, и Фангуань запела:

Не ведает пион сердечных чувств,
Но сердце человека тронуть может…

Какое здесь блаженство, в этом месте,
Где мы справляем день рожденья вместе…

– Не надо! – закричали все. – Не надо никаких поздравлений. Спой что-нибудь другое!
Пришлось Фангуань спеть арию «Когда любуюсь я цветами», начинающуюся со слов:

Перья изумрудного луаня
Украшают пышную метлу,
Хэ – святая дева – на досуге
Лепестки опавшие метет.

Пока она пела, Баоюй взял со стола пластинку, прочел нанесенную на ней строку «Не ведает пион сердечных чувств…» и, когда Фангуань умолкла, задумчиво посмотрел на нее. Сянъюнь взяла у него пластинку и отдала Баочай.
Баочай бросила кости – оказалось шестнадцать очков, шестнадцатой по счету была Таньчунь.
Смущенно улыбаясь, она вытащила из стакана пластинку, прочла надпись на ней, бросила пластинку на стол и густо покраснела.
– Здесь много непристойных слов! В такую игру могут играть только мужчины, и то не дома!
Все удивились, а Сижэнь принялась с любопытством разглядывать пластинку. Под изображенным на ней цветком абрикоса была подпись «Божественный цветок Яшмового пруда» и стихи:

Возле солнца красный абрикос,
Опершись на облако, цветет.

Затем следовало пояснение: «Девушка, которая вытащит эту пластинку, обретет благородного мужа; следует поздравить ее, выпить по кубку вина, после чего выпить с ней вместе».
– Так вот оно что! – засмеялись все. – Ничего особенного! Просто шутка! Таких пластинок одна-две, не больше. Стала же наша родственница женой государя, так почему бы тебе ей не уподобиться?
Все принялись было поздравлять Таньчунь, но она запротестовала. И все же ее заставили выпить. Таньчунь предложила не играть больше в эту игру, но никто и слышать не хотел.
Сянъюнь сунула кости Таньчунь в руку, та встряхнула их и высыпала на стол. Выпало девятнадцать очков, таким образом, пластинку из стакана должна была тащить Ли Вань.
– Замечательно! – вскричала Ли Вань, вытащив пластинку. – Посмотрите, как интересно!
На пластинке был цветок сливы, подпись «Холодная красота в морозное утро» и стихи:

Беседка за бамбуковой оградой
Наполнит сердце негой и отрадой.

За подписью шло пояснение: «Выпей кубок, и пусть следующий бросает кости».
– В самом деле, интересно! – воскликнула Ли Вань. – Итак, кости бросает следующий!
Она выпила вино и передала кости Дайюй. Дайюй бросила – выпало восемнадцать очков. На сей раз тянуть пластинку должна была Сянъюнь.
Сянъюнь засучила рукава и, поиграв пальцами, вытащила пластинку с изображением ветки яблони-китайки и надписью: «Приятен и сладок глубокой ночью сон». Стихотворные строки гласили:

Боюсь, что в саду бегонии
Заснули глубокой ночью…^[149]

– Лучше бы вместо «глубокой ночью» было «на камне холодном», – засмеялась Дайюй.
Раздался взрыв смеха – Дайюй намекала на случай, когда Сянъюнь, опьянев, уснула на каменной скамье. Сянъюнь, однако, не растерялась и, показав пальцем на лодку, стоявшую на шкафу, вскричала:
– А ты не болтай! Садись в лодку и плыви домой!
Все так и покатились со смеху.
Когда смех утих, прочли пояснение к приказу: «Приятен и сладок глубокой ночью сон». В пояснении говорилось: «Вытащивший эту пластинку велит выпить по кубку сидящим по обе стороны от него».
– Амитаба! – со смехом захлопала в ладоши Сянъюнь. – Замечательная пластинка!
По одну сторону от нее сидела Дайюй, по другую – Баоюй. Им обоим наполнили кубки.
Баоюй выпил половину и незаметно передал кубок Фангуань, которая допила оставшееся вино. Дайюй, продолжая беседовать, сделала вид, будто пьет, а сама тайком вылила вино в полоскательницу.
Сянъюнь между тем снова бросила кости. Выпало девять очков. Девятой по счету оказалась Шэюэ. Она вытащила пластинку с изображением на одной стороне чайной розы и надписью: «Как изящен прекрасный цветок», а на другой – строкой из древнего стихотворения:

И для бутонов чайных роз
Раскрыться наступает час^[150].

Затем шло пояснение: «Все сидящие за столом пьют по три кубка вина в честь уходящей весны».
– Как это понимать? – с недоумением спросила Шэюэ.
Баоюй нахмурился, быстро спрятал пластинку и сказал:
– Давайте лучше выпьем!
Но все выпили не по три кубка, а по три глотка. Следующей кости бросала Шэюэ, а тащила пластинку Сянлин. Она оказалась десятой по счету. На пластинке был цветок лотоса на двух сросшихся стеблях и надпись: «Два стебля сплелись вместе, предвещая счастье», на обратной стороне – строка из старинного стихотворения:

Сплелись на деревьях ветки, —
Это – пора цветенья!^[151]

Пояснение гласило: «Вытащившему эту пластинку следует осушить три кубка, остальным – по одному».
Затем кости бросала Сянлин, а пластинку тащила Дайюй, шестая по счету.
– Что бы мне такое вытащить! – задумчиво промолвила она.
Поколебавшись немного, Дайюй вытащила пластинку с цветком мальвы и надписью «Одиноко грустишь под ветром и росой». На обратной стороне была строка из древнего стихотворения:

Не ветер весенний виновен в разлуке,
Зачем же вздыхать напрасно?^[152]

и пояснение к приказу: «Один кубок пьет вытащивший эту пластинку, второй – тот, кто вытащил пластинку с пионом».
– Замечательно! – засмеялись все. – Кого еще сравнишь с мальвой, если не Дайюй!
Дайюй, смеясь, выпила вино и бросила кости, а пластинку тащила Сижэнь, двадцатая по счету… Сижэнь вытащила пластинку с цветущей веточкой персика и надписью «Чудесные виды Улина», а также стихами:

Вдруг персик покраснел, увидев,
Что будет целый год весна^[153]

В пояснении было сказано: «Вытащивший эту пластинку пьет один кубок, а также по одному кубку пьют все ровесники, однофамильцы и тот, кто вытащил пластинку с цветком абрикоса».
– До чего ж интересно! – засмеялись все.
Стали вспоминать, сколько кому лет. Оказалось, что Сянлин, Цинвэнь и Баочай родились в один год, а Дайюй даже в один час с Сижэнь, а вот однофамильцев у Сижэнь не нашлось.
Вдруг Фангуань воскликнула:
– Моя фамилия тоже Хуа, я выпью с Сижэнь!
Снова осушили по кубку.
– О ты, которой судьба предназначила благородного мужа, – проговорила Дайюй, обращаясь к Таньчунь. – Ведь ты вытащила цветок абрикоса, так пей же и не задерживай нас!
– Замолчи! – вспыхнула Таньчунь. – Сестра Ли Вань, дай ей пощечину, тебе это с руки!
– Ну что ты, мне ее жаль! – возразила со смехом Ли Вань. – Ведь судьба не послала ей благородного мужа!
Раздался взрыв смеха. Когда все успокоились, Сижэнь снова собралась бросать кости, но в этот момент кто-то постучал в дверь. Оказалось, это тетушка Сюэ прислала своих служанок за Дайюй.
– Который час? – удивились все.
– Третья стража, – последовал ответ, – уже пробило одиннадцать.
Баоюй не поверил и потребовал часы. Время и в самом деле близилось к полуночи.
– Мне пора, – заявила Дайюй, вставая. – Надо принимать лекарство.
– И нам пора, – откликнулись другие.
Сижэнь и Баоюй запротестовали было, сказав, что никого, кроме Дайюй, не отпустят, но тут вмешались Ли Вань и Таньчунь.
– Время позднее, – возразили они. – И не надо засиживаться, нарушать правила.
– Тогда выпьем еще по кубку и разойдемся, – решила Сижэнь.
Все выпили, велено было зажечь фонари, и Сижэнь проводила гостей до беседки Струящихся ароматов на берегу речки. Вскоре она вернулась, ворота заперли, и игра продолжалась.
Сижэнь наполнила вином несколько больших кубков, поставила на поднос вместе с фруктами и закусками и поднесла старым нянькам.
Все были навеселе, с азартом играли в «угадывание пальцев», проигравшие пели песни.
Уже наступило время четвертой стражи, а пир продолжался. Няньки в свое удовольствие ели и пили да еще старались стащить что-нибудь со стола. Наконец вино было выпито, со стола убрано, служанки подали чай для полоскания рта, после чего все разошлись.
Раскрасневшаяся от вина, словно нарумяненная, Фангуань со слегка нахмуренными бровями и чуть прищуренными глазами была еще очаровательней, чем обычно. Она опьянела и сейчас безмятежно спала, уронив голову Сижэнь на плечо.
– Сестра, – бормотала она сквозь дрему, – послушай, как громко стучит у меня сердце!
– А кто велел тебе столько пить? – упрекнула ее Сижэнь.
Чуньянь и Сыэр, захмелев, давно спали. Цинвэнь хотела было их разбудить, но Баоюй сказал:
– Пусть спят! И мы давайте вздремнем!
И он, едва коснувшись подушки, тотчас же погрузился в сон…
Сижэнь тихонько приподняла Фангуань, уложила рядом с Баоюем, а сама легла на тахту.
Едва забрезжил рассвет, Сижэнь открыла глаза и, увидев в окно ясное голубое небо, воскликнула:
– Ой, как поздно! – и принялась будить Фангуань. Девочка сладко спала, свесив голову на край кана. Баоюй тоже проснулся.
– Уже утро? – с улыбкой произнес он и вместе с Сижэнь стал будить Фангуань.
Фангуань села на постели и, еще не совсем придя в себя, принялась протирать глаза.
– И не стыдно тебе! – сказала Сижэнь. – Напилась вчера до потери сознания и разлеглась!
Увидев, что спала рядом с Баоюем, Фангуань соскочила на пол и только и могла произнести:
– Как же я… – Она смущенно улыбнулась.
– Знай я, что ты рядом, – произнес Баоюй, – непременно разрисовал бы тебе лицо тушью!
Тем временем девочка-служанка подала таз для умывания.
– Вчера я доставил хлопоты другим, – промолвил Баоюй, – а нынче вечером придется самому устроить угощение.
– Может, не стоит? – запротестовала Сижэнь. – Пойдут толки, пересуды.
– Ничего особенного! – возразил Баоюй. – Подумаешь, разок-другой повеселимся… Что мы, пить не умеем?! Целый кувшин прикончили! И как назло, вино кончилось в самый разгар веселья.
– Вот и хорошо! Теперь можно продолжить, – заметила Сижэнь, – Все вчера хватили лишнего. Цинвэнь, позабыв всякий стыд, даже песни пела.
– Ты и сама пела! Неужели не помнишь? – улыбнулась Сыэр – Все пели!
Девушки покраснели и рассмеялись. В этот момент вошла Пинъэр
– Прошу пожаловать нынче ко мне на угощение, – сказала она. – И не вздумайте отказываться. Не прощу!
Ее пригласили сесть, подали чаю.
– Как жаль, что сестрицы Пинъэр вчера не было с нами! – с улыбкой воскликнула Цинвэнь.
– А что вы делали? – спросила Пинъэр.
– Это – секрет, – ответила Сижэнь. – Всю ночь веселились На праздниках у старой госпожи и то не бывает так. Представь, целый кувшин вина распили! А потом песни пели, забыв всякий стыд.
– Хороши, нечего сказать! – засмеялась Пинъэр. – Вино у меня взяли, а пригласить не пригласили и теперь еще дразните, хвастаетесь!
– Сегодня он устраивает угощение и собирается лично тебя пригласить, – сказала Цинвэнь, – так что жди!
– Кто «он»? – улыбнулась Пинъэр.
Цинвэнь покраснела и замахнулась на Пинъэр:
– Вечно ты придираешься!
– Тьфу, бесстыжая! – шутливо воскликнула Пинъэр. – Счастье твое, что я сейчас занята. Скоро пришлю кого-нибудь из служанок вас приглашать. Только попробуйте не прийти!
С этими словами она поднялась и ушла, как ни уговаривал ее Баоюй посидеть хоть немного.
Между тем Баоюй привел себя в порядок и сел пить чай. Вдруг он заметил под тушечницей листок бумаги и недовольно сказал:
– Суют все куда попало!
– В чем дело? – удивились Сижэнь и Цинвэнь. – Опять кто-нибудь провинился?
– Посмотрите, что это там! – Баоюй указал пальцем на тушечницу. – Наверняка забыли убрать.
Цинвэнь вытащила листок и отдала Баоюю. Там было написано: «Ничтожная Мяоюй, стоящая за порогом, почтительно и смиренно кланяется и поздравляет вас с днем рождения».
– Кто принес эту записку? – спросил Баоюй. – Почему мне ничего не сказали?
Сижэнь и Цинвэнь решили, что это письмо от какого-нибудь важного лица, и бросились расспрашивать служанок:
– Кто вчера принимал письмо?
В комнату вбежала Сыэр и с улыбкой обратилась к Баоюю:
– Эту записку прислала Мяоюй. Я сунула ее под тушечницу, а потом выпила и забыла сказать вам!
– А мы-то думаем, от кого письмо! – вскричали служанки. – Стоит ли по пустякам поднимать шум!
– Дайте мне лист бумаги! – распорядился Баоюй, растер тушь, но, прежде чем писать, заглянул в записку: «Ничтожная… стоящая за порогом», вот как назвала себя Мяоюй. А как же он должен себя называть? Баоюй думал, думал, но никак не мог придумать. «Надо бы посоветоваться с сестрой Баочай, – решил было он, – но она может сказать, что все это вздор. Уж лучше пойти к сестрице Дайюй».
Баоюй спрятал письмо в рукав и отправился к Дайюй. Миновав беседку Струящихся ароматов, он увидел, что к нему приближается Сюянь.
– Куда ты, сестра? – спросил Баоюй.
– К Мяоюй, – ответила та, – хочу с ней поговорить!
Баоюй удивился:
– Ведь она странная, нелюдимая, никого видеть не хочет! А тебя, видимо, уважает!
– Не знаю, уважает ли, – возразила Сюянь, – но мы с ней давно знакомы, почти десять лет были соседями, когда она жила в кумирне Паньсянсы. В то время мы арендовали у кумирни дом, своего не имели. Я часто ходила к Мяоюй, она учила меня писать иероглифы, помогала чем могла. Моя семья тогда очень нуждалась. Потом мы переехали к родственникам и вскоре узнали, что Мяоюй тоже сюда переехала. Судьба вновь нас соединила. И дружба наша стала еще крепче.
Рассказанное Сюянь поразило Баоюя, как гром с ясного неба.
– Так вот оно что! – воскликнул он радостно. – Теперь мне понятно, почему и в речах своих, и в манерах ты непринужденна, словно плывущий в облаках аист! Я просто не знал, как быть с Мяоюй, хотел с кем-нибудь посоветоваться. Сама судьба нас свела. Научи меня, сестра, как поступить!
Он вытащил из рукава поздравление Мяоюй и отдал Сюянь.
– А она такая же, – сказала Сюянь, прочитав письмо, – вечно несет всякий вздор. Разве именуют себя в поздравительных письмах прозвищем? Мяоюй, как говорится, «ни монашка, ни мирянка, ни женщина, ни мужчина». Кто ее поймет?
– Ее многие не понимают, – заметил Баоюй. – Человек она необычный. Но она надеется, что я ее пойму, потому и прислала мне это письмо. Я думал, думал, каким прозвищем себя назвать в ответном письме, и отправился к сестрице Дайюй за советом. А теперь, к счастью, встретил тебя!
Сюянь окинула Баоюя взглядом, подумала и с улыбкой сказала:
– Недаром пословица гласит: «Лучше один раз увидеть, чем много раз услышать». Теперь мне понятно, почему сестрица Мяоюй прислала тебе такое письмо, а в прошлом году позволила наломать веток сливы. Она к тебе благосклонна. И я могу сказать почему. Я часто слышала, как Мяоюй говорит: «Наши предки, с династий Хань, Цзинь, Тан и вплоть до периода Пяти династий и династии Сун не создали выдающихся стихов. Из всего написанного удачными можно назвать лишь несколько строк:

Пусть и тысячу лет не дрогнет
У железных ворот порог, —
Все равно «земляной пампушки»
Человеку не избежать!»^[154]

Вот почему она и сказала, что стоит за порогом. Ей по душе Чжуан-цзы, поэтому она иногда называет себя «не от мира сего». Напиши она так в письме, ты мог бы в ответ назвать себя мирянином. Себя Мяоюй не считает мирянкой, потому что ушла от мира, но ты порадовал бы ее, если бы назвал себя скромно мирянином. Написав «стоящая за порогом», она хотела сказать, что не переступала порога мирской суеты. Ты же, чтобы ей сделать приятное, назови себя «Отгороженный порогом».
Тут Баоюя осенило, и он воскликнул:
– Так вот почему наша кумирня называется кумирней Железного порога! Извини, сестра, побегу писать письмо Мяоюй!
Сюянь отправилась в кумирню Бирюзовой решетки, а Баоюй, вернувшись к себе, написал письмо, начав словами «Отгороженный порогом, тщательно вымыв руки, почтительно приветствует вас». Закончив писать, он побежал к кумирне Бирюзовой решетки и бросил письмо в дверную щель.
После обеда все собрались в гости к Пинъэр. В саду Благоуханных роз было жарко, и она решила устроить празднество в зале Тенистого вяза, где накрыли несколько столов.
Все были рады повеселиться. Госпожа Ю пришла вместе с наложницами Пэйфэн и Селуань, юными и шаловливыми.
Им не часто приходилось бывать в саду, и сейчас, в обществе остальных девушек, они чувствовали себя словно птицы, выпущенные из клетки. Известно, что родственные души быстро находят друг друга, и вскоре, забыв о том, что здесь госпожа Ю, наложницы весело шутили и смеялись вместе со всеми.
Но не будем вдаваться в подробности, а расскажем о том, что происходило в зале Тенистого вяза.
Пир был в самом разгаре, играла музыка. Пинъэр сорвала гортензию, и началась игра в передачу цветка. Сколько было шума, смеха!
Появилась служанка и доложила:
– Из семьи Чжэнь прислали подарки!
Таньчунь, Ли Вань и госпожа Ю вышли принять дары. Пэйфэн и Селуань, воспользовавшись случаем, убежали покачаться на качелях.
Баоюй вышел следом за ними и предложил:
– Давайте я вас покачаю!..
– Нет, нет, не надо! – воскликнула Пэйфэн. – Еще неприятности будут!
В это время из дворца Нинго прибежали служанки с печальной вестью:
– Старый господин Цзя Цзин скончался!..
В первый момент никто не мог произнести ни слова, а потом раздались восклицания:
– Как скончался? Ведь он не болел!
– Старый господин совершенствовался и познавал истину, – ответила одна из служанок, – когда же его добродетели достигли предела, вознесся к бессмертным!
Цзя Чжэня и Цзя Жуна дома не было, Цзя Лянь тоже находился в отъезде. Госпожа Ю растерялась – помощи ждать было не от кого. Сняв с себя украшения, она приказала людям отправиться в монастырь Первоначальной истины и держать под замком всех монахов, пока не приедет Цзя Чжэнь и не допросит их. Сама же села в коляску и в сопровождении жены Лай Шэна и других служанок отправилась в монастырь, где умер Цзя Цзин.
Она приказала пригласить врачей, чтобы определили причину смерти. Но как они могли это сделать, если никогда не проверяли у Цзя Цзина пульс?! Все хорошо знали, что Цзя Цзин поклонялся звездам, принимал пилюли из ртути с серой, да чего он только не делал, чтобы обрести долголетие? Это и привело его к смерти.
– Он принадлежал к даосской секте, – сказали врачи, – глотал золото и киноварь, вот и сжег себе внутренности.
– Он не внял нашим уговорам и тайком проглотил пилюли бессмертия, – оправдывались монахи. – Мы просили его: «Не принимайте, срок ваш еще не пришел». А он взял и принял. Нынче ночью. И вознесся к бессмертным.
Госпожа Ю не стала слушать монахов, распорядилась не выпускать их до приезда Цзя Чжэня и послала к нему нарочного с письмом.
В монастыре не было места для усопшего. Но не нести же его в город! И решено было поместить его на время в кумирню Железного порога.
Цзя Чжэнь мог приехать недели через две, не раньше, а погода стояла жаркая. Поэтому госпожа Ю распорядилась выбрать подходящий для погребения день.
Гроб был приготовлен еще несколько лет назад и стоял в монастыре, так что обошлось без особых хлопот. Через три дня должны были состояться похороны.
Фэнцзе все еще болела и из дому не выходила, Ли Вань присматривала за сестрами, а все дела за пределами дворца Жунго пришлось возложить на нескольких младших управляющих, поскольку Баоюй был еще слишком молод и неопытен. Остальные обязанности разделили между собой Цзя Пянь, Цзя Гуан, Цзя Хэн, Цзя Ин, Цзя Чан и Цзя Лин. Госпожа Ю пока оставалась в монастыре и для присмотра за дворцом Нинго пригласила свою мачеху. Та привезла с собой двух незамужних дочерей.
Как только Цзя Чжэнь получил известие о смерти отца, он подал прошение об отпуске для себя и Цзя Жуна. В ведомстве церемоний не осмелились решить этот вопрос самолично и обратились к государю. Надобно отдать должное государю – он был гуманен и отличался почтением к старшим. К тому же уважал потомков своих верных сановников и немедленно запросил, какую должность занимал Цзя Цзин, едва донесение из ведомства церемоний ему было представлено
Из ведомства церемоний пришел ответ:
«Цзя Цзин происходил из цзиньши, и его должность перешла по наследству к сыну Цзя Чжэню. Находясь в преклонном возрасте, Цзя Цзин часто болел, все время лечился и жил на покое в монастыре Первоначальной истины, где и скончался. В настоящее время его сын Цзя Чжэнь и внук Цзя Жун сопровождают вашу царственную особу к месту похорон государыни и почтительно просят отпуск, дабы отправиться на похороны Цзя Цзина».
Сын Неба явил высочайшую милость и издал указ, который гласил:
«Хотя Цзя Цзин не имеет особых заслуг перед государством, но мы, памятуя о преданности его деда, посмертно жалуем ему титул пятой степени. Его сыновьям и внукам повелеваем доставить гроб с телом покойного в столицу через северные городские ворота и жалуем право подготовить тело к погребению в своем дворце. После окончания похоронных церемоний сыновьям и внукам покойного надлежит препроводить гроб с телом усопшего к месту погребения его предков Кроме того, повелеваем Ведомству церемоний устроить жертвоприношения, полагающиеся высшим сановникам; всем придворным сановникам, носящим титулы ниже ванов и гунов, дозволяется участвовать в жертвоприношениях и похоронах. О чем и гласит настоящий указ».
За этот указ государю воздали хвалу, благодаря за милость, не только члены рода Цзя, но и придворные сановники.
Получив указ, Цзя Чжэнь и Цзя Жун немедля поскакали домой. По дороге им повстречались Цзя Пянь и Цзя Гуан. Завидев Цзя Чжэня, они кубарем скатились с коней, низко поклонились и справились о здоровье.
– Куда направляетесь? – спросил Цзя Чжэнь.
– Сопровождать вместо вас старую госпожу в пути, – ответил Цзя Пянь. – Так распорядилась ваша супруга.
Похвалив госпожу Ю за расторопность, Цзя Чжэнь спросил:
– А как обстоят дела дома?
Цзя Пянь во всех подробностях стал рассказывать, как взяли под стражу даосов, как перенесли покойного в родовой храм и как приехала мачеха госпожи Ю присматривать за домом и привезла дочерей.
Тут Цзя Жун, который, спешившись, слушал Цзя Пяня, просиял, вспомнив своих молоденьких тетушек.
Цзя Чжэнь то и дело прерывал рассказ Цзя Пяня одобрительными возгласами, а выслушав до конца, подхлестнул коня и вместе с Цзя Жуном помчался дальше. Он ехал без остановок, даже ночью, только менял на станциях коней.
Добравшись наконец до ворот столицы, он, не заезжая домой, поскакал прямо в кумирню Железного порога и появился там глубокой ночью. Начался переполох; сторожа бросились будить и созывать людей.
Цзя Чжэнь и Цзя Жун соскочили с коней и, громко рыдая, доползли на коленях от самых ворот до гроба покойника. Здесь Цзя Чжэнь, обхватив руками голову, продолжал причитать до самого рассвета, пока не охрип.
Утром ему представились госпожа Ю и другие родственники. После этого Цзя Чжэнь и Цзя Жун облачились в траурные одежды и вновь склонили головы перед гробом. Хоронить усопшего полагалось Цзя Чжэню, и, превозмогая скорбь, он занялся делами: прежде всего сообщил родственникам о высочайшем указе, после чего приказал сыну отправиться домой и сделать необходимые распоряжения насчет похорон.
Добравшись до дому, Цзя Жун первым долгом распорядился убрать из главного зала столы и стулья, закрыть ставни, повесить траурные занавесы, соорудить навес для музыкантов у ворот, а также траурную арку. После этого Цзя Жун поспешил навестить бабушку и обеих тетушек.
Мачеха госпожи Ю как раз дремала, а дочери ее вместе со служанками занимались вышиванием. Увидев Цзя Жуна, они переполошились, а он, заметив это, со смехом обратился ко второй тетушке Ю Эрцзе:
– Значит, приехали? А батюшка мой соскучился по вас.
– Ох и бесстыдник же ты, Жунър! – рассердилась Ю Эрцзе, покраснев от смущения. – Два дня не поругай тебя – все приличия забудешь! Ведь ты из знатной семьи, и книги читаешь, и хорошим манерам тебя учили, а ведешь себя хуже деревенского парня!
Она схватила попавшийся под руку утюг и запустила в Цзя Жуна. Цзя Жун отскочил было в сторону, но затем бросился к Ю Эрцзе и стал просить прощения.
– Вот погоди! – пригрозила ему третья тетушка Ю Саньцзе, – вернется госпожа Ю, расскажу о твоих проделках.
Цзя Жун засмеялся, стал на колени и продолжал молить Ю Эрцзе о прощении. Затем попытался отобрать у нее орехи. Ю Эрцзе набила ими рот и выплюнула прямо в лицо Цзя Жуну. Тот как ни в чем не бывало слизал их и съел.
Девочка-служанка стала его стыдить:
– Вы что безобразничаете! Ведь только что траур надели, да и бабушка спит! Вам все нипочем! Эти девушки, хоть и молоды, вам приходятся тетями. А вы так вольно обращаетесь с ними! Значит, матушку свою не уважаете! Они же ей родственницы! Ничего, вернется ваш батюшка, все ему расскажем. Достанется тогда вам!
Цзя Жун оставил в покое девушек, обнял и поцеловал служанку.
– Милая моя! Ты права. Простим их!
– Бессовестный! – девочка оттолкнула Цзя Жуна – Женатый, а пристаете! Пусть в шутку – неважно. Увидит кто-нибудь, нас же и осудят. Разве мало сплетников?!
– Каждый у себя в доме хозяин, что хочет, то и делает, – с улыбкой промолвил Цзя Жун. – Баб, что ли, мало! Даже о династиях Хань и Тан говорят: «Грязная Тан, вонючая Хань». А с нас и вовсе нет спроса. Не бывает семьи без распутства, так что помолчала бы лучше: уж на что строг старший господин Цзя Шэ, а сын его Цзя Лянь завел шашни с его наложницей! А моя младшая тетушка Фэнцзе? Казалось бы – недотрога! Но старший мой дядя Цзя Жуй и на нее зарился!.. Я все знаю!
Цзя Жун болтал без умолку.
Саньцзе не выдержала и, соскочив с кана, побежала во внутренние покои будить мать.
– Бабушка! – вскричал Цзя Жун – Мы доставили вам столько хлопот да еще тетушек побеспокоили! Мы с батюшкой так благодарны вам!
– Мальчик мой, – произнесла госпожа, – стоит ли об этом говорить! Родственники должны помогать друг другу!.. Как здоровье твоего почтенного батюшки? Давно ли он прибыл?
– Только что, – ответил Цзя Жун. – И первым долгом мне приказал повидаться с вами и просить, чтобы вы не уезжали, пока не закончите всех дел.
Цзя Жун незаметно подмигнул Ю Эрцзе
– Уж не думаешь ли ты, что мы станем няньками у твоего отца? – процедила она.
Цзя Жун между тем продолжал:
– Вы не беспокойтесь! Батюшка очень заботится о ваших дочерях и хочет подыскать им состоятельных и благородных женихов. И вот после нескольких лет поисков нашелся наконец один подходящий.
Старуха приняла слова Цзя Жуна всерьез и поспешно спросила:
– А из какой он семьи?
– Мама, не верь этому беспутнику! – воскликнула Эрцзе, отбросив в сторону вышивание.
– Жунъэр! – повысив голос, сказала Саньцзе. – Болтай, да меру знай!
В этот момент на пороге появилась служанка и доложила:
– Господин, ваши приказания выполнены, можете сообщить об этом вашему батюшке!
Цзя Жуну ничего не оставалось, как удалиться.
Если хотите узнать, что случилось дальше, прочтите следующую главу.

Добродетельная девушка пишет стихи о пяти красавицах древности;
молодой распутник преподносит в подарок «подвеску девяти драконов»

Итак, Цзя Жун поспешил в кумирню доложить отцу, что дома все в порядке. Цзя Чжэнь распределил обязанности между родственниками и велел изготовить траурные знамена и флаги. Перенос гроба с телом усопшего в город был назначен согласно гаданию на утро четвертого дня, о чем и оповестили родных и друзей.
Похороны были пышные, людей собралось великое множество. По пути следования гроба с телом усопшего от самой кумирни до дворца Нинго по обе стороны дороги стояли зеваки. Одни искренне скорбели о покойном, другие – завидовали его богатству, третьи осуждали родственников за расточительность – слишком роскошные были похороны.
Лишь после полудня гроб с телом был доставлен во дворец и установлен в главном зале. Усопшему оказали все положенные почести и совершили жертвоприношения. После этого у гроба остались лишь самые близкие родственники – по женской линии только дядюшка Син. Им надлежало встречать и провожать гостей.
Цзя Чжэнь и Цзя Жун, согласно обычаю, сидели у гроба на сплетенной из травы подстилке, а на ночь вместо подушки подкладывали под голову камень. Траур они соблюдали со всем усердием, но в душе досадовали на связанные с ним неудобства.
Зато, оставшись на какое-то время вдвоем, вознаграждали себя, развлекаясь с наложницами.
Баоюй, облаченный в траур, ежедневно приходил во дворец Нинго и лишь вечером, когда все расходились, возвращался к себе. Фэнцзе из-за болезни являлась лишь на церемонии жертвоприношений и на молебны, а заодно помогала госпоже Ю.
День уже стал длиннее. Как-то Цзя Чжэнь почувствовал себя после завтрака утомленным и уснул возле гроба. Баоюю захотелось повидаться с Дайюй, и он незаметно ушел. Дойдя до двора Наслаждения пурпуром, он заметил дремавших на террасе служанок, женщин и девочек. Баоюй не захотел их тревожить, но Сыэр его заметила и поспешила откинуть дверную занавеску. В это время из комнаты со смехом выбежала Фангуань.
Увидев Баоюя, она отпрянула назад и, сдерживая улыбку, спросила:
– Почему вы вернулись? Но раз уж вы здесь, уймите Цинвэнь, она хочет меня побить!
В комнате послышался шум, словно что-то рассыпали по полу, и тут же выскочила Цинвэнь.
– Ах ты дрянь! Сбежать хочешь? А проигрыш кто платить будет? Надеешься, кто-нибудь за тебя вступится? Но Баоюя нет дома!
Тут дорогу ей преградил сам Баоюй.
– Сестрица Цинвэнь, не знаю, чем Фангуань тебя обидела, но ты все же прости ее.
Цинвэнь не ожидала увидеть Баоюя и рассмеялась:
– Эта Фангуань сущий оборотень! Кто еще смог бы так быстро вызвать духа? Но если даже ты вызовешь настоящего духа, – обратилась она к Фангуань, – я все равно не испугаюсь!
Она вознамерилась было схватить Фангуань за руку, но та успела спрятаться за спину Баоюя и вцепилась в него. Баоюй взял под руку Фангуань, свободной рукой привлек к себе Цинвэнь и повел обеих в комнату. Цювэнь, Шэюэ, Бихэнь и Чуньянь играли в камешки на тыквенные семечки.
Оказалось, Фангуань проиграла Цинвэнь, но решила улизнуть. Цинвэнь за ней погналась, и семечки, которые у нее были за пазухой, рассыпались по полу.
– А я-то думаю, вы здесь скучаете без меня и сразу после обеда уляжетесь спать! – вскричал Баоюй. – Хорошо, что нашли развлечение!
Сижэнь в комнате не было, и Баоюй удивился:
– Где же Сижэнь?
– Сижэнь? Она, видно, решила стать святой и сидит сейчас во внутренней комнате, обратившись лицом к стене^[155], – ответила Цинвэнь. – Что она там делает, никому не известно, ни звука оттуда не слышно. Поглядите – может, она уже прозрела!
Баоюй рассмеялся и направился во внутреннюю комнату. Сижэнь действительно сидела на кровати возле окна и, держа в руках серый шнур, завязывала на нем узелки. Едва Баоюй вошел, она торопливо встала:
– Что там на меня наговаривает негодница Цинвэнь? Я давно собиралась закончить чехол для веера и решила их обмануть. «Идите играйте, – сказала я им. – Мне хочется отдохнуть, пока нет второго господина». А она наплела невесть что. Ох, вырву я ей язык!
Баоюй сел рядом с Сижэнь и стал следить за ее работой.
– Дни сейчас длинные, успеешь закончить. Поиграй с девочками или отдохни, – сказал он. – А хочешь, сходи к сестрице Дайюй. Зачем трудиться в такую жару?
– Этот чехол я делала для тебя, – сказала Сижэнь. – Чтобы летом, если случится пойти на похороны, ты его брал с собой. Сейчас он тебе нужен чуть ли не каждый день. Как только закончу, возьмешь! Ты не обращаешь внимания на всякие мелочи, а бабушка, если заметит, что у тебя нет чехла, опять станет нас упрекать в нерадивости.
– Спасибо, что вспомнила, – сказал Баоюй. – Но торопиться не нужно, особенно в такую жару, ведь может случиться тепловой удар.
Баоюй отличался слабым здоровьем, и чай для него даже в самые жаркие дни охлаждали не на льду, а ставили чайник в таз с колодезной водой, чашку такого чая Фангуань принесла Баоюю. Он выпил половину прямо из рук девочки и, улыбаясь, обратился к Сижэнь:
– Пожалуй, я нынче больше не пойду во дворец Нинго, если, конечно, ничего особенного не случится. А пожалуют какие-нибудь знатные гости, Бэймин мне сообщит.
С этими словами он направился к двери, бросив на ходу Бихэнь:
– Я иду к барышне Линь Дайюй.
По дороге к павильону Реки Сяосян, у моста Струящихся ароматов, Баоюй встретил Сюэянь, а с ней нескольких пожилых женщин – они несли корзинки с фруктами, тыквами, водяными орехами и корнями лотоса.
– Куда вы все это несете? – спросил у Сюэянь удивленный Баоюй. – Ведь твоя барышня ничего такого не ест! Может быть, вы собираетесь пригласить на угощение сестер и тетушек?
– Сейчас объясню, – ответила Сюэянь, – только барышне не говорите!
Баоюй согласно кивнул. Тогда Сюэянь приказала женщинам:
– Отнесите тыквы сестре Цзыцзюань! А спросит обо мне, скажите, что скоро приду.
Старухи поддакнули и удалились. Тогда Сюэянь принялась рассказывать:
– Вот уже несколько дней наша барышня себя лучше чувствует. После завтрака к ней сегодня приходила третья барышня Таньчунь и звала вместе с ней навестить вторую госпожу Фэнцзе. Барышня не захотела. Потом, не знаю отчего, она вдруг заплакала, схватила кисть и принялась что-то писать – может быть, стихи. Написав, велела мне принести тыквы, а Цзыцзюань – убрать все безделушки со столика для циня, вынести столик в переднюю, поставить на него треножник с изображением дракона и ждать, пока я принесу тыкву. Но ведь для гостей треножник не нужен, благовоний барышня не любит, возжигает лишь в спальне, а так предпочитает аромат цветов и фруктов. Я уж подумала, не от старух ли идет дурной запах, что барышня вдруг решилась вопреки обычаю возжечь благовония? Так что не вовремя вы, второй господин, пожаловали.
Баоюй опустил голову и подумал:
«Если правда то, что говорит Сюэянь, то здесь кроется какая-то тайна. Вздумай Дайюй просто посидеть с сестрами, не стала бы расставлять всю эту утварь. Может быть, она хочет принести жертвы родителям? Но сейчас не время для этого. В такие дни бабушка всегда посылает сестрице мясные и рыбные блюда, чтобы она совершила жертвоприношение. Сейчас, правда, седьмой месяц, сезон овощей и фруктов, и в каждой семье совершают обряд осеннего посещения могил. Возможно, сестрица прочла „Записки об этикете“, огорчилась и решила устроить жертвоприношение у себя дома? Ведь там сказано: „Весной и осенью надлежит подносить пищу в соответствии с сезоном…“ Если я сейчас приду и стану ее утешать, она. пожалуй, рассердится и еще сильнее затоскует! Если же не приду, ей будет больно, что некому утешить ее в минуту горя… И в том и в другом случае болезнь может обостриться! Навещу-ка я, пожалуй, Фэнцзе, а уж потом зайду к ней».
Баоюй попрощался с Сюэянь и отправился к Фэнцзе. Как раз в это время расходились экономки и служанки, являвшиеся к Фэнцзе с докладом. Фэнцзе стояла, прислонившись к дверному косяку, и разговаривала о чем-то с Пинъэр. Увидев Баоюя, она улыбнулась:
– А, ты пришел? А я только что велела жене Линь Чжисяо послать за тобой. Не мешало бы тебе отдохнуть. Сегодня во дворце Нинго дел никаких нет. Народу там и без тебя хватает, а духота такая, что терпеть невозможно! Признаться, я не ожидала, что ты придешь!
– Спасибо, сестра, за заботу, – поблагодарил Баоюй. – Во дворце Нинго ты редко бываешь, и я решил справиться о твоем здоровье, поскольку давно не видел тебя.
– Чувствую я себя все так же, – отвечала Фэнцзе, – три дня здорова, два дня больна. Старой госпожи и госпожи нет дома, а тетки никак между собой не поладят. Все им не так. Дерутся, ругаются. Воровство началось, пьянство, азартные игры! Третья барышня Таньчунь хотя и старается мне помочь, но чересчур она молода, не все ей расскажешь! Вот и приходится мне через силу заниматься делами. Нет ни минуты покоя! Где уж тут выздороветь, хоть бы сильнее не заболеть!
– Здоровье – главное, сестра, – возразил Баоюй. – Меньше хлопочи – и все будет в порядке.
Он еще немного поболтал с Фэнцзе, попрощался и снова отправился в сад. Когда он подходил к павильону Реки Сяосян, в воздухе еще вился дымок благовоний и чувствовался едва уловимый запах вина. Цзыцзюань, стоя в дверях, наблюдала за служанками, убиравшими жертвенную утварь.
Судя по всему, жертвоприношение было закончено, и Баоюй смело вошел в комнату. Дайюй лежала, отвернувшись к стене, в полном изнеможении.
– Пришел второй господин Баоюй, – сказала ей Цзыцзюань.
Дайюй приподнялась на постели и, слегка улыбаясь, пригласила Баоюя сесть.
– Как себя чувствуешь, сестрица? – спросил Баоюй. – Выглядишь ты получше. Но, кажется, чем-то расстроена?
– Не болтай глупостей! – оборвала его Дайюй. – Чем я могу быть расстроена!
– Не надо меня обманывать, – проговорил Баоюй, – на твоем лице следы слез. А волноваться тебе нельзя – ведь ты часто болеешь. Ко всему надо относиться спокойно, не грустить, не печалиться. Иначе я…
Баоюй осекся. Они росли вместе с Дайюй, без слов понимали друг друга, и он поклялся себе умереть с Дайюй вместе. Однако мысли эти таил в глубине души. Вот и сейчас он умолк, потому что знал, как обидчива Дайюй, как болезненно воспринимает каждое слово. Он не знал, как утешить девочку, боялся высказать свои чувства. И такая тяжесть легла на сердце, что Баоюй не выдержал и заплакал.
Дайюй рассердилась было, но искреннее участие Баоюя ее глубоко тронуло; она плакала по всякому поводу и сейчас, глядя на Баоюя, тоже проливала слезы.
Цзыцзюань принесла чай и, решив, что Баоюй с Дайюй поссорились, недовольно сказала:
– Барышня едва поправилась, а второй господин Баоюй снова ее расстроил! Что случилось?
– Кто осмелится расстраивать твою барышню?! – утирая слезы, проговорил Баоюй и направился к девочке, но тут вдруг заметил под тушечницей листок бумаги, схватил и спрятал за пазуху, чтобы Дайюй не отняла.
– Милая сестрица, позволь мне прочесть, – попросил он.
– Надо раньше спросить, а потом уже брать! – возмутилась Дайюй.
– Что хочет прочесть брат Баоюй? – раздался из-за двери голос Баочай.
Баоюй молчал – он не знал, что ответить и как к этому отнесется Дайюй.
Дайюй пригласила Баочай сесть и с улыбкой сказала:
– В древней истории мне попалось несколько имен красивых и талантливых женщин, на их долю выпало много страданий. Их жалели, им завидовали, за них радовались, о них печалились. После завтрака, от нечего делать и чтобы развеять грустные думы, я написала пять стихотворений. И так утомилась, что не пошла навестить Фэнцзе, хотя Таньчунь меня приглашала. Листок со стихами сунула под тушечницу и только было легла отдохнуть, как пришел Баоюй. Я охотно дала бы ему почитать, но боюсь, как бы он тайком не переписал и не стал показывать мои стихи другим.
– Разве я когда-нибудь так поступал! – воскликнул Баоюй. – Если ты имеешь в виду «Белую бегонию», то я переписал ее для себя, на свой веер. Ведь известно, что стихи, да и вообще все, что написано в женских покоях, выносить за пределы дома нельзя. И со своим веером за ворота сада я никогда не хожу.
– Не напрасно сестрица Дайюй беспокоится, – заметила Баочай. – Принесешь веер в свой кабинет, там и забудешь, а бездельников в доме полно, найдет кто-нибудь, и начнутся расспросы, всякие разговоры. Недаром еще в древности говорили: «Чем меньше талантов у девушки, тем она добродетельней». Прежде всего женщина должна быть честной и скромной, а уже потом искусной в рукоделии. Стихами же ей вообще лучше не заниматься!
Баочай с улыбкой повернулась к Дайюй и добавила:
– Дай-ка взглянуть на стихи, а у него отбери!
– Раз лучше стихами не заниматься, то и тебе незачем их читать, – возразила Дайюй и, указывая пальцем на Баоюя, сказала: – Стихи у него.
Баоюй вытащил листок из-за пазухи, подошел к Баочай, и они принялись вместе читать:

Си Ши^[156]

«Города сокрушая» в свой век^[157],
Вдруг исчезла за гребнем волны.
В царстве У сожаленья двора
Изменить ничего не вольны.
Прачка около речки Жое
Поседела, а помнит о ней,
И в деревне далекой Дун Ши
Хмурит бровь, потешая людей^[158].

Юй Цзи^[159]

Не ветер взвыл, – заржал тревожно конь^[160]
И ввергнул всех в глубокую печаль.
«Юй Цзи! Что делать?» – вопросил ее.
И был ответ: «О двухзрачковый мой!»
Пусть Ин и Пэн, нарушившие долг,
Разрублены ударом палача^[161], —
Но, преданной оставшись до конца,
В шатре Юй Цзи покончила с собой!

Мин Фэй^[162]

Какую красоту сокрыли от людей!
…И выдворили прочь из ханьского дворца.
Несчастлива судьба красавиц молодых —
И ныне не исчез далеких дней порок!^[163]
Пусть девами двора надменный государь
Привык пренебрегать, не зная их лица, —
Ценить гаремных жен тому, кто кисть держал,
Как он и почему доверить слепо мог?^[164]

Люй Чжу^[165]

Был выброшен с презреньем светлый жемчуг,
Приравненный к осколку черепицы!
И надо же Ши Чуну волку было
Всецело чарам девы покориться!
Однако счастлив был он в прошлой жизни,
И в этой счастье улыбнулось тоже,
Когда перед кончиной не остался
Совсем один – забытый и ничтожный.

Хун Фу^[166]

Обходителен был, ритуал не нарушил,
Прям в беседе с Ян Су, не вступая с ним в спор.
И красавица в нем распознала такого,
Кто откроет ей в жизни широкий простор^[167].
У Почтенного Яна в обширном жилище
То ли жизнь, то ли смерть… То ли быть, то ль не быть…
Разве ей, подневольной, не тягостны путы,
Да и можно ли путами сердце обвить?

Баоюю стихи очень понравились, и он принялся их расхваливать.
– Здесь – пять стихотворений, – сказал он. – Так почему бы не дать им общее название «Плач о пяти знаменитых красавицах»?
Не слушая возражений, Баоюй взял кисть и записал название на оборотной стороне листка.
– Когда пишешь стихи, нужно привносить что-то новое в мысли древних, делать их совершеннее, – говорила между тем Баочай, обращаясь к Дайюй. – А просто подражать – все равно что переливать из пустого в порожнее. Наши предки, к примеру, сочинили множество стихов о Ван Чжаоцзюнь; некоторые проникнуты скорбью по Ван Чжаоцзюнь и ненавистью к Ма Янь-шоу, злой иронией над ханьским императором, заставлявшим художников рисовать красавиц, а не преданных сановников. И все же тема не была исчерпана. Впоследствии стихи о Ван Чжаоцзюнь написал еще Ван Цзингун^[168]. Вот что в них говорится:

Любой художник мог бы подтвердить:
Она – неописуемо прекрасна!
Вот почему могу предположить,
Что Ма Яньшоу был казнен напрасно…^[169]

В стихах Оуян Сю можно найти такие строки:

А уши слышат все то же,
и очи видят все то же, —
За тысячи ли не догонишь
и горю теперь не поможешь^[170].

В этих стихотворениях поэты старались выразить собственные взгляды. В стихотворениях сестрицы Дайюй тема тоже раскрывается по-новому.
В это время пришла служанка и доложила:
– Приехал второй господин Цзя Лянь. Он отправился во дворец Нинго и скоро пожалует сюда.
Баоюй пошел к главным воротам и тут же увидел Цзя Ляня, слезавшего с коня.
Баоюй поспешил ему навстречу, отвесил несколько поклонов, справился первым долгом о здоровье матушки Цзя и госпожи Ван, а затем уже самого Цзя Ляня. Цзя Лянь взял Баоюя под руку, и они вместе направились в дом. В среднем зале Цзя Ляня ждали Ли Вань, Фэнцзе, Баочай, Дайюй, Инчунь, Таньчунь и Сичунь. Они по очереди ему поклонились, после чего Цзя Лянь сказал:
– Я приехал по поручению старой госпожи справиться, как обстоят дела дома. Госпожа чувствует себя хорошо и завтра утром пожалует сама, так что в пятую стражу мне придется ехать за город ее встретить.
Уставшему с дороги Цзя Ляню никто не стал докучать, и он пошел домой отдохнуть. Ночью ничего особенного не случилось.
Утром, когда все завтракали, приехали матушка Цзя и госпожа Ван. Их встретили, подали чаю. Женщины посидели немного и заторопились во дворец Нинго. Еще издали они услышали стенания – это оплакивали усопшего Цзя Лянь и Цзя Шэ. Едва завидев матушку Цзя, они пошли ей навстречу, а следом за ними и остальные члены рода Цзя. Матушку Цзя под руку подвели к гробу, Цзя Чжэнь и Цзя Жун, стоявшие на коленях, прильнули к ней и зарыдали. Матушка Цзя обняла их и тоже заплакала. Цзя Шэ и Цзя Лянь принялись ее утешать.
Затем матушка Цзя подошла к госпоже Ю, стоявшей по правую сторону гроба, обняла ее и снова заплакала.
Тут Цзя Лянь стал ее уговаривать пойти отдохнуть с дороги, и она в конце концов согласилась.
Матушке Цзя в ее возрасте и без того нелегко было переносить тяготы пути, а тут еще на нее обрушилось горе. Поэтому всю ночь ее мучила головная боль, нос заложило, даже разговаривать было трудно. Но, к счастью, все обошлось. После лекарства матушка Цзя пропотела, пульс стал ровнее, и все домашние облегченно вздохнули. Прошел еще день, и старая госпожа полностью выздоровела.
Наступил срок похорон Цзя Цзина. Матушка Цзя еще не совсем окрепла и на похороны не поехала, оставив возле себя Баоюя, чтобы за ней ухаживал. Не поехала и Фэнцзе – она все еще плохо себя чувствовала. Остальные члены рода Цзя, а также слуги и служанки сопровождали гроб в кумирню Железного порога и возвратились домой только к вечеру.
Цзя Чжэнь, госпожа Ю и Цзя Жун остались в кумирне, возле гроба, ибо отправить его на родину можно было лишь по прошествии ста дней. Все дела по хозяйству снова были поручены старухе Ю.
А теперь вернемся к Цзя Ляню. Он давно слышал о младших сестрах госпожи Ю и очень досадовал, что никак не может с ними повидаться. Но в последние дни, когда гроб с телом покойного стоял дома, Цзя Лянь ежедневно бывал во дворце Нинго и успел хорошо познакомиться с Эрцзе и Саньцзе. Особенно ему приглянулась Эрцзе, при виде девушки у него даже слюнки текли.
Злые языки говорили, будто Саньцзе и Эрцзе находятся в связи с Цзя Чжэнем и Цзя Жуном, и Цзя Лянь, считая, что они легкого поведения, не упускал случая пофлиртовать с ними. Саньцзе оставалась равнодушной к его заигрываньям, чего нельзя сказать об Эрцзе. Однако оба они, и Эрцзе и Цзя Лянь, соблюдали осторожность. Эрцзе боялась пересудов, а Цзя Лянь – ревности Цзя Чжэня. Словом, пришлось им набраться терпения и скрывать свои чувства.
Когда гроб перевезли в кумирню, в доме Цзя Чжэня осталось совсем мало людей. Кроме старухи Ю, Эрцзе, Саньцзе да еще нескольких девочек, все служанки и наложницы переселились в кумирню. Слуги и служанки, сторожившие дом, лишь по вечерам совершали обходы, днем же во внутренние покои не заходили. Обстоятельства благоприятствовали Цзя Ляню, и он решил действовать.
Как компаньон Цзя Чжэня он тоже остался в кумирне, откуда часто отлучался в город по делам. И, конечно, не упускал случая забежать во дворец Нинго и развлечься с Эрцзе.
Между тем младший управляющий Юй Лу доложил Цзя Чжэню:
– На траурную материю для навесов, а также в уплату носильщикам и плакальщицам требуется тысяча сто лянов серебра, а заплачено лишь пятьсот. И еще есть два долга. Вчера как раз приходили и торопили с уплатой. Вот я и приехал просить ваших указаний.
– Зачем же докладывать об этом мне? – удивился Цзя Чжэнь. – Пойди в кладовые и получи все, что нужно!
– Вчера ходил, – ответил Юй Лу, – но мне отказали. Говорят, после смерти старого господина столько денег ушло, а еще предстоят расходы на погребальную церемонию, на нужды храма. Пришлось поэтому потревожить вас. Может быть, прикажете выдать деньги за счет других статей расходов или же из своих собственных?
– Не те нынче времена, чтобы у нас были деньги в запасе, – с улыбкой ответил Цзя Чжэнь. – Разве ты не знаешь? Доставай деньги где хочешь и расплачивайся!
– Сотню-другую я смог бы достать, – возразил Юй Лу. – Но где взять шестьсот?
Цзя Чжэнь на минуту задумался и обратился к Цзя Жуну:
– Пойди попроси у матери! Вчера семья Чжэнь из Цзяннани прислала пятьсот лянов на жертвоприношения, их еще не успели передать в кладовую. Возьми да еще лянов сто собери дома. Как раз хватит, чтобы уплатить долг!
Цзя Жун сбегал к госпоже Ю и, вернувшись, сказал:
– Из присланных денег двести лянов уже израсходовали, а оставшиеся триста матушка велела отвезти на хранение своей матери.
– Тогда поезжай вместе с Юй Лу домой и возьми эти деньги у бабушки, – распорядился Цзя Чжэнь. – Заодно разузнаешь, нет ли дома каких-нибудь дел, и справишься о здоровье тетушек… Недостающие деньги Юй Лу где-нибудь раздобудет.
Только Цзя Жун и Юй Лу собрались уходить, как вошел Цзя Лянь Юй Лу подбежал к нему и справился о здоровье. Цзя Лянь поинтересовался, о чем разговор Цзя Чжэнь все по порядку ему рассказал.
Цзя Лянь тут же смекнул: «Вот случай съездить во дворец Нинго повидаться с Эрцзе» – и сказал:
– Неужто мы станем такую мелочь одалживать? Как раз вчера я получил деньги на кое-какие расходы, но еще не успел их истратить. Вот и добавлю, чего не хватает.
– Прекрасно! – обрадовался Цзя Чжэнь. – Прикажи Цзя Жуну поехать и взять эти деньги.
– Это должен сделать я сам, – возразил Цзя Лянь. – К тому же я несколько дней не был дома и хочу справиться о здоровье старой госпожи, батюшки и матушки, заодно побываю во дворце Нинго, разузнаю, нет ли там каких-нибудь важных дел и повидаюсь с женой.
Цзя Чжэнь улыбнулся.
– Как-то неловко тебя затруднять.
– Ерунда, мы люди свои, что тут особенного?
Тогда Цзя Чжэнь обратился к Цзя Жуну:
– Поедешь с дядей, справишься о здоровье старой госпожи, старого господина и госпожи и передашь от меня и матери поклон.
Цзя Жун пообещал все в точности исполнить и вышел вслед за Цзя Лянем. Они вскочили на коней и помчались в город, дорогой болтая о всяких пустяках. Цзя Лянь нарочно завел речь об Эрцзе и стал расхваливать ее на все лады.
– И манеры у нее непринужденные, и в обращении мила и ласкова, и речи ведет приятные – как не любить ее, не уважать! Все твердят, будто жена моя очень уж хороша, но разве можно ее сравнить с Эрцзе?
Цзя Жун сразу догадался, к чему клонит Цзя Лянь, и улыбнулся:
– Раз она вам так нравится, дядя, я ее вам сосватаю! Возьмете ее в наложницы?
– А ты не шутишь? – спросил Цзя Лянь.
– Не шучу.
– Я бы со всем удовольствием, – признался Цзя Лянь, – только боюсь, жена не согласится да и твоя бабушка будет против. К тому же, я слышал, у Эрцзе есть жених.
– Это неважно, – ответил Цзя Жун, – Эрцзе и Саньцзе рождены не в семье моего отца, их привезла моя бабушка по материнской линии. Слышал я, что, когда бабушка жила дома, она просватала Эрцзе еще до ее рождения в семью управляющего императорскими поместьями, некоего Чжана. Потом Чжан судился, проиграл дело, разорился, и бабушка решила не выдавать за него Эрцзе. К великому ее неудовольствию, брачный договор до сих пор не расторгнут. Отец хочет снова просватать Эрцзе, но нет подходящего человека. А Чжана надо разыскать, дать ему десять лянов серебра, пусть откажется от этого брака. Неужели не согласится за деньги?! К тому же ему известно, что люди мы влиятельные и церемониться с ним не станем. Вам же родители отказать не посмеют!.. Вот только не знаю, как Эрцзе к этому отнесется.
Цзя Лянь от радости просиял – чего еще было желать?!
Подумав, Цзя Жун сказал:
– Если будете действовать смело, все устроится наилучшим образом. Можете не сомневаться. У меня есть план. Придется лишь немного раскошелиться.
– Мальчик мой! – вскричал Цзя Лянь. – Выкладывай скорее свой план!
– О нашем разговоре никому ни слова, – предупредил Цзя Жун. – Я скажу отцу и уговорю бабушку, а затем мы где-нибудь поодаль купим дом, подберем нескольких слуг, назначим счастливый день и устроим все так, чтобы ни у кого не возникло ни малейшего подозрения. Вы возьмете Эрцзе в наложницы, строго-настрого прикажете слугам молчать, и все будет в порядке. Ваша супруга ничего не узнает. Живите себе в свое удовольствие! А если через какое-то время все раскроется, батюшка на худой конец поругает вас, и только! На это вы можете ответить, что ваша супруга не рожает вам сыновей, поэтому вы и решили взять наложницу. Да и вашей супруге придется смириться, ведь каша, как говорится, сварена. Пусть жалуется старой госпоже, ничего не поможет.
Еще древние говорили: «Страсть затмевает разум». Эрцзе вскружила Цзя Ляню голову, и он ухватился за план Цзя Жуна. Что ему траур, ревность жены, недовольство отца! Но надо сказать, что у Цзя Жуна была тут своя корысть. Дело в том, что Цзя Жуну тоже нравилась Эрцзе, но он побаивался Цзя Чжэня. А если Цзя Лянь возьмет Эрцзе в наложницы и они поселятся на стороне, Цзя Жуну легче будет с ней видеться.
Ничего подобного Цзя Лянь и представить себе не мог, поэтому был благодарен Цзя Жуну.
– Если ты все устроишь, дорогой племянник, я в знак признательности куплю тебе двух наложниц!
Так, разговаривая, они добрались до дворца Нинго.
– Вы идите за деньгами к моей бабушке, – сказал Цзя Жун, – а я навещу старую госпожу.
– Только не говори старой госпоже, что мы приехали вместе, – попросил Цзя Лянь.
– Не скажу, – ответил Цзя Жун и в свою очередь прошептал на ухо Цзя Ляню: – А вы ничего не говорите второй тетушке! А то наш план не удастся!
– Вот еще! – засмеялся Цзя Лянь. – Иди же скорее! Буду ждать тебя здесь!
Итак, Цзя Жун отправился к матушке Цзя, а Цзя Лянь – во дворец Нинго. Для виду он поговорил со слугами, а затем проследовал во внутренние покои.
Цзя Лянь был двоюродным братом и другом Цзя Чжэня и мог входить туда беспрепятственно.
Эрцзе, когда появился Цзя Лянь, сидела на кане у южной стены и вместе с двумя девочками-служанками занималась вышиванием. Старухи Ю и Саньцзе поблизости не было. Цзя Лянь справился о здоровье Эрцзе, а она, пряча улыбку, пригласила его сесть, сама же перешла на восточную сторону. Цзя Лянь запротестовал, приглашая Эрцзе занять место хозяйки, произнес несколько вежливых фраз и поинтересовался:
– Где же бабушка и третья сестрица? Почему их не видно?
– Они отлучились по делам, – отвечала Эрцзе, – скоро вернутся.
Служанки пошли за чаем. Цзя Лянь бросил страстный взгляд на Эрцзе. Та опустила голову и стала вертеть в руках сумочку. Цзя Лянь провел рукой по поясу и сказал:
– Забыл сумочку с мускатными орехами. Если у тебя есть, дай пожевать.
– Есть, – ответила Эрцзе, – только не для угощенья.
Цзя Лянь, смеясь, попробовал отнять у Эрцзе сумочку. Она бросила ее, опасаясь, как бы кто-нибудь не заметил, что он с ней заигрывает. Цзя Лянь на лету подхватил сумочку, высыпал орехи, сунул в рот, а что осталось, положил обратно, пытаясь собственноручно повесить сумочку на пояс Эрцзе, но тут девочка-служанка принесла чай,
Цзя Лянь взял чашку, а сам незаметно снял с себя «подвеску девяти драконов» из ханьской яшмы, завернул в платочек, и, как только служанка отвернулась, бросил Эрцзе. Та с невозмутимым видом продолжала пить чай.
Вдруг зашуршала дверная занавеска и в комнату вошли старуха Ю, Саньцзе и две девочки-служанки.
Цзя Лянь сделал знак Эрцзе, чтобы убрала платочек с подвеской, но та сидела как ни в чем не бывало. Ничего не понимая, Цзя Лянь заволновался, но раздумывать было некогда. Он поклонился старухе, поздоровался с Саньцзе, когда же обернулся, Эрцзе сидела на прежнем месте и широко улыбалась, а платочек исчез. У Цзя Ляня отлегло от сердца. Все сели и принялись болтать о том о сем.
– Старший брат Цзя Чжэнь велел мне взять у вас серебро, которое его супруга вам отдала на хранение, – обратился Цзя Лянь к старухе. – Срочно нужно платить долги.
Старуха тотчас велела Эрцзе принести серебро,
– Я также хотел справиться о вашем здоровье и повидаться с сестрицами, – продолжал Цзя Лянь. – Вы, я смотрю, чувствуете себя неплохо, сестриц у нас в доме не обижают,
– Что вы! – вскричала старуха Ю. – Ведь мы же свои! Не стану обманывать вас, второй господин: с тех пор как умер мой муж, дела наши пошатнулись. Спасибо, муж старшей дочери немного помогает, А мы, к сожалению, ничем не можем быть ему полезны, разве что помогать по хозяйству,
Тем временем Эрцзе принесла серебро, отдала старухе Ю, а та передала Цзя Ляню.
Цзя Лянь велел позвать служанку и приказал:
– Отнеси это Юй Лу и скажи, чтобы подождал меня
Не успела служанка уйти, как со двора донесся голос Цзя Жуна а вскоре и сам он появился. Цзя Жун справился о здоровье бабушки и тетушек и обратился к Цзя Ляню:
– Ваш батюшка хотел послать за вами в храм, чтобы дать какое-то поручение, но я сообщил ему, что вы здесь, и он ждет вас.
Цзя Лянь уже собрался идти, как вдруг услышал разговор Цзя Жуна с бабушкой:
– Помните, я рассказывал вам, что мой батюшка хочет выдать Эрцзе за человека, внешностью очень схожего с моим дядей? Что вы думаете на сей счет?
Он незаметно кивнул в сторону Цзя Ляня, после чего состроил рожу Эрцзе.
Эрцзе, застеснявшись, молчала, но, заметив, что Саньцзе усмехается, полушутя, полусерьезно сказала:
– Ах ты мартышка! Погоди, вырву тебе язык!
Цзя Жун, смеясь, выбежал из комнаты. Цзя Лянь попрощался и проследовал в гостиную, где строго-настрого предупредил слуг, которые там собрались, чтобы не играли в азартные игры и не пили вина. Затем он тихонько попросил Цзя Жуна по возвращении домой поговорить с отцом о его деле, а Юй Лу дал еще денег, недостающих для уплаты долга. Покончив с делами, Цзя Лянь пошел справиться о здоровье Цзя Шэ и матушки Цзя, но подробно рассказывать об этом мы не будем.

Цзя Жун, увидев, что Юй Лу с Цзя Лянем ушли за деньгами, вернулся в дом, поболтал с молодыми тетушками и отправился в обратный путь.
Добравшись вечером до кумирни, он пошел к отцу и доложил:
– Юй Лу отданы деньги сполна. Старая госпожа здорова и уже обходится без лекарств.
Он также передал просьбу Цзя Ляня просватать за него Эрцзе, но втайне от Фэнцзе.
– Жена ему сыновей не рожает, – сказал Цзя Жун, – и он хочет взять наложницу. Так пусть уж лучше возьмет Эрцзе, чем кого-то на стороне. Эрцзе по крайней мере он знает.
Цзя Чжэнь подумал, и вдруг лицо его озарилось улыбкой:
– Я не против, не знаю только, согласится ли Эрцзе. Съезди домой, попроси бабушку поговорить с ней!
Цзя Чжэнь дал Цзя Жуну несколько наставлений и отпустил, а сам отправился к госпоже Ю рассказать о своем разговоре с Цзя Жуном.
Госпожа Ю запротестовала было, сочтя подобное дело не совсем пристойным, но отговорить мужа ей не удалось. Цзя Чжэнь никогда ни с кем не считался и на ворчанье жены не обратил никакого внимания.
На следующее утро Цзя Жун снова отправился в город и рассказал старухе Ю о решении отца. От себя он добавил, что Цзя Лянь человек достойный, но вынужден взять наложницу, потому что Фэнцзе безнадежно больна. Цзя Лянь купит дом, они с Эрцзе там поживут некоторое время, а как только Фэнцзе умрет, Цзя Лянь сделает Эрцзе законной женой. Он не жалея красок расписал, какие блага посыплются на старуху Ю, если Цзя Лянь возьмет ее дочь в наложницы, ведь сам Цзя Чжэнь выступит сватом, мало того, они постараются выгодно выдать замуж Саньцзе… Цзя Лянь говорил до того убедительно, что старуха ничего не могла возразить. Тем более что она всецело зависела от Цзя Чжэня, а тот брал на себя все заботы по устройству Эрцзе и даже сам выступал в качестве свата. Что же до Цзя Ляня, то он происходил из семьи более знатной, чем семья Чжанов, в которую была просватана Эрцзе. Поэтому старуха тотчас же согласилась и поспешила к Эрцзе, чтобы ее уговорить.
Эрцзе не ладила с мужем своей старшей сестры, и ей совсем не хотелось идти замуж за Чжан Хуа. А тут в нее влюбился Цзя Лянь и сам Цзя Чжэнь вызвался быть сватом. Как же могла она отказать? Получив согласие дочери, старуха Ю поспешила к Цзя Жуну, а тот немедля доложил отцу.
На следующий же день Цзя Чжэнь пригласил Цзя Ляня в кумирню и сообщил ему эту радостную весть. Цзя Лянь был безмерно счастлив и не знал, как благодарить. Уговорившись обо всем, они послали человека присмотреть дом, купить мебель и утварь, а также приданое для Эрцзе…
Через несколько дней все было готово. Дом купили из двадцати комнат, в переулке Сяохуачжи, в двух ли от дворцов Нинго и Жунго, взяли двух девочек-служанок. Двух служанок, конечно, недостаточно, но Цзя Лянь не решался взять слуг из дворца, чтобы никто ничего не заподозрил. Вдруг он вспомнил о Баоэре. С его женой Цзя Лянь когда-то завел шашни; узнала Фэнцзе, подняла скандал, и жена Баоэра, чтобы избежать позора, повесилась. Цзя Лянь дал Баоэру сто лянов серебра, и тот нашел другую. Это была Общая барышня, вдова пьяницы повара. Она, когда повар умер, решила прибрать к рукам Баоэра и стала его женой. Все знали, что эта женщина находилась в связи и с Цзя Лянем. И теперь Цзя Лянь решил взять Баоэра и его жену в услужение. Само собой, они не могли ему отказать!

А теперь расскажем о Чжан Хуа. Предки его занимали по наследству должность управляющих императорскими поместьями. Последним занимал эту должность отец Чжан Хуа. Он был в дружеских отношениях с ныне покойным мужем старухи Ю, потому и сосватал Эрцзе за своего сына. Затем он попал под суд, разорился и стал нищим. До невестки ли ему было? Что же до старухи Ю, то она вышла замуж вторично и на протяжении десяти лет не имела никаких связей с семьей Чжанов. И вот, когда Чжана пригласили в дом Цзя и предложили отказаться от брачного договора, он не осмелился возражать, потому что боялся Цзя Ляня. Он согласился выполнить все требования, о чем и написал соответствующую бумагу. В награду старуха Ю дала ему двадцать лянов и дело было улажено.
В третий день месяца, счастливый для бракосочетания, Цзя Лянь ввел в дом новую жену.
О том, что произошло дальше, вы узнаете из следующей главы.

Цзя Лянь тайком берет Ю Эрцзе;
Ю Саньцзе намеревается во что бы то ни стало выйти замуж за Лю Сянляня

Тем временем Лунъэр, один из слуг Цзя Ляня, когда привязывал коня, заметил неподалеку другого коня и догадался, что это конь Цзя Чжэня. Он пошел на кухню и там застал Сиэра и Шоуэра, распивавших вино. При появлении Лунъэра они засмеялись:
– Ты очень кстати! Мы не могли догнать нашего господина, у него очень быстрая лошадь, и, чтобы не нарушать приказа, запрещающего ходить по ночам, решили заночевать здесь.
– А меня второй господин прислал сюда передать деньги, – с улыбкой отвечал Лунъэр. – Поручение я уже выполнил, но возвращаться нынче не стану.
– Отдохнули бы немного, – предложила жена Баоэра, – поспали. Кан у нас свободен.
– Выпей с нами, – пригласил в свою очередь Си-эр. – Мы уже изрядно выпили.
Лунъэр сел к столу, выпил вина, но тут вдруг услышал шум. Это лошади на конюшне не поладили у кормушки и перелягались.
Лунъэр побежал на конюшню, утихомирил коней и вернулся.
– Идите спать, мальчики! – сказала жена Баоэра. – И я пойду.
Ее не отпускали, принялись целовать, хватать за грудь.
Сиэр выпил еще несколько чарок и, пока Лунъэр с Шоуэром запирали дверь, растянулся на кане и захрапел. Они принялись его тормошить:
– Эй, братец, ну-ка подвинься! Думаешь, ты здесь один? Не маяться же нам всю ночь!
– Давайте печь лепешки на одной сковороде – только по справедливости, чтобы всем досталось! – пробормотал Сиэр.
Видя, что он совсем пьян и толку от него не добьешься, Лунъэр и Шоуэр погасили лампу и легли.

Эрцзе между тем, услышав ржание, забеспокоилась и старалась болтовней отвлечь Цзя Ляня. Цзя Лянь же после нескольких кубков почувствовал, что в нем взыграла «весенняя радость», приказал убрать со стола, запер дверь и стал раздеваться.
На Эрцзе была только ярко-красная кофточка, черные волосы растрепались, лицо дышало страстью, и от этого она казалась еще пленительнее.
Цзя Лянь привлек ее к себе и стал говорить:
– Все уверяют, будто моя Фэнцзе красавица, но ведь она недостойна даже снимать с тебя туфли!
– Что красота! Главное – положение, – возражала Эрцзе.
– Как ты можешь так говорить?! – воскликнул Цзя Лянь.
– Вы, видно, считаете меня дурочкой? – со слезами на глазах упрекнула его Эрцзе. – Уже два месяца я ваша жена и теперь знаю, что ума вам не занимать. Клянусь, что всю жизнь вам буду верна, а после смерти стану вашим духом-хранителем! Я ни в чем вас не обману, не утаю даже самую малость. Но что станет с моей сестрой? Ее положение сейчас неопределенно, так долго продолжаться не может, что-то надо придумать!
– Не беспокойся, – отвечал Цзя Лянь. – Твое прошлое мне известно, так что можешь все говорить откровенно. Об одном лишь прошу: будь осторожна с моим старшим братом Цзя Чжэнем. Вот если бы Саньцзе стала его наложницей, мы могли бы, как говорится, есть за одним столом и никто никому не мешал бы. Что ты на это скажешь?
– Ничего лучше и не придумаешь, – утирая слезы, произнесла Эрцзе, – вот только сестра моя слишком уж своенравна. К тому же неизвестно, не пострадает ли от этого доброе имя господина Цзя Чжэня!
– Все будет в порядке, – заверил ее Цзя Лянь. – Я сейчас же с нею поговорю!
И Цзя Лянь, в приподнятом настроении после выпитого вина, не раздумывая, отправился на западный двор. Еще издали он заметил мерцавшие в окнах огоньки ламп и свечей.
Цзя Лянь решительно приблизился к двери, толкнул ее ногой и прямо с порога громко произнес:
– Я узнал, что здесь старший брат Цзя Чжэнь, и пришел справиться о его здоровье.
Цзя Чжэнь испуганно вскочил, краска стыда залила лицо. Старуха Ю тоже смутилась.
– Ну что особенного?! – воскликнул Цзя Лянь. – Ведь мы не чужие! Я готов расшибиться в лепешку, чтобы отблагодарить старшего брата за доброту. Огорчить его было бы для меня настоящим несчастьем! Брат мой, ты можешь бывать здесь когда угодно, и если я мешаю тебе, ты никогда меня больше здесь не увидишь!
Он готов был встать на колени, но Цзя Чжэнь его удержал, вскочив с места.
– Как скажешь, брат, так и будет! – произнес он. – Твое желание для меня закон!
– Принесите вина! – приказал Цзя Лянь. – Мы выпьем со старшим братом!
И он, хихикая, обернулся к Саньцзе:
– Третья сестрица, почему бы тебе и старшему брату не выпить из одного кубка? Я тоже с удовольствием выпью за ваше здоровье и пожелаю счастливой жизни!
Тут девушка вскочила и возмущенно произнесла:
– Хватит молоть чепуху! Мы с сестрой для тебя слишком грубая пища, смотри не подавись! А меня лучше не задевай! Думаешь, мы не знаем, что у вас в доме творится?! За несколько медяков вы с братом купили мою сестру! А теперь и меня собираетесь сделать своей игрушкой? Не выйдет! Смотри, достанется тебе от жены! Как говорится, в краденый барабан бить нельзя, вот ты и спрятал мою сестру, чтобы все шито-крыто было! А я возьму да и расскажу Фэнцзе! Посмотрим, что тогда будет! Так что этого разговора больше не затевай, не то я выколочу из вас с братцем ваши собачьи души, а потом и за жену твою возьмусь!.. А выпить с тобой я могу, если хочешь!
Она наполнила кубок, отпила половину и протянула кубок Цзя Ляню.
– С твоим старшим братом я пить не стану, а с тобой выпью за дружбу!
С Цзя Ляня весь хмель сошел от испуга, да и Цзя Чжэню стало не по себе – такого позора он просто не ожидал. Братья распутничали не первый день, но ни разу не получали отпора и так растерялись, что ответить ничего не могли.
– Позовите Эрцзе! – кричала разъяренная Саньцзе. – Мы не чужие: вы – братья, мы – сестры, будем пировать вместе!
Старуха Ю совсем растерялась. Цзя Чжэнь хотел улизнуть, но Саньцзе не отпускала. Он уже раскаивался в том, что так опрометчиво поступил, даже предположить не мог, чем это кончится.
Между тем Саньцзе сорвала с себя украшения, сбросила платье, распустила волосы и осталась в одной красной кофточке, очень тонкой и наполовину расстегнутой, открывавшей ее белоснежную грудь, ярко-зеленых штанах и изящных красных туфельках. Она то радовалась, то сердилась, то вставала с места, то садилась, ее жемчужные серьги раскачивались, словно качели, алые губы при свете лампы казались еще ярче, как киноварь… Глаза, чистые, как осенние воды Хуанхэ, после выпитого вина сверкали и искрились. Цзя Лянь и Цзя Чжэнь любовались ею, но не смели приблизиться. И уйти не могли, завороженные красотой девушки. Они не только перестали отпускать непристойные шутки, но вообще лишились дара речи.
Саньцзе же без умолку болтала, сыпала грубыми деревенскими словечками, хохотала.
Выпив в свое удовольствие и потешившись вволю над братьями, Саньцзе выгнала их и легла спать. С этого времени служанки, когда бывали чем-нибудь недовольны, всячески поносили Цзя Чжэня, Цзя Ляня и Цзя Жуна за то, что они обманули вдову и сирот.
Цзя Чжэнь теперь приезжал сюда только по приглашению Саньцзе, выполнял все ее прихоти и чувствовал себя очень стесненно.
И вот что мы поведаем тебе, дорогой читатель, ты только послушай! Хитрая и скрытная от природы, Саньцзе была хороша собой, любила наряжаться и вела себя вызывающе. В этом она равных себе не знала. Все мужчины, даже отъявленные бессердечные волокиты, при виде ее теряли голову. Ее безудержная веселость и полное пренебрежение ко всем окружающим внушали робость. Цзя Чжэнь, прежде мечтавший об Эрцзе, все свои помыслы устремил теперь к Саньцзе. Но Саньцзе держала его на расстоянии, и дальше кокетства дело не шло.
На все упреки матери и сестры она лишь твердила:
– Глупа ты, сестра! Ведь мы с тобой все равно что золото и яшма, а разве можно драгоценности втаптывать в грязь? А тебе, мама, хорошо известно, что в семье у них есть зловредная баба, и разве простит она нас, когда обо всем узнает?! Разразится скандал, и кто поручится, что мы останемся в живых? А вы вообразили, будто нашли спокойное местечко, где можно беспечно жить!
Старуха Ю поняла, что все уговоры бесполезны, и оставила дочь в покое.
Между тем Саньцзе становилась день ото дня капризнее: от серебра и жемчуга она теперь отказывалась – ей подавай золото и драгоценные каменья; жареного гуся есть не желала – только жирную утку; не понравится еда – Саньцзе поднимает шум и опрокидывает стол. Платье не по вкусу – хватает ножницы и кромсает. Да еще бранится. Цзя Чжэнь тратил громадные деньги, но никак не мог ей угодить.
Цзя Лянь теперь бывал только в комнатах Эрцзе. Он уже начинал раскаиваться в своей затее. Эрцзе очень к нему привязалась, считала повелителем до конца дней своих и нежно о нем заботилась. Красотой, привлекательностью и манерами она не уступала Фэнцзе, не в пример ей была ласкова и покорна. Правда, сделав один неосторожный шаг, Эрцзе прослыла распутницей, и никакие достоинства не спасли ее от этого.
Цзя Лянь часто возмущался:
– Кто не совершает ошибок?! Главное, вовремя их исправить!
Он старался не думать о прошлом Эрцзе и наслаждался своим счастьем.
Цзя Лянь и Эрцзе были неразлучны, жили душа в душу и поклялись вместе умереть. О Фэнцзе и Пинъэр они само собой не думали.
Однажды в постели Эрцзе сказала Цзя Ляню:
– Вы поговорили бы со старшим господином Цзя Чжэнем, пусть просватает за кого-нибудь мою сестру. Нельзя же постоянно держать ее здесь.
– Я уже с ним говорил, не может он от нее отказаться, – ответил Цзя Лянь. – Я стал его убеждать: «Жирное мясо хоть и вкусное, но жарить его надо осторожно, не то жир забрызгает и обожжет. Роза хоть и красива, но шипы могут поранить руку. Не можешь сам завладеть девушкой, просватай ее за другого!» Но Цзя Чжэнь ничего не ответил, только рукой махнул. Может, посоветуешь, как быть?
– Не беспокойтесь, – отвечала Эрцзе. – Завтра же поговорю с сестрой, а потом пусть шумит сколько угодно. Поймет, что упрямство ее бесполезно, и выйдет за него замуж.
– Пожалуй, ты права, – согласился Цзя Лянь.
На следующий день Эрцзе распорядилась приготовить вино и закуски, Цзя Лянь остался у нее, и в полдень они пригласили Саньцзе и старуху Ю на угощение.
Саньцзе сразу поняла, в чем дело. Едва наполнили кубки, она, не дав сестре и рот раскрыть, стала плакать и причитать:
– Ты хочешь со мной серьезно поговорить, но я не дурочка, оставь меня лучше в покое! Уговоры не помогут, я сама знаю, что делать! Ты пристроена, мама тоже, а о себе я сама позабочусь. Замужество – не шутка, замуж выходят раз в жизни. Когда нам с мамой было трудно, я вынуждена была притворяться бесстыжей, чтобы ко мне не привязывались. На самом же деле я совсем не такая, и уж если говорить начистоту, выйду замуж лишь за того, кто сердцу мил. Не надо мне ни богатого, ни знатного!
– Это очень просто устроить, – успокоил ее Цзя Лянь. – Назови его имя, и мы просватаем тебя за него. Украшения, свадебные подарки и прочие заботы берем на себя, так что матушке твоей не о чем беспокоиться.
– Сестра знает, о ком речь, и не обязательно мне его называть, – ответила Саньцзе.
– Кто же это? – не отставал Цзя Лянь, и тут его осенило: наверняка Баоюй.
И, не дождавшись ответа Эрцзе, Цзя Лянь крикнул:
– Я знаю, кто он! У тебя вкус неплохой!
– Кто же? – с улыбкой спросила Эрцзе.
– Конечно, Баоюй! – рассмеялся Цзя Лянь. – Кто же еще?
Эрцзе и старуха Ю тоже так думали, но Саньцзе лишь огрызнулась:
– У нас в семье десять сестер, неужели все должны выходить замуж за твоих братьев? Разве из всей Поднебесной только в вашей семье есть достойные мужчины?!
– Кто же тогда? Скажи! – в один голос спросили старуха Ю, Цзя Лянь и Эрцзе.
– Его нет здесь сейчас, – отвечала Саньцзе, – но пусть сестра вспомнит, что было пять лет назад.
Тут появился Синъэр и обратился к Цзя Ляню:
– Вас требует к себе батюшка! Я сказал, что вы уехали к старшему дядюшке, а сам поспешил сюда.
– Неужели меня дома хватились? – заволновался Цзя Лянь.
– Совершенно верно, – ответил Синъэр, – пришлось сказать второй госпоже, что старший господин Цзя Чжэнь пригласил вас к себе посоветоваться, как провести стодневный траур.
Цзя Лянь приказал подать коня и, в сопровождении Лунъэра, отправился во дворец Жунго.
Эрцзе распорядилась принести закусок, поднесла Синъэру большой кубок вина и буквально засыпала его вопросами:
– Сколько лет вашей госпоже? Какой у нее характер? Она очень злая? Сколько лет старой госпоже? Сколько у вас в доме барышень?
Синъэр, хихикая, непринужденно рассказывал о событиях, которые за последнее время произошли во дворце Жунго.
– Я дежурю у вторых ворот еще с тремя слугами, – говорил он. – Мы сменяемся два раза в сутки – четверо дежурят, четверо отдыхают. Есть среди нас и доверенные слуги госпожи Фэнцзе. Их мы не смеем задевать. Зато госпожа Фэнцзе вертит слугами нашего господина как вздумается. Не знаю, как вам и рассказать, до чего коварна она и остра на язык. О господине Цзя Ляне такого не скажешь. Есть у госпожи доверенная служанка Пинъэр, всячески ей угождает, но сколько тайком делает людям добра! И всегда готова вступиться за нас перед госпожой, если, случается, мы провинимся. Вряд ли в доме сыщется человек, который любил бы эту Фэнцзе. Все боятся ее, слова при ней не смеют сказать! Только старая госпожа и госпожа Ван души в ней не чают. Льстивыми речами она им голову заморочила. Ее слово – закон! Уж очень она сокрушается, что никак не накопит гору денег, чтобы старая госпожа и госпожа Ван видели, до чего рачительная она хозяйка. А прислуге от этого ее желания выслужиться перед старшими одни страдания! Сделает что-то хорошее, тотчас бежит к старой госпоже хвалиться. Ошибется – норовит вину на другого свалить. Свекровь и то говорит, что Фэнцзе, подобно воробью, летит туда, где можно поживиться, и, словно крот, прячется в землю от неприятностей; честью семьи она не дорожит, только о себе думает. Если бы не старая госпожа, давно бы эту Фэнцзе выгнали.
– Интересно, что ты станешь говорить за глаза обо мне, если Фэнцзе оговариваешь? – усмехнулась Эрцзе. – Ведь я по положению ниже ее!
Синъэр опустился на колени и воскликнул:
– Зачем вы так говорите, госпожа?! Пусть Небо меня покарает, если я вру! Будь у нас такая хозяйка, как вы, не пришлось бы бояться ни битья, ни ругани. Слуги хвалят вас за доброту. И если господин Цзя Лянь куда-нибудь уедет, мы все перейдем служить к вам.
– Ну и мошенник! – воскликнула Эрцзе. – Я просто пошутила, а ты струсил. Зачем явился? Погоди, пойду к твоей госпоже и все расскажу!
– Не ходите, госпожа, не надо! – замахал руками Синъэр. – Она вам будет улыбаться, говорить сладкие слова, прикинется ягненком, а у самой одно на уме: как бы всех сожрать! Третья тетушка и та не смогла бы ее переговорить! А уж вы, госпожа, с вашей скромностью и подавно!
– Но если я не нарушу приличий и буду достойно себя вести, неужто она и тогда осмелится меня обидеть?
– Зачем бы я стал нести всякий вздор, – отвечал Синъэр. – Не пьян же я в самом деле! Вы можете ей во всем уступать, ни в чем не перечить, она все равно не простит, что вы красивее и вас все любят. Она поистине – бутыль уксуса; да что там бутыль – кувшин, целая бочка! Стоит господину ненароком бросить взгляд на какую-нибудь из служанок, Фэнцзе прямо при нем набрасывается на девушку и избивает до полусмерти. Барышня Пинъэр считается наложницей господина Цзя Ляня, но стоит Цзя Ляню хоть раз в году с ней побыть, как Фэнцзе обрушивает на нее весь свой гнев! Однажды Пинъэр не выдержала и расшумелась: «Разве по своей воле я стала его наложницей?! Вы заставили! Я не хотела! Но вы сказали, что я бунтую! А теперь меня обвиняете?» Фэнцзе нечего было возразить. Она даже просила прощения у барышни Пинъэр.
– А ты не врешь? – усомнилась Эрцзе. – Такая ведьма, и испугалась какой-то наложницы?
– Говорят, против справедливости не пойдешь, – сказал Синъэр. – Барышня Пинъэр еще в детстве была у нашей госпожи в услужении, а потом еще с двумя служанками переехала в дом ее мужа. Одна служанка умерла, вторая замуж вышла, осталась Пинъэр. Она приглянулась нашему господину, и он взял ее в наложницы. Ничего удивительного! Пинъэр умна и добродетельна, вот и сумела увлечь нашего господина. Барышня Пинъэр искренна, никогда не лицемерит и всей душой любит госпожу. За это Фэнцзе ее и терпит.
– Вот оно что! – воскликнула Эрцзе. – Я слышала, у вас там живут вдова и несколько барышень, как же они с этой Фэнцзе ладят?!
– Ах, госпожа! – вскричал Синъэр. – Наша старшая госпожа Ли Вань очень добра, никогда не вмешивается в чужие дела, только следит за барышнями, чтобы учились грамоте и вышиванию. Пока Фэнцзе болела, хозяйственными делами ведала госпожа Ли Вань. Все делала по старинке, спокойно, без шума. О старшей барышне говорить нечего – она живет при дворе. Вторую барышню у нас прозвали «второе бревно», и этим все сказано, а третью – «роза мэйгуй»: она румяна, красива, все ее любят, но не бывает розы без шипов, а шипы колются. Третья барышня, к сожалению, не родная дочь госпожи Ван, а, как говорится, «феникс в вороньем гнезде». Четвертая барышня еще слишком мала и никакими делами в доме не ведает. Она приходится сестрой господину Цзя Чжэню, а воспитывает ее госпожа Ван. Кроме барышень из семьи Цзя, у нее живут еще две барышни – таких редко встретишь в Поднебесной! Одна из них – дочь сестры нашего старшего господина, по фамилии Линь, другая приходится племянницей супруге нашего господина Цзя Чжэна и происходит из семьи Сюэ. Барышни эти и собой хороши, и науки постигли. Мы и дохнуть не смеем, встречаясь с ними в саду или еще где-нибудь.
– Порядки у вас, я знаю, строгие, детям слуг запрещено смотреть на барышень, – засмеялась Эрцзе. – Может, и дышать не дозволено?
– Не дозволено! – улыбнулся Синъэр. – Ведь дохнешь посильнее – барышня Линь повалится, а барышня Сюэ растает!^[171]
Все так и покатились со смеху.
Если вам интересно узнать, кого выбрала в мужья Саньцзе, прочтите следующую главу.

Любящая девушка, оскорбленная в своих чувствах, уходит в мир иной;
бесчувственный юноша, обладающий холодным сердцем, вступает в секту Пустоты

Итак, все расхохотались, когда Синъэр заявил, что барышня Линь повалится, а барышня Сюэ растает, если посильнее дохнуть.
Жена Баоэра шутя шлепнула Синъэра и прикрикнула на него:
– В твоих словах, может, и есть доля правды, но как поверить, если ты всегда врешь?! Ты ничуть не похож на слугу господина Цзя Ляня, скорее на слугу господина Баоюя. Уж слишком болтлив!
Эрцзе хотела еще о чем-то спросить Синъэра, но Саньцзе ее опередила:
– Чем занимается ваш Баоюй? Ходит в школу, и все?
– Ох, и не спрашивайте, госпожа, – улыбнулся Синъэр, – если стану рассказывать, не поверите! Ведь совсем взрослый, а науками заниматься не хочет. Все в нашем доме прилежно учились, начиная от дедов и кончая вторым господином Цзя Лянем. За ними строго следили учителя. А Баоюй не желает учиться. И все же старая госпожа дорожит им, словно сокровищем. Прежде отец не давал ему спуску, бывало, наказывал, а теперь не вмешивается. Баоюй целыми днями бездельничает и озорничает, его поступки и рассуждения мало кому понятны. У него внешность обманчивая, все думают, будто он умный, а такого второго глупца не найдешь. Вечно молчит, слова от него не добьешься. Зато иероглифов знает много, хотя в школу не ходит. Ни гражданские, ни ратные дела его не интересуют, интересуют только девчонки. Странный он какой-то. Развеселится – со всеми без разбора играет – нет для него ни высших, ни низших, ни слуг, ни господ. А загрустит – никто ему не нужен. Мы совершенно его не боимся. Даже с места не двинемся, если он вдруг появится, он же слова не скажет, не упрекнет.
– Да на вас не угодишь! – улыбнулась Саньцзе. – Добрый хозяин – вы ни во что его не ставите, строгий – начинаете роптать.
– Мы-то думали, Баоюй человек достойный, а он всего лишь жалкое создание! – вскричала Эрцзе.
– И ты веришь этой глупой болтовне, сестра? – промолвила Саньцзе. – Ты же его видела. В его манерах и речи в самом деле есть что-то девичье, потому что он с детства живет среди девушек. Но говорить, что он глуп!.. Такие, как Баоюй, не бывают глупыми! Помнишь, во время похорон, когда гроб окружили монахи, он встал перед нами и мы ничего не видели? Кто-то сказал, что он не знает приличий. А он ответил: «Сестры, не считайте меня невежей! Просто я хотел заслонить вас от этих грязных, вонючих монахов». И еще. Как-то он стал пить чай, ты тоже попросила чаю, но когда старуха хотела налить тебе в ту самую чашку, из которой пил Баоюй, он сказал: «Сначала вымойте чашку!» Вот как он относится к девочкам! Но чужому этого не понять.
– А ты, по-моему, его хорошо понимаешь! – засмеялась Эрцзе. – Вот и надо вас сосватать.
Саньцзе стеснялась Синъэра, поэтому промолчала и принялась щелкать тыквенные семечки.
– По красоте и манерам вы вполне достойная пара, но только у него уже есть суженая, – улыбнулся Синъэр. – Барышня Линь. Правда, здоровье у барышни слабое, да и летами она чересчур молода. Но года через два-три старая госпожа все решит.
В это время появился Лунъэр и доложил:
– Второй господин Цзя Лянь через несколько дней собирается в округ Пинъань по поручению старшего господина Цзя Шэ и вернется недели через две. Поэтому сегодня он не сможет прийти и просит передать второй госпоже Эрцзе, чтобы решала дело, о котором они договаривались, по собственному усмотрению, а второй господин, может быть, заедет узнать, что да как.
И он удалился с поклоном. Вместе с ним ушел и Синъэр. Эрцзе приказала запереть ворота, а сама легла и почти всю ночь проговорила с сестрой.
Цзя Лянь появился на следующий день к вечеру.
– Зачем было приезжать, раз у вас такие важные дела? – попеняла ему Эрцзе. – Как бы неприятностей не случилось!
– Ничего особенного, – возразил Цзя Лянь. – Еду с обычным поручением. Через полмесяца вернусь.
– О нас не беспокойтесь, – сказала Эрцзе. – Сестра уже выбрала себе жениха, а поскольку она отличается завидным постоянством, придется нам сделать все, как она пожелает.
– Кто же ее избранник? – вскричал Цзя Лянь.
– Его нет сейчас здесь, – ответила Эрцзе. – В том-то и трудность! Она готова ждать год, два, десять – сколько угодно. А не приедет – сестра ни за кого не пойдет замуж: обреет голову и станет монахиней.
– Кто же он? – не унимался Цзя Лянь. – Счастливец, сумевший тронуть ее сердце?
– Об этом долго рассказывать, – ответила Эрцзе. – Лет пять назад мы ездили к бабушке на день рождения. Среди гостей были актеры – молодые люди из хороших семей. Среди них оказался некий Лю Сянлянь, исполнитель ролей положительных героев. Вот он и есть ее избранник. В прошлом году из-за неприятностей он вынужден был отсюда бежать. Где он сейчас, не знаю.
– Любопытно! – воскликнул Цзя Лянь. – Я-то думаю – кто бы это мог быть! А это, оказывается, он! Да, у твоей сестренки губа не дура! Спорить не буду, Лю Сянлянь красив, только сердца у него нет и чувства долга. В прошлом году он избил глупца Сюэ Паня и встречаться с нами ему теперь неудобно. Прошел слух, будто он уже здесь. Хочешь, расспрошу слуг Баоюя… А так разве узнаешь, где он? Постоянного местожительства у Сянляня нет. Так стоит ли затягивать столь важное дело?
– Моя сестра от своего не отступится, – возразила Эрцзе. – Поэтому лучше ей не перечить!
Вошла Саньцзе и обратилась к Цзя Ляню:
– Дорогой зять, ты, видно, не знаешь, что у нас слово не расходится с делом. Раз я выбрала Лю Сянляня, значит, за него и выйду. С нынешнего дня буду соблюдать пост и молить Будду, чтобы он приехал. А не приедет совсем – подамся в монахини.
Она вытащила из прически яшмовую шпильку.
– Если я хоть самую малость вру, пусть со мной будет то же, что с этой шпилькой.
Она разломала шпильку, повернулась и ушла. Отныне Саньцзе ни поступком, ни словом не нарушала данный ею обет.
Цзя Ляню ничего не оставалось, как уступить. По дороге домой он разыскал Бэймина и справился, не приехал ли Лю Сянлянь.
– Точно не знаю, – ответил Бэймин, – но полагаю, что не приехал.
Соседи Сянляня сказали Цзя Ляню, что дома его не видели, и Цзя Лянь поспешил об этом сообщить Эрцзе.
Близился день отъезда. За два дня до намеченного срока Цзя Лянь объявил, что уезжает, а сам отправился к Эрцзе. Они прекрасно провели время, после чего Цзя Лянь незаметно выбрался из города и отправился в путь.
Он не очень торопился, на ночь останавливался в гостиницах, ел и пил в свое удовольствие.
На третий день ему повстречался караван вьючных лошадей. За караваном верхами ехали хозяева и слуги.
Приблизившись, Цзя Лянь увидел, как бы вы думали кого? Сюэ Паня и Лю Сянляня. Они поговорили, обменялись новостями и втроем отправились в харчевню.
Цзя Лянь сказал Сюэ Паню:
– После прошлогодней ссоры мы хотели пригласить вас обоих и помирить, но брат Сянлянь вдруг исчез. Как случилось, что вы снова вместе?
– Поистине странные дела творятся в Поднебесной! – засмеялся Сюэ Пань. – Мы с моим приказчиком продали товары и весной отправились в обратный путь. Но недалеко от Пинъаня на нас напали грабители. Тут неожиданно появился брат Сянлянь и спас нас. От вознаграждения он отказался, тогда мы поклялись быть братьями до смерти и сейчас вместе возвращаемся в столицу. Правда, вскоре нам предстоит разлука – в двухстах ли отсюда живет тетка Сянляня, которую он хочет навестить. А я еду прямо в столицу, постараюсь подыскать ему там невесту, купить дом и к его возвращению все как следует устроить.
– Вот оно что! – воскликнул Цзя Лянь. – Это замечательно! Напрасно мы беспокоились! – Он засмеялся, а затем, как бы между прочим, добавил: – Кстати, у меня есть для него прекрасная невеста!
Цзя Лянь рассказал, как взял в наложницы Эрцзе, а теперь хочет выдать замуж ее сестру.
– Только дома не говори, что я взял наложницу, – предупредил он Сюэ Паня. – Родится у Эрцзе сын, тогда все и узнают.
– Ты правильно поступил! – сказал Сюэ Пань. – Фэнцзе сама во всем виновата!
– Опять забываешься! – прикрикнул на него Лю Сянлянь. – Замолчи!
Сюэ Пань прикусил язык, а потом снова не выдержал:
– Все равно я тебя сосватаю!
– Ладно, только красивую выбери, – сказал Сянлянь. – Раз за дело взялись мои братья, возражать я не смею.
– Пока говорить ничего не буду, – промолвил Цзя Лянь. – Пусть брат Сянлянь сам посмотрит. Таких красавиц еще не было в Поднебесной.
– Только подождите, пока я навещу тетушку! – воскликнул обрадованный Лю Сянлянь. – Не пройдет и месяца, как я вернусь в столицу, и тогда окончательно уговоримся!
– На слово не поверю! – возразил Цзя Лянь. – Лю Сянлянь сегодня здесь, завтра там. Если нарушит обещание, где его искать?! Пусть в качестве залога оставит подарок.
– Благородный человек не нарушит слова! – возмутился Лю Сянлянь. – Я беден, нахожусь в пути, откуда у меня подарки?
– Могу выручить, – предложил Сюэ Пань. – Дам тебе кое-что.
– Мне не нужно ни золота, ни серебра, ни жемчугов, ни драгоценных камней, – сказал Цзя Лянь. – Какую-нибудь твою вещь, в доказательство того, что сватовство состоялось.
– Ничего такого у меня нет, – ответил Сянлянь. – Разве что «меч утки и селезня». Фамильная реликвия, которая передается у нас в семье из поколения в поколение. Я ни разу им не воспользовался, не посмел, но постоянно вожу с собой, так что возьмите его, пожалуйста, брат. Я переменчив, как вода в реке или цветок в саду, но с этим мечом не в силах был расстаться!
Все выпили по нескольку кубков вина, сели на коней, и каждый поехал своим путем.
Цзя Лянь добрался до округа Пинъань, быстро покончил со служебными делами у генерал-губернатора и на следующий день тронулся в обратный путь. Вернувшись, он первым делом отправился к Эрцзе.
Эрцзе после отъезда Цзя Ляня усердно занималась хозяйством. Ворота были на запоре, и она не знала, что происходит вне дома. Саньцзе прислуживала матери за столом, а остальное время проводила с сестрой, занимаясь вышиванием.
Несколько раз приезжал Цзя Чжэнь, но Эрцзе под всякими предлогами избегала встречи с ним, а к Саньцзе он больше не решался приставать, потому что успел достаточно хорошо изучить ее нрав.
Так что у Цзя Ляня не было ни малейшего повода для упреков и подозрений, и он мог лишь восхищаться добродетелями Эрцзе.
Цзя Лянь рассказал, как дорогой повстречал Лю Сянляня, и в подтверждение своих слов передал Саньцзе «меч утки и селезня».
На ножнах, украшенных жемчугами и драгоценными каменьями, был изображен дракон с разинутой пастью. Саньцзе вытащила меч из ножен и внимательно осмотрела: обоюдоострый клинок, на одной стороне выгравирован иероглиф «селезень», на другой – «утка». Меч сверкал и переливался всеми цветами радуги, как студеная вода осенью.
Радость Саньцзе не имела предела; она повесила меч над кроватью и не переставала им любоваться, счастливая от мысли, что наконец-то обретет мужа, который будет ей на всю жизнь надежной опорой.
Прожив у Эрцзе два дня, Цзя Лянь отправился с докладом к отцу, а также повидаться с домашними.
Фэнцзе к этому времени почти совсем поправилась, уже выходила из дому и снова принялась за хозяйственные дела.
Цзя Лянь рассказал Цзя Чжэню, как сосватал Саньцзе за Сянляня, но Цзя Чжэнь, сердясь на сестер за то, что его не жалуют, лишь отмахнулся, предоставив Цзя Ляню поступать по своему усмотрению. Однако дал ему несколько десятков лянов серебра, которые Цзя Лянь вручил Эрцзе на приданое для сестры.
Лю Сянлянь приехал в столицу лишь в восьмом месяце. Первым делом он отправился поклониться тетушке Сюэ и повидаться с Сюэ Панем. Здесь он узнал, что Сюэ Пань, не привыкший к тяготам пути, заболел. Сказалась и перемена климата. Поэтому принимал Сюэ Пань гостя у себя в спальне.
Тетушка Сюэ, тронутая благородством Лю Сянляня, спасшего ее сына, не только ни словом не обмолвилась о прошлой ссоре, но не знала, как благодарить молодого человека. Они договорились об устройстве свадьбы и стали ждать счастливого дня.
Нечего и говорить, что Лю Сянлянь в свою очередь проникся глубокой признательностью к своим друзьям за их заботы.
На следующее утро он отправился проведать Баоюя. Оба обрадовались встрече, как рыбы, пущенные в воду. Лю Сянлянь осторожно осведомился, как ухитрился Цзя Лянь взять себе вторую наложницу.
– Об этом деле я только краем уха слышал, – ответил Баоюй. – Но вмешиваться не стал, чтобы не нажить неприятностей. Кстати, Цзя Лянь расспрашивал о тебе, не знаю зачем.
Лю Сянлянь рассказал ему о встрече с Цзя Лянем в пути и об их разговоре.
– Ты просто счастливец! – вскричал Баоюй. – Такой красавицы не было с древности и до наших времен! Достойная тебе пара.
– Почему же она до сих нор не замужем? – удивился Лю Сянлянь. – И как могла в меня влюбиться? Ведь я почти ее не знаю. Во время сговора мне показалось странным, что невеста так заинтересована в женихе! Я даже стал раскаиваться, что оставил Цзя Ляню свой меч в качестве доказательства.
– Ты такой осторожный! Зачем же дал согласие на брак, а теперь сомневаешься? – спросил Баоюй. – Говорил же, что женишься только на красавице. Тебе и досталась красавица, к чему же сомнения?!
– Ведь ты ее не знаешь, а говоришь, что красавица? – удивился Сянлянь.
– Как же мне ее не знать, если в течение целого месяца я чуть ли не каждый день встречался с нею? – возразил Баоюй. – Она поистине прекрасна!.. Недаром носит фамилию Ю!^[172] Это одна из сестер, которых недавно привезла сюда мачеха супруги господина Цзя Чжэня.
– Вот это уж совсем никуда не годится! – Сянлянь даже ногой топнул с досады. – Нет, я не согласен! У вас во дворце непорочны только каменные львы у ворот!
Баоюй покраснел. Сянлянь понял, что сказал лишнее, и отвесил поклон:
– Прости, я погорячился! Но все же расскажи, каково ее поведение!
– Зачем спрашивать, если сам все знаешь, – с улыбкой ответил Баоюй. – Я и то не безгрешен…
– Я тебя обидел, – виновато улыбнулся Лю Сянлянь, – не сердись!
– Стоит ли вспоминать? – улыбнулся Баоюй. – Я понимаю, это ты сгоряча.
Попрощавшись с Баоюем, Сянлянь хотел было пойти посоветоваться с Сюэ Панем, но, подумав, что тот вспыльчив, отправился прямо к Цзя Ляню, чтобы расторгнуть договор, пока не поздно. Цзя Лянь как раз был у Эрцзе и очень обрадовался его приходу, вышел навстречу, пригласил во внутренний зал и представил старухе Ю. Кланяясь старухе, Лю Сянлянь называл ее почтенной тетушкой, а себя – младшим, к немалому удивлению Цзя Ляня.
Во время чаепития Лю Сянлянь вдруг сказал:
– Мы поспешили со сговором. Тетушка, как оказалось, еще в четвертом месяце меня сосватала, и отказаться значило бы нарушить свой долг по отношению к старшим. Ни золото, ни деньги я не посмел бы просить обратно, но меч достался мне в наследство от деда, и я хотел бы его вернуть.
Цзя Ляню стало неловко, и он сказал:
– Ты не прав, второй брат! Сговор есть сговор! Я и взял у тебя меч в качестве доказательства, что ты не нарушишь данного обещания. Поэтому, хочешь ты или не хочешь, не имеет значения! Нет! Так не пойдет!
– В таком случае я готов понести самое строгое наказание, – вскричал Лю Сянлянь, – но решения своего не изменю!
Цзя Лянь хотел что-то сказать, но Лю Сянлянь поднялся:
– Если вам угодно, брат мой, поговорим наедине. Здесь неудобно.
Саньцзе слышала весь разговор. Она так ждала Лю Сянляня, а он ее отверг. Не иначе как кто-то ее оклеветал, возвел на нее напраслину. Саньцзе бросилась в спальню, сняла со стены меч и вышла к мужчинам.
– Не надо вам уходить! – сказала девушка. – Вот он, ваш меч!
Из глаз ее полились слезы. Она протянула меч Лю Сянляню, свободной рукой ухватилась за лезвие и с силой вонзила его себе в горло. Поистине:

Смят персика цветок, растерзан, —
И красной стала вся земля.
Гора нефритовая пала,
Восстать ей вновь не суждено!

Все бросились к бедняжке, но, увы, поздно. Старуха Ю, обезумев от горя, всячески поносила и кляла виновника несчастья. Возмущенный Цзя Лянь кликнул слуг, приказал связать Лю Сянляня и препроводить в ямынь. Но Эрцзе сказала:
– Никто ее не принуждал. Она сама лишила себя жизни по собственному желанию. Так что пользы теперь отправлять человека в ямынь? Только неприятности наживать!
Цзя Лянь поколебался с минуту и велел Лю Сянляню поскорее убраться вон. Но тот не спешил уходить, вытер слезы и произнес:
– Такая смелость поистине достойна восхищения! Ничего подобного я и представить себе не мог. Не суждена мне, ничтожному, такая жена!
Рыдая, он позвал слуг, велел им купить самый дорогой гроб и ждал, пока покойную, обрядив, положат в него. После этого он попрощался и вышел. Миновал ворота и побрел куда глаза глядят, не переставая думать о Саньцзе:
«Какая красивая, какая незаурядная девушка! Сколько стойкости и решимости!»
Он шел, терзаемый раскаянием, как вдруг ему почудился звон женских украшений. Саньцзе с мечом в одной руке и свитком в другой приблизилась к нему.
– Уже пять лет, как я, безумная, люблю вас, – проговорила Саньцзе. – Но вы оказались столь бесчувственным! И пришлось мне поплатиться жизнью за свою любовь! Нынче бессмертная Цзинхуань мне повелела отправиться в область Небесных грез и предстать перед ней. Но, прежде чем расстаться навеки, я решила явиться вам на мгновение.
Из глаз ее полились слезы, омочив одежды Лю Сянляня. Лю Сянлянь протянул к ней руки, пытаясь удержать, но девушка отстранила его и медленно удалилась.
Сянлянь вскрикнул и очнулся. Он не мог понять, сон это или явь. Протер глаза и увидел храм, а на его ступенях – грязного даоса – он ловил вшей на одежде.
– Что это за место, учитель? – почтительно кланяясь, спросил Лю Сянлянь.
– Название этого места мне неизвестно, – смеясь, отвечал даос, – я здесь случайно, остановился передохнуть.
На Лю Сянляня вдруг повеяло ледяным холодом; он выхватил меч и, взмахнув им, словно обрубил десять тысяч нитей, связывающих его с суетным миром, после чего опустил голову и покорно последовал за даосом.
Если хотите узнать, что было дальше, прочтите следующую главу.

Глядя на подарки, Дайюй вспоминает родные края;
раскрыв тайну, Фэнцзе с пристрастием допрашивает слугу

Между тем Баоюй и Дайюй пришли к Баочай.
– Сестра, – сказал Баоюй, – скольких трудов стоило твоему старшему брату привезти эти подарки, а ты раздаешь их…
– Ничего особенного он не привез, – перебила его Баочай. – Но все привезенное из других краев всегда в диковинку.
– В детстве подобные безделушки не привлекали моего внимания, – заметила Дайюй, – но сейчас я на них посмотрела совсем другими глазами.
– Ничего удивительного! – промолвила Баочай. – Знаешь пословицу: «На чужбине дорога всякая мелочь, привезенная с родины»?
– Если и в будущем году твой старший брат поедет туда, пусть привезет побольше разных вещичек! – попросил Баоюй.
– Ты для себя проси, – в упор поглядев на него, крикнула Дайюй, – а о других не заботься. Я думала, он хочет тебя благодарить, сестра, – обратилась она к Баочай, – а он, оказывается, пришел заказывать для меня подарки!
Она произнесла это таким тоном, что Баочай и Баоюй невольно рассмеялись.
Беседа приняла непринужденный характер. Незаметно разговор перешел на болезнь Дайюй, и Баочай стала давать ей советы:
– Когда почувствуешь себя плохо, сестрица, прогуляйся немного, это полезнее, чем сидеть в доме. Помнишь, недавно у меня от слабости даже жар начался и я пролежала два дня? Погода нынче нездоровая, и, чтобы не заболеть, надо побольше двигаться!
– Кто же против этого возражает, сестра? – сказала Дайюй.
Они посидели еще немного и разошлись. Баоюй проводил Дайюй до павильона Реки Сяосян и вернулся к себе.
Когда Цзя Хуань получил подарки от Баочай, наложница Чжао очень обрадовалась.
«Недаром Баочай считают доброй, щедрой и обходительной, – подумала она. – Сколько же, интересно, вещей привез ее брат? Ведь она всех одарила! Даже нас, несчастных. Неизвестно только, кому больше перепало, кому меньше. А эта девчонка Дайюй не только не подарит нам ничего, но и в сторону нашу не глянет!»
Она принялась разглядывать подарки и вдруг подумала о том, что Баочай доводится родственницей госпоже Ван. Неплохо бы пойти к госпоже Ван, похвалить ее племянницу за доброту, а заодно очернить других, ужалить, подобно скорпиону. Она собрала подарки, побежала к госпоже Ван и сказала:
– Взгляните! Это подарки барышни Баочай моему Цзя Хуаню! Я так ей благодарна! Она молода, но внимательна и заботлива, как и полагается девушке из знатной семьи. Не удивительно, что старая госпожа да и вы тоже не устаете ее хвалить! Я не дерзнула принять подарки, не показав их прежде вам, чтобы и вы порадовались!
Госпожа Ван сразу догадалась, куда клонит наложница Чжао, но ведь не прогонишь ее, и пришлось госпоже Ван слушать чушь, которую та несла.
– Можешь принять подарки и отдать Цзя Хуаню, – сказала госпожа Ван, когда наложница наконец умолкла.
Куда девалось хорошее настроение Чжао! Ведь, как говорится, ткнули носом в известь. С плохо скрываемой яростью она покинула комнату, мысленно проклиная все и всех.
Вернувшись домой, Чжао в сердцах бросила вещи на пол:
– Да что же это такое творится!..
Женщина бессильно опустилась на стул и погрузилась в печальные размышления.
Инъэр тем временем успела разнести подарки, вместе со старухой вернулась домой и передала Баочай от всех благодарность и ответные подарки. Когда старуха ушла, Инъэр прошептала на ухо Баочай:
– Я только что от второй госпожи – супруги господина Цзя Ляня – она чем-то разгневана. Я отдала ей подарки, а уходя, потихоньку спросила Сяохун, в чем дело. Та мне сказала: «Не знаю. Вторая госпожа вернулась от старой госпожи в плохом настроении, позвала Пинъэр и о чем-то с ней разговаривала». Произошло, видимо, что-то важное. Вы, барышня, не слышали?
Баочай задумалась, но даже представить себе не могла, чем расстроена Фэнцзе.
– У каждого свое, – сказала она. – Что нам за дело? Налей-ка лучше мне чаю!
Инъэр больше ничего не сказала и пошла наливать чай.

Теперь вернемся к Баоюю. Проводив Дайюй, он на обратном пути думал о том, что она сирота и в целом свете у нее никого нет. Домой он вернулся расстроенный, и ему захотелось обо всем рассказать Сижэнь, но дома оказались только Цювэнь и Шэюэ.
– А Сижэнь где? – спросил он.
– Наверное, во дворе, – ответила Шэюэ. – Куда она денется? Минуты не можешь прожить без Сижэнь.
– Знаю, что никуда не денется! – улыбаясь, промолвил Баоюй. – Но мне хотелось ей рассказать, как загрустила барышня Линь Дайюй, получив подарки от барышни Баочай. Ведь все они привезены с ее родины и вызвали много тяжелых воспоминаний. Сижэнь могла бы утешить барышню Линь Дайюй.
Тут в комнату вошла Цинвэнь и обратилась к Баоюю:
– Вы здесь? И опять кого-то собираетесь утешать?
Баоюй рассказал ей о своем разговоре с Дайюй.
– Дело в том, что Сижэнь сейчас у госпожи Фэнцзе, а потом навестит барышню Линь Дайюй.
Баоюй немного успокоился, взял чашку чая, отпил глоток, отдал чашку служанке и прилег. На душе снова стало тревожно.
А теперь расскажем о Сижэнь. Она занималась вышиванием, когда вдруг вспомнила, что Фэнцзе нездоровится и надо ее навестить.
– Присматривай за домом, – наказала она Цинвэнь, – служанок всех сразу не отпускай. Баоюю что-нибудь может понадобиться.
– Выходит, ты одна о нем заботишься, а мы даром едим хлеб! – воскликнула Цинвэнь.
Сижэнь не ответила, только засмеялась и вышла.
У моста Струящихся ароматов внимание ее привлекли лотосы. Они так густо разрослись, что укрыли собой весь пруд. Некоторые уже отцвели – стоял конец лета, – и на смену им распускались новые, алея на фоне яркой зелени листьев.
Сижэнь невольно залюбовалась ими, как вдруг заметила, что кто-то у виноградной решетки машет метелкой. Подойдя поближе, она узнала мамку Чжу.
Старуха тоже заметила девушку и, выбежав ей навстречу, захихикала.
– Что это вы, барышня, такое время выбрали для гуляния?
– Почему бы мне и не погулять? – сказала Сижэнь. – Я иду ко второй госпоже. А ты что здесь делаешь?
– Насекомых гоняю, – ответила старуха. – Дождей нет, вот их и развелось видимо-невидимо. Сколько винограда попортили! Особенно жучки. Вы и представить себе не можете, до чего вредные! Прогрызут несколько виноградинок, сок из них на остальные капает, и они гниют! Смотришь, целая гроздь испорчена! Взгляните, сколько ягод на землю упало, пока мы тут с вами болтали!
– Напрасно стараешься, всех насекомых все равно не разгонишь, – промолвила Сижэнь. – Попроси лучше какого-нибудь торговца принести мешочки из тонкой материи. Наденешь на каждую гроздь, сквозь них воздух легко проникает – виноград не испортится!
– Вы, конечно, правы, барышня, – согласилась старуха. – Но откуда мне знать такие премудрости, если я только в этом году начала заниматься хозяйством?
Она улыбнулась и продолжала:
– Виноград хотя и подпорчен, все равно очень вкусный. Хотите отведать?
– Как можно! – вскричала Сижэнь. – Даже недозревшие фрукты нельзя пробовать до хозяев. А созревшие тем более. Столько лет служишь в доме, а правил не знаешь!
– Я так обрадовалась встрече с вами, – сказала мамка Чжу, – что забыла о правилах, уж очень хотелось вас угостить!
– Не огорчайся, – успокоила ее Сижэнь, – главное, чтобы вы, пожилые, не подавали дурной пример молодым!
Едва войдя во двор, где жила Фэнцзе, Сижэнь услышала ее голос, доносившийся из окна:
– Милосердное Небо! Я томлюсь в комнате, а меня еще называют злодейкой!
Сижэнь сразу поняла, что случилась какая-то неприятность, и, не решаясь войти, громко крикнула:
– Сестра Пинъэр!
Пинъэр тотчас откликнулась и вышла.
– Вторая госпожа Фэнцзе дома? – осведомилась Сижэнь. – Как она себя чувствует?
Они вместе вошли в комнату. Фэнцзе лежала на кровати, притворившись спящей. Но, увидев Сижэнь, приподнялась и с улыбкой сказала:
– Мне уже лучше. Спасибо за заботу! А поболтать почему не приходишь?
– Не хочу вас тревожить. Ведь вы нездоровы. Если все вас начнут навещать, не будет покоя.
– Пустяки, – возразила Фэнцзе. – Другое дело, что тебе нельзя отлучаться надолго. У Баоюя, конечно, много служанок, но им без тебя не управиться! Я и так знаю, что ты меня любишь. Иначе не спрашивала бы Пинъэр обо мне.
Она велела поставить у кровати скамеечку, чтобы Сижэнь могла сесть. Фэнъэр подала чай.
Завязалась беседа. Вдруг вошла девочка-служанка и на ухо шепнула Пинъэр:
– Приехал Ванъэр, дожидается у вторых ворот!
– Знаю, – тихо ответила Пинъэр. – Только не надо ему стоять у ворот.
Сижэнь поняла, что ей нужно уйти, и, сказав еще несколько слов, поднялась.
– Будет время, заходи, поболтаем, хоть развлечешь меня немного! – сказала Фэнцзе и, помолчав, обратилась к Пинъэр: – Проводи сестру!
Выходя, Сижэнь заметила, что девочки-служанки, которые были в комнате, замерли в ожидании. Что происходит, Сижэнь так и не поняла.
А Пинъэр, проводив ее, вернулась и доложила:
– Я не хотела пускать Ванъэра при Сижэнь и велела ему подождать. Каковы будут ваши распоряжения, госпожа?
– Пусть войдет! – небрежно бросила Фэнцзе.
Пинъэр приказала девочкам-служанкам позвать Ванъэра.
– Что же ты все-таки слышала? – спросила Фэнцзе, продолжая прерванный разговор.
– Вот что мне слово в слово сообщила служанка, – отвечала Пинъэр. – Она сказала, что была у вторых ворот, когда услышала разговор наших слуг: «Наша новая госпожа и красивее, и добрее госпожи Фэнцзе!» Тут Ванъэр или кто-то другой прикрикнул на них: «Какая еще новая госпожа! Берегитесь! Узнает кто-нибудь, укоротят вам язык!»
– Ванъэр дожидается! – доложила девочка-служанка.
– Пусть войдет! – усмехнулась Фэнцзе.
Девочка откинула дверную занавеску.
Ванъэр остановился у входа, поклонился Фэнцзе, справился о ее здоровье и встал навытяжку.
– Подойди-ка сюда! – поманила его Фэнцзе. – Я хочу кое-что у тебя спросить.
Ванъэр приблизился.
– Известно ли тебе, что твой господин взял наложницу? – спросила Фэнцзе.
– Откуда мне знать? – отвечал Ванъэр, опустившись на одно колено. – Я только дежурю у вторых ворот, а что делает второй господин, мне неизвестно.
– Значит, ты ничего не знаешь! – усмехнулась Фэнцзе. – Да если бы и знал, разве посмел бы ему мешать?
Ванъэр смекнул, что Фэнцзе известно все, обмануть ее не удастся, и с поклоном сказал:
– Я ничего не знал, лишь догадался из разговора Синъэра и Сиэра и прикрикнул на них, чтобы не болтали лишнего. Больше я ничего не знаю и возводить напраслину не стану. Спросите лучше у Синъэра: он везде сопровождает нашего господина.
– Эти негодяи связаны одной веревочкой! – рассердилась Фэнцзе. – Думаешь, я ничего не знаю?! Позови-ка сюда подлеца Синъэра! Я допрошу его, а потом поговорю с тобой! Хорошие у меня слуги, нечего сказать!
– Слушаюсь, госпожа! – ответил Ванъэр, поклонился несколько раз и побежал звать Синъэра.
Синъэр сидел в это время в конторе и играл в кости со слугами. Услышав, что его зовет Фэнцзе, он подскочил от испуга, хотя и не догадывался, в чем дело.
– Синъэр пришел! – доложил Ванъэр.
– Веди его сюда! – крикнула Фэнцзе.
Тон ее не предвещал ничего хорошего, и Синъэр приуныл. Но делать нечего, пришлось войти.
– Хорош! – воскликнула Фэнцзе. – Ну-ка отвечай, что вы там творите со своим господином! Только правду!
Лицо у Фэнцзе дышало гневом, и Синъэр в страхе пал на колени.
– Я слышала, ты к этому делу непричастен, – старалась его успокоить Фэнцзе, – но почему мне ничего не сказал? Скажешь все как есть – прощу, а вздумаешь врать, не сносить тебе головы!
Синъэр, дрожа, поклонился:
– О чем это вы, госпожа? Что мы с господином плохого сделали?
– Всыпать ему хорошенько! – закричала Фэнцзе.
Ванъэр подбежал к Синъэру, намереваясь его ударить, но Фэнцзе сказала:
– Погоди! Настанет время, и этот дурак будет бить себя сам!
И Синъэр, плача, действительно стал хлестать себя по щекам.
– Хватит! – крикнула Фэнцзе и учинила Синъэру допрос: – Надеюсь, ты знаешь, что господин твой взял себе новую «госпожу»?
Тут Синъэр сдернул с головы шапку и, колотя лбом об пол, взмолился:
– Госпожа, пощадите! Всю правду скажу!
– Говори же! – приказала Фэнцзе.
– Вначале я и в самом деле ничего не знал, – начал Синъэр, переминаясь с колена на колено. – Однажды, когда старший господин Цзя Чжэнь находился в кумирне у гроба своего батюшки, к нему приехал управляющий Юй Лу просить денег. И второй господин Цзя Лянь с племянником Цзя Жуном, они тоже были в кумирне, повезли деньги во дворец Нинго. Дорогой разговорились о младших сестрах супруги господина Цзя Чжэня, и наш второй господин принялся расхваливать вторую госпожу Эрцзе. Тогда Цзя Жун предложил их сосватать…
Фэнцзе, не вытерпев, в сердцах плюнула.
– Негодяй! Она госпожа из той же породы, что ты!
– Виноват! – воскликнул Синъэр, не переставая бить поклоны, затем молча поглядел на Фэнцзе.
– Чего замолчал? – нетерпеливо спросила Фэнцзе.
– Если вы простите меня, госпожа, я дальше буду рассказывать, – произнес Синъэр.
– Какое еще прощение? Выкладывай все, для тебя же лучше!
– Наш второй господин очень обрадовался, когда Цзя Жун предложил их сосватать, – продолжал Синъэр. – А вот как они все устроили, этого я не знаю…
– Само собой! – не без ехидства произнесла Фэнцзе. – Тебе достаются лишь хлопоты да беспокойство!.. Ладно! Дальше!
– Брат Цзя Жун подыскал для второго господина дом… – сказал Синъэр.
– Где? – перебила его Фэнцзе.
– Позади дворца.
– А-а! – Фэнцзе обернулась к Пинъэр. – Ты только послушай! Обвел нас вокруг пальца!
Пинъэр промолчала.
– Старший господин Цзя Чжэнь дал Чжану денег, не знаю сколько, и тот не стал мешать, – продолжал Синъэр.
– Какой еще Чжан? – вышла из себя Фэнцзе.
– Вы не знаете, госпожа, – сказал Синъэр. – Вторая госпожа…
Он спохватился и хлопнул себя по щеке, насмешив Фэнцзе и служанок.
– Младшая сестра супруги господина Цзя Чжэня… – подумав немного, поправился Синъэр.
– Ну, что дальше? – торопила его Фэнцзе. – Говори же!
– Младшая сестра супруги господина Цзя Чжэня с детства была помолвлена с Чжаном, – объяснил Синъэр. – Полное его имя, кажется, Чжан Хуа. Сейчас он обеднел и живет подаянием. Старший господин Цзя Чжэнь дал ему денег, чтобы расторгнул брачный договор…
Фэнцзе обернулась к служанкам.
– Слышали? А еще говорил, будто ничего не знает! Какой мерзавец!
– Наш второй господин велел обставить новый дом и привез жену!
– Откуда? – спросила Фэнцзе.
– Из дома ее матери.
– Так-так! – произнесла Фэнцзе. – А кто из родных провожал невесту в дом жениха?
– Да никто, если не считать брата Цзя Жуна и нескольких старух, – ответил Синъэр.
– А вашей старшей госпожи Ю разве не было? – спросила Фэнцзе.
– Она приехала через два дня с подарками, – ответил Синъэр.
– Вот почему второй господин не устает ее хвалить! – усмехнулась Фэнцзе, бросив взгляд на Пинъэр, и снова обратилась к Синъэру: – Кто там прислуживает? Наверное, ты?
Синъэр ничего не ответил, лишь поклонился.
– Второй господин не раз говорил, что ездит по делам во дворец Нинго, это правда? – допытывалась Фэнцзе.
– Бывало, что ездил, а то скажет, что во дворец, а сам в новый дом отправляется, – ответил Синъэр.
– Кто в доме живет?
– Мать. Младшая сестра недавно покончила с собой.
– Почему? – заинтересовалась Фэнцзе.
Синъэр рассказал историю с Лю Сянлянем.
– Лю Сянляню повезло! – сказала Фэнцзе. – А то прослыть бы ему рогоносцем!.. Больше ты ничего не знаешь?
– Ничего, – отвечал Синъэр. – Если вру, убейте меня – я безропотно приму смерть!
Фэнцзе подумала с минуту, затем, тыча пальцем в Синъэра, закричала:
– Такого мерзавца, как ты, и на самом деле следовало убить! Зачем обманывал меня? Чтобы завоевать расположение своего глупого господина и новой госпожи?! Думаешь, я не знаю, почему ты все рассказал?! Потому что боишься меня! Ноги тебе надо за это переломать! Встань!
Синъэр поднялся с колен, вышел в прихожую, но уйти не осмелился.
– Вернись! – позвала его Фэнцзе.
Синъэр вошел и почтительно вытянулся.
– Куда торопишься? – усмехнулась Фэнцзе. – К новой госпоже за наградой?
Синъэр молча потупился.
– Больше туда не ходи! – приказала Фэнцзе. – Позову – чтобы мигом был здесь. Иначе – берегись!.. Иди!
– Слушаюсь! – ответил Синъэр и вышел.
– Синъэр!
Синъэр снова бросился в комнату.
– Собираешься доложить обо всем своему господину? – спросила Фэнцзе.
– Не посмею!
– Так-то оно лучше! Хоть словом обмолвишься, пеняй на себя!
Синъэр поддакнул и вышел.
– Где Ванъэр? – спросила Фэнцзе.
Ванъэр тотчас откликнулся. Фэнцзе долго и пристально на него глядела и наконец произнесла:
– Ладно, Ванъэр! Можешь идти! Но смотри, проболтаешься, несдобровать тебе!
Ванъэр закивал головой и осторожно вышел.
– Подайте чаю, – приказала Фэнцзе девочкам-служанкам. Те поняли, что им надо уйти, и мгновенно исчезли. Тогда Фэнцзе обратилась к Пинъэр: – Слышала? Что скажешь на это?
Пинъэр не осмелилась отвечать, только улыбнулась.
Мысль о случившемся не давала Фэнцзе покоя, ее душил гнев. Она прилегла было на кровать, но тут ее осенило. Хмурясь, она позвала Пинъэр и сказала:
– Я кое-что придумала. Так и сделаем, незачем дожидаться возвращения второго господина…
Если хотите знать, что придумала Фэнцзе, прочтите следующую главу.

Наивную Ю Эрцзе обманом перевозят в сад Роскошных зрелищ;
ревнивая Фэнцзе учиняет скандал во дворце Нинго

Фэнцзе возвратилась в сад Роскошных зрелищ, рассказала Эрцзе все, что произошло за последние дни, и научила ее, как себя вести, чтобы никто не оказался в этом деле виноватым и не пострадал.
Если хотите узнать, что сделала Фэнцзе, прочтите следующую главу.