Blog

  • Розацеа — покраснение кожи лица

    Розацеа — покраснение кожи лица

    От чего бывшему президенту Биллу Клинтону приходилось краснеть от стыда? Мы все знаем ответ на этот деликатный вопрос! Как и принцесса Диана, Рози О’Доннелл и комедийный актер У.С.Филдс, он также страдал от розацеа.

    #img_left#С целью профилактики этого состояния и важностью его лечения на ранней стадии, апрель этого года был посвящен акции  "Узнай больше о Розацее". Красный может быть цветом любви, но этот цвет люди предпочитают не показывать на лице.

    Большинство людей, иногда включая и врачей, путают розацею с акне, себорейным дерматитом, или волчанкой. К счастью, розацеа, не угрожает жизни, однако периоды покраснения вызывают неловкость в общении, а в некоторых случаях, их воздействие в психологическом плане может быть разрушительным.

    Некоторые пациенты и вовсе избегают общения, когда на лице выступают прыщики, полагая, что это делает их менее привлекательными. Или они считают, что неприглядный вид будет препятствовать карьере.

    По статистике, около 25 миллионов американцев страдают от розацеи, а многие случаи не были диагностированы. Заболевание развивается медленно, как правило у людей в возрасте от 30 до 50 лет со светлой кожей северного и европейского происхождения. Никакой пол от этого не застрахован, но женщины более чувствительны, чем мужчины. Розацеа имеет тенденцию к прогрессированию с течением времени, причем мужчины чаще страдают от красного грушевидного носа.

    Первый признак розацеи – это покраснение щек. В некоторых случаях на лице, носу, лбу появляются красные пятна, которые в конечном итоге не исчезают. Позже, по мере того, как болезнь прогрессирует, появляются мелкие красные плотные прыщи, похожие на акне, но без черных или белых точек, характерных акне. Периоды ремиссии возникают часто, после чего следуют периоды внезапного обострения с последующим ухудшением состояния. Позже, на лице появляются увеличенные паутинообразные кровеносные сосуды – телеангиэктазия.

    У.С. Филдс, бывший комедиант, поговаривал: "Мне не нужна вода. Вода для того, чтобы протекать под мостами", намекая, что он был заядлым пьяницей и это вызывало смех у публики. С тех пор его огромный грушеобразный нос стали ассоциировать с чрезмерной выпивкой. Алкоголь может усугубить розацеа, но ярко-красный нос может также возникнуть и у тех, кто его не употребляет.

    Воздействие солнечного света, экстремальный холод, ветер, острая пища, горячая жидкость, и особенно красное вино может привести к вспышке розацеа. Стресс также считается одним из факторов.

    Если вы подозреваете у себя розацеа, обязательно проконсультируетесь с вашим врачом. На ранних стадиях розацеа довольно обманчива. Многие люди относят румяность щек за проблему с комплекцией и не прибегают к лечению на ранней стадии. К сожалению, от розацеа нет лекарства, но есть некоторые способы для ослабления симптомов.

    Лечение варьируется от местного использования антибиотиков до натуральных средств.

    Доктор Гиффорт-Джонс – журналист в сфере медицины, имеющий частную врачебную практику в Торонто.



    Версия на английском

  • Роман ‘Путешествие на Запад’. Глава 96

    ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ШЕСТАЯ,

    в которой рассказывается о том, как сверхштатный чиновник Коу Хун радушно принял Танского наставника и как Танский наставник не прельстился ни роскошью, ни почетом

    Все то, что с виду формой обладает,
    В действительности формы лишено,
    Пустое ж место никогда не пусто,
    Хоть пустотой и кажется оно.
    Шум, тишина, молчанье иль беседа
    По сути дела меж собой равны.
    К чему себя во сне мы утруждаем
    И тщетно пересказываем сны?
    Бывает, что в полезном с виду деле,
    Лишь бесполезность кроется одна,
    А у того, в ком мы заслуг не видим,
    Давно душа заслугами полна.
    Добавить надо, что плоды на ветках
    Краснеют сами в солнечные дни,
    Никто тогда не спросит у деревьев,
    Кем и когда посажены они.

    Итак, налетел ураган, а когда он утих, монахи не увидели ни Сюань-цзана, ни его учеников. Таким образом наши спутники избавились от провожающих. Монахи больше не сомневались, что путники, посетившие их монастырь, были живые Будды, сошедшие на землю, а потому низко поклонились им вслед и повернули обратно. Тут мы и распрощаемся с ними.

    Весна окончилась, и лето постепенно вступало в свои права.

    Всюду тихо и мирно
    Дни приятны, теплы и дождливы.
    Ненюфары, чилимы
    Зеленеют на глади озерной.
    От дождей благодатных
    Наливаются сочные сливы,
    И под ветром быстрее
    Поспевают пшеничные зерна.
    На широких равнинах,
    Где недавно цветы облетали,
    Волны трав ароматных
    Летних дней возвещают начало.
    И взрослей и смелее
    Желтых иволог выводки стали,
    И от этого сразу
    Тонким веточкам ив полегчало.
    Вон, кормить собираясь,
    Громко кличут птенцов куропатки,
    Вон летать своих деток
    Чайки учат над ширью речною.
    Ковш продвинулся к югу,
    Стали ночи прозрачны и кратки,
    Долгий день уже близок,
    Будет вдоволь и влаги и зною.
    И куда ни посмотришь —
    Звери, птицы, луга, перелески —
    Все растет и ликует,
    Все купается в славе и блеске.

    Пожалуй, не расскажешь во всех подробностях о том, как наши путники вставали по утрам, завтракали, а по вечерам останавливались на ночлег, с опаской обходили горные потоки и очень осторожно переходили крутые склоны. Полмесяца шли они по ровной и покойной дороге и вдруг снова увидели впереди городские стены.

    — Ученик мой! — сказал Танский наставник, обращаясь к Сунь У-куну. — Что это за место такое?

    — Не знаю, не знаю! — ответил Сунь У-кун.

    Чжу Ба-цзе засмеялся:

    — Как же ты не знаешь? Ведь ты не раз бывал на этой дороге! Опять хитришь! Прикидываешься, будто не знаком с этой местностью, чтобы посмеяться над нами!

    — Этот дурак совсем ничего не соображает! — обозлился Сунь У-кун. — Я и в самом деле бывал здесь, но всякий раз пролетал на своем облачке на высоте девятого неба. Ни разу мне не приходилось спускаться вниз, да и незачем было. Поэтому я и говорю, что не знаю этих мест. С чего это ты взял, что я хитрю?

    Так, споря между собой, они не заметили, как подошли к окраине города. Танский наставник слез с коня, перешел через висячий мост и вошел в городские ворота. На длинной улице, под навесом одного из домов сидели два старца, о чем-то беседуя.

    — Братцы! — едва слышно произнес Танский монах, обращаясь к своим спутникам. — Постойте пока здесь, опустите головы и не позволяйте себе никаких вольностей. А я пойду спрошу у старцев, что это за место.

    Ученики повиновались и остановились как вкопанные.

    Танский наставник подошел к старцам, сложил руки ладонями вместе и произнес:

    — Почтенные благодетели мои! Я, бедный монах, прошу позволения обратиться к вам с просьбой!

    Старцы в это время вели праздную беседу и толковали о разных разностях. Рассуждали о годах расцвета и годах упадка, об удачах и неудачах, вспоминали мудрых и прозорливых, геройские подвиги былых времен. Думали, гадали, где теперь находятся сами герои и что с ними стало, сокрушались и вздыхали. Вдруг они услышали, что кто-то обратился к ним. Они поклонились Танскому наставнику в ответ на его приветствие и в свою очередь спросили его:

    — Уважаемый наставник! Что ты хочешь сказать нам?

    — Я, бедный монах из далеких стран. Иду в обитель Будды, чтобы поклониться ему, — начал Сюань-цзан. — Только что прибыл в ваш благодатный край и не знаю, как он называется. Не скажете ли вы, где найти доброго хозяина, который покормил бы нас из милости.

    — Наш округ называется Медная башня, — сказал один из старцев. — За этим городом есть уезд, который называется уездом Земных духов. Если ты, уважаемый наставник, голоден, можешь не просить подаяния, а ступай дальше, пройдешь через расписные ворота и выйдешь на улицу, ведущую с юга на север, там, на западной стороне, увидишь высокие ворота с башенкой, обращенные на восточную сторону, с изваяниями сидящих тигров. Это будет дом богатого сановника Коу Хуна. Перед воротами увидишь табличку, на которой написано: «Вход для десяти тысяч монахов». Тебя, пришедшего из дальних стран, там наверняка примут и накормят. Ступай, ступай! Не мешай нам вести беседу!

    Танский наставник поблагодарил старцев и вернулся к своим.

    — Это округ Медная башня уезда Земных духов, — сказал он, обращаясь к Сунь У-куну. — Старцы сказали мне, что, пройдя через расписные ворота, мы выйдем на улицу, которая ведет с юга на север. На этой улице стоят ворота с башенкой, обращенные к востоку, с изваяниями сидящих тигров. Там живет богатый сановник Коу Хун. Перед воротами есть табличка, на которой написано: «Вход для десяти тысяч монахов». Старцы посоветовали мне отправиться туда и попросить, чтоб нас покормили.

    — Вот уж поистине Западная страна — обитель Будды, — воскликнул Ша-сэн. — Здесь чуть ли не в каждом доме накормят монаха. Поскольку это всего лишь уезд, нам не придется получать здесь пропуск. Давайте зайдем туда, попросим покормить нас, подкрепимся и — в путь-дорогу.

    И вот наставник и трое его учеников, медленно шагая, пошли по главной улице. Прохожие в страхе глазели на них, окружив со всех сторон и строя на их счет различные догадки и предположения. Наставник велел своим ученикам молчать и все время твердил: «Ведите себя пристойно». Они шли, опустив головы, не осмеливаясь глаз поднять. Завернув за угол, наши путники действительно увидели большую улицу, ведущую с юга на север, и пошли по ней.

    Вскоре им бросились в глаза ворота с башенкой и изваяниями тигров. Затем они увидели стенку, служившую щитом, на которой висела большая вывеска: «Вход для десяти тысяч монахов». Танский монах восторженно воскликнул:

    — Вот уж поистине здесь, на западе, настоящая райская обитель Будды! Тут уж нас никто не обманет: ни мудрый, ни глупый. Я было не поверил тем старцам. Но вот видите, они сказали сущую правду.

    Чжу Ба-цзе — грубый по природе — уже хотел было войти в ворота, но Сунь У-кун удержал его:

    — Постой! — сказал он. — Обождем, когда кто-нибудь выйдет, расспросим обо всем и уж тогда войдем.

    — Старший брат прав, — сказал Ша-сэн, — как бы нам не разгневать здешнего благодетеля, а то войдем запросто, как будто мы свои.

    Путники остановились, расседлали коня и сняли поклажу.

    Вскоре из ворот вышел седовласый человек с безменом в одной руке и с корзинкой в другой. При виде наших путников он так перепугался, что выронил все из рук и стал пятиться назад.

    — Хозяин! — воскликнул он. — У ворот стоят четверо монахов весьма странных на вид.

    В это время хозяин дома, опираясь на посох, прогуливался по внутреннему дворику, непрестанно славя Будду. Услышав это известие, он от неожиданности выронил свой посох и поспешил к воротам встретить пришельцев. Не обращая внимания на безобразные лица учеников Танского монаха, он радушно приветствовал их:

    — Входите, милости просим! Входите! — любезно приглашал он.

    Танский наставник и его спутники с величайшей почтительностью и скромностью вошли в ворота. Хозяин шел впереди, показывая дорогу. Они свернули в переулок и подошли к дому.

    — Это — помещение для самых почетных гостей, — сказал хозяин, — здесь есть специальные залы для моления Будде, для чтения священных книг и для вкушения трапезы. Я и мои домочадцы, старые и малые, живем в помещении для менее почетных гостей.

    Танский монах то и дело выражал свой восторг и был очень доволен. Он достал свое монашеское одеяние, облачился в него, поклонился изваянию Будды и вошел в молельню. О том, что он увидел там, лучше рассказать в стихах:

    Дым волной ароматной
    Плывет в этом маленьком храме,
    И сквозь легкое марево
    Яркие свечи горят.
    Зал блестит позолотой
    И пышно разубран цветами,
    И узорчатых стен
    Поражает роскошный наряд.
    Здесь для мирной молитвы
    Все смогут найти богомольцы,
    Красной киноварью
    Перекладин покрыты ряды,
    Из червонного золота
    Блещут на них колокольцы,
    Колыхаясь вверху,
    Как в саду — наливные плоды.
    В глубине, на подставках,
    Сверкающим лаком покрытых,
    Барабаны узорные
    Друг против друга стоят,
    Сотни Будд золотых,
    Как живые, повсюду глядят,
    И ковры дорогие
    Пестреют на мраморных плитах,
    А на пышных хоругвях,
    Цветными шелками расшитых,
    Реют восемь «сокровищ»,
    Расцветкою радуя взгляд.
    Много утвари древней:
    Курильниц и ваз вереницы,
    Старой бронзой блестя,
    Протянулись вдоль каждой стены,
    В темных чашах курильниц
    Сандал благовонный дымится,
    И тяжелые вазы
    Живых ненюфаров полны.
    А на пестрых столах,
    Изукрашенных лаком цветистым,
    Дорогие шкатулки
    Сверкают искусной резьбой.
    Здесь предаться ты можешь
    Раздумьям глубоким и чистым,
    Благородных курений
    Вдыхая туман голубой.
    Полон пышных святынь,
    Изваяний и знаков заветных,
    День и ночь этот зал
    Для молитв и гаданий готов:
    На столах нарисованы
    Пять облаков разноцветных,
    А шкатулки полны
    Лепестками душистых цветов.
    Вот стеклянные чаши:
    Чиста и прозрачна, сверкает
    В них святая вода.
    Вот напевно и мерно звенит
    Золоченое било
    И словно наш дух окликает,
    И от грешной земли
    Увлекает в небесный зенит.
    И не трудно поверить,
    Что много столетий не гасло —
    С той поры, как повсюду
    Святое ученье царит, —
    Это яркое пламя
    Душистого, чистого масла,
    Что в хрустальных лампадах
    Пред ликами Будды горит.
    Право, можно сказать,
    Что чудесная эта молельня
    От мирской суеты
    Словно стенами ограждена.
    Пусть не в храме, а в доме,
    Но святость ее беспредельна,
    И любой монастырь
    Красотой превосходит она.

    Танский монах вымыл руки, взял благовонные свечи и стал молиться, отбивая земные поклоны. По окончании молитвы он повернулся к хозяину дома и поклонился ему.

    — Постой! — остановил его хозяин. — Давай войдем в зал для чтения священных книг и там представимся друг другу.

    О, какой это был зал!

    На изукрашенном помосте,
    Широком, четырехугольном,
    Вниманье сразу привлекают
    Ряды высоких поставцов.
    Откроешь — и на каждой полке
    Увидишь кипы книг старинных,
    Все истины земли и неба —
    Творенья древних мудрецов.
    А рядом с ними на помосте
    Играют золотом и яшмой
    Ларцы и ларчики резные,
    Расставленные там и сям:
    В них свитки ценные хранятся,
    Собрания старинных грамот —
    На радость мудрому владельцу,
    На удивление гостям.
    На хрупких столиках узорных,
    Покрытых лаком драгоценным,
    Сверкают тушечницы с тушью,
    Бумага, кисти для письма,
    И все, что видишь в этом зале,
    Как в лучшем из книгохранилищ,
    Полно приятных развлечений
    Для просвещенного ума.
    Вот перед ширмой ярко-красной,
    Перцового, густого цвета,
    Изящно выгнутые лютни
    Расставлены невдалеке,
    Вот в удивительном порядке
    Разложены картины, книги,
    А вот точеные фигуры
    Блестят на шахматной доске.
    И тут же золотой отделкой
    Блистает яшмовое било,
    Чей величавый, звучный голос
    К священным помыслам зовет.
    А рядом со стены свисает
    Густая «борода дракона»,
    Что охраняет от соблазнов,
    От праздных мыслей и забот.
    Струится в окна свежий воздух,
    Вселяя и покой и бодрость,
    Душе усталой помогая
    Свои тревоги превозмочь.
    Здесь каждому на ум приходят
    Одни возвышенные мысли,
    А все желания мирские
    Невольно отступают прочь.

    Войдя в этот зал, Танский наставник хотел было опять приветствовать хозяина, но тот снова удержал его:

    — Прошу прежде снять с себя дорогое облачение, — сказал он.

    Танский монах снял рясу, и тогда только хозяин обменялся с ним положенными поклонами. Затем позвали Сунь У-куна и остальных учеников, чтобы те тоже могли представиться хозяину. После этого хозяин велел накормить коня, сложить поклажу под навесом и лишь тогда завел беседу с гостями, поинтересовавшись, кто они такие и откуда идут.

    — Я, бедный монах из восточных земель, — начал Сюань-цзан, — посланец великого Танского государства. Прибыл в вашу благодатную страну, чтобы посетить чудесную гору Линшань, поклониться Будде и испросить у него священные книги. Узнав, что в твоих драгоценных хоромах уважают монахов, я явился сюда поклониться тебе и попросить накормить нас, чтобы мы тотчас же могли отправиться дальше.

    Лицо хозяина при этих словах просветлело, и он, радушно посмеиваясь, стал рассказывать о себе.

    — Меня, недостойного, зовут Коу Хун, — сказал он, — а прозвище мое «Великодушный». Вот уже шестьдесят четыре года зря живу на свете. Сорока лет я дал зарок принять и накормить ровно десять тысяч монахов. Нынче исполнилось ровно двадцать четыре года, как я дал свой обет. У меня ведется книга записей, в которую я заношу имена монахов, облагодетельствованных мною. Недавно на досуге я сосчитал монахов, которым дал приют, — за все это время их оказалось девять тысяч девятьсот девяносто шесть человек. Не хватало еще четырех монахов. И вот сегодня небо как раз и ниспослало мне вас, четверых. Заветное число десять тысяч, таким образом, завершается. Прошу тебя, уважаемый наставник, сообщить мне ваши имена. Вы уж как хотите, но поживите у меня с месяц или подольше, а затем я велю подать паланкин и коней, чтобы проводить тебя на гору, почтенный наставник. Отсюда до чудесной горы Линшань всего только восемьсот ли. Теперь совсем недалеко.

    Танский наставник от этих слов пришел в неописуемую радость и скрепя сердце согласился пожить здесь немного. Но об этом мы рассказывать не будем.

    Все слуги, от мала до велика, стали носить дрова, таскать воду, брать крупу, муку и разные овощи, готовить трапезу.

    Хозяйка, встревоженная шумом, спросила:

    — Что за монахи явились к нам в дом и почему из-за них поднялась такая суматоха?

    — Это не простые монахи, — отвечали слуги. — Они говорят, что их послал сам император великого Танского государства и что идут они из восточных земель на чудесную гору Линшань поклониться Будде. Они прошли невесть какой дальний путь.

    Хозяин говорит, что это само небо ниспослало их нам, и велел скорей приготовить еду, чтобы угостить их.

    Хозяйка, услышав их слова, тоже обрадовалась и позвала служанок:

    — Принесите мне мое самое лучшее платье, — приказала она. — Я выйду посмотреть на них.

    — Госпожа, смотреть можно лишь на одного из них, — предупредили ее слуги, — а на трех остальных лучше не глядеть: уж очень страшны на вид.

    — Вы не знаете, — отвечала им хозяйка, — что все безобразные, уродливые и причудливые являются небожителями, сошедшими на землю. Поспешите доложить вашему господину, что я выйду.

    Слуги стремглав прибежали в зал для чтения священных книг и обратились к хозяину:

    — Госпожа идет! Она хочет поклониться почтенным отцам из восточных земель.

    Танский монах, услышав их слова, тотчас же поднялся с места.

    Между тем хозяйка уже успела войти в зал. Вскинув глаза на Танского монаха, она увидела, что он был величавой наружности, красив собой и мужествен. Затем она взглянула на его учеников и хоть знала, что они — небожители, спустившиеся на землю, тем не менее испугалась, опустилась на колени и начала кланяться.

    Танский наставник, поклонившись ей в ответ, промолвил:

    — Ты обозналась, добрая женщина, мы недостойны подобного уважения.

    Тогда хозяйка обратилась к мужу:

    — Почему же эти четверо монахов не сидят рядом?

    Чжу Ба-цзе выпятил рыло и рявкнул:

    — Мы трое всего лишь ученики и спутники! — Голос его прозвучал, словно рык тигра в глухих горах!

    Хозяйка так и задрожала от страха.

    В это время появился еще один слуга и доложил:

    — Двое младших дядюшек наших тоже пожаловали сюда!

    Танский наставник поспешно обернулся и увидел двух молодых сюцаев. Войдя в зал, молодые люди совершили земной поклон и этим так смутили Танского наставника, что он тут же опустился на колени, чтобы ответить им, однако хозяин успел удержать его и сказал:

    — Это мои сыновья. Одного зовут Коу Лян, а другого — Коу Дун. Они только что пришли с занятий и еще не обедали. Узнав, что вы пожаловали к нам, они явились вам поклониться.

    Танский наставник пришел в восторг и стал восклицать:

    — Вот умники! Вот умники! Верно говорится: «Желаешь иметь добродетельных учеников — твори добро; а хочешь иметь хороших сыновей и внуков — заставляй их учиться!».

    Оба сюцая обратились к отцу с вопросом:

    — Откуда прибыл этот уважаемый наставник?

    — Издалека, — улыбнулся Коу Хун. — Он — посланец самого императора великого Танского государства, которое находится в восточных землях на Южном материке. А идет он на чудесную гору Линшань поклониться Будде и испросить у него священные книги.

    Один из сюцаев сказал:

    — Я читал книгу «Пространные записки о всевозможных событиях», в которой говорится, что в мире существует только четыре материка. Мы живем на Западном материке, который называется Синюхэчжоу. Еще существует Восточный материк — Дуншэншэньчжоу. Думается мне, что от Южного материка Наньшаньчжоу до нас пришлось идти бог весть сколько лет!

    Танский наставник засмеялся:

    — Мне, бедному монаху, в пути приходилось больше задерживаться, чем двигаться. Часто встречались злые духи-мары и жестокие оборотни, от которых я испытывал множество страданий и терпел немало горя. Только благодаря моим ученикам, которые охраняли и защищали меня, я оказался здесь, в вашем благодатном краю. По моим подсчетам, за все это время уже четырнадцать раз сменялись зимняя стужа и летний зной.

    Услышав столь замысловатый оборот речи, оба сюцая стали расхваливать Танского наставника, и все твердили:

    — Вот уж поистине святой монах! Действительно святой!

    Пока они восторгались, явился еще один слуга и возвестил:

    — Кушать подано! Просим вас, уважаемые, пожаловать к столу.

    Хозяин велел жене и сыновьям удалиться, а сам остался с монахами. Он ввел их в зал для трапезы. Там все уже было приготовлено. Стоял позолоченный стол и кресла, покрытые черным лаком. Искусные стряпчие изготовили замечательные яства из различных плодов, которые были выставлены в первом ряду. Таких наши путники еще никогда не ели. Во втором ряду находилось пять блюд с различными закусками. В третьем ряду стояло пять ваз со свежими фруктами, а последний, четвертый ряд занимали пять больших подносов с самыми разнообразными яствами. Все это выглядело очень аппетитно и издавало приятный аромат. Тут были постные супы, отварной рис, блины с начинкой, круглые мучные пампушки. Как говорится:

    Все с пылу с жару, бьется запах пряный,
    Невольно разжигая аппетит
    Все обещает гостю кров желанный,
    Все угощенье сытное сулит.

    Слуги носились как угорелые, едва успевая подавать разные угощения. Пять поваров работали не покладая рук. Одни варили супы, другие — рис. Слуги сновали взад и вперед, как метеоры, гоняющиеся за луной.

    Чжу Ба-цзе, словно ветер, разгоняющий тучи, набрасывался на кушанья и в один присест опорожнял целую плошку еды.

    Танский монах и его ученики поели на славу. Поднявшись из-за стола, Сюань-цзан поблагодарил хозяина и стал собираться в дорогу, но Коу Хун удержал его.

    — Уважаемый наставник, не беспокойся, пожалуйста! Поживи у меня несколько деньков, — сказал он. — Ты же знаешь поговорку: «Начинать легко, а заканчивать трудно». Обожди, пока совершу молебен по случаю выполнения обета. Вот тогда я дерзну сам проводить тебя.

    Танский наставник, видя, с какой искренностью хозяин просит его, не мог отказать и остался.

    Прошло дней пять, а может быть и семь. И вот однажды хозяин дома Коу Хун пригласил к себе двадцать четыре местных монаха, чтобы они отслужили молебен по случаю выполнения обета. Несколько дней монахи читали писание, вычисляя, когда выпадет счастливый день, и, наконец, начали служить молебен Будде. Оказывается, что служба здесь совершалась точно так же, как и на родине Танского наставника. Вот послушайте:

    Развеваются по ветру
    Разноцветные хоругви,
    Перед изваяньем Будды
    Вьется легкий фимиам,
    А монахи со свечами
    Встали ровными рядами
    И несут святые жертвы
    К золотым его стопам.
    Вот торжественно и мерно
    Загудели барабаны,
    И звенящим громом гонгов
    Тяжко воздух сотрясло,
    Зазвучали дудки, трубы,
    И от каждого удара
    Гул родят многоголосый
    Била дивные «Юньло».
    А за ними чисто, звонко
    Флейты разом заиграли,
    Мелодичною руладой
    О молебне возвестив.
    Знают ритуал монахи:
    То ударят в барабаны,
    То на дудках повторяют
    Установленный мотив.
    После громких восклицаний
    В тишине благоговейной
    Величаво приступают
    К чтенью сокровенных книг:
    Первым делом к местным духам
    Обращаются с молитвой,
    Просят милости и блага
    У таинственных владык.
    А потом мольбы возносят
    И к небесным воеводам,
    В небо грамоты святые
    Посылают им с огнем,
    Сотни раз кладут поклоны
    Перед Буддой всемогущим,
    Чтоб спасенье даровал им
    В милосердии своем.
    Вот уже павлинью сутру
    С упоением читают:
    Что ни слово — избавленье
    От земных тревог и бед,
    Вот уже пред изваяньем
    В честь врачующего Будды
    Фонари зажглись цветные,
    Излучая ясный свет.
    А потом в знак покаянья
    Омовенье совершают,
    Чтобы смыть святой водою
    Все обиды, все грехи,
    И «Буддийские запреты»
    Нараспев читают звучно:
    Избавляют от наветов
    Эти дивнье стихи.
    Строго следуют монахи
    Трем учениям буддийским,
    Чистым сердцем удалившись
    От соблазнов и утех.
    Видно, мудрые шраманы
    Одинаковы повсюду.
    Видно, высшие законы
    Одинаковы для всех.

    Молебен закончился на третьи сутки. Танский наставник не переставал думать о храме Раскатов грома и, наконец, принял непреклонное решение отправиться в путь. Он вновь стал благодарить хозяина и прощаться с ним.

    — Уважаемый наставник! Зачем ты так торопишься? Видно, пеняешь на меня, что я все эти дни был занят молебном и не уделял тебе достаточно внимания?

    — Да что ты! — перебил его Сюань-цзан. — Мы и так причинили тебе столько беспокойства, весь дом взбудоражили. Не знаю даже, чем отблагодарить тебя за гостеприимство. Разве я посмею пенять на тебя?! Но дело в том, что, отправляя меня в путь, мой премудрый государь спросил меня, когда я вернусь, и я по неразумию своему ответил, что вернусь через три года. Я никак не ожидал, что в пути будет столько препятствий. С тех пор как я покинул родину, прошло уже четырнадцать лет! Между тем я еще не знаю, когда получу священные книги. На обратный путь тоже потребуется лет двенадцать — тринадцать. Вот и выходит, что я нарушил священную волю моего государя! Чем смогу я искупить вину свою? Прошу тебя, добрый хозяин, позволь мне, бедному монаху, тотчас же отправиться в путь. Когда буду возвращаться, непременно навещу тебя снова и уж тогда ничто не помешает мне пожить у тебя подольше!

    Чжу Ба-цзе не сдержался.

    — Наставник, какой ты несговорчивый! — сказал он, вмешавшись в разговор. — Никак не хочешь уступить. Наш почтенный хозяин, глава большой семьи и обладатель огромных богатств, дал обет приютить десять тысяч монахов! И вот теперь он выполнил свой обет. Нам следовало бы пожить у него хоть с годик, тем более что он сам чистосердечно просит нас об этом, да и нам это ничуть не помешает. Когда еще ты встретишь таких добрых людей! А ты хочешь отказаться от всех этих благ и снова выпрашивать подаяние?

    Танский наставник вскрикнул от негодования и напустился на Чжу Ба-цзе

    — Ах ты, негодяй! — закричал он. — Только и знаешь, что жрать, ничего не смыслишь в путях возвращения к Истине. Вот уж, верно, про тебя, скотина, говорится: «Кто жрет из корыта, у того в животе свербит!» — Обратившись к остальным ученикам, он добавил: — Если и вы такие же чревоугодники, как этот Дурень, то завтра же я отправляюсь в путь один!

    Заметив, что наставник от возмущения даже в лице изменился, Сунь У-кун схватил Чжу Ба-цзе за шиворот и стукнул его кулаком по голове.

    — Дуралей! Не знаешь, что говоришь! — крикнул он. — Смотри, как разгневал нашего наставника! Теперь он и на нас сердится!

    — Ну и здорово же ты его хватил! — засмеялся Ша-сэн и, обернувшись к Чжу Ба-цзе, добавил: — Ты когда молчишь, и то вызываешь отвращение своим мерзким видом, а тут еще вздумал совать свое рыло!

    Ба-цзе тяжело дышал, едва сдерживая вспыхнувшую в нем злобу. Однако он отошел в сторону и не посмел больше сказать ни слова.

    Хозяин, чтобы восстановить мир, стал еще более любезным.

    — Почтенный наставник, — сказал он, и лицо его расплылось в приветливой улыбке, — не горячись! Потерпи еще денек, а завтра мы устроим вам проводы с флагами и барабанами. Я приглашу из соседних селений своих родных и близких и вместе с ними провожу вас.

    В это время вошла хозяйка.

    — Уважаемый наставник! — воскликнула она, обратившись к Танскому монаху. — Раз уж ты пожаловал к нам, не отказывайся пожить у нас еще немного. Который день ты здесь?

    — Уже прошло полмесяца, — удрученно ответил Танский наставник.

    — Ну и что же? Эти полмесяца зачтутся в число благодеяний хозяину дома, — сказала хозяйка. — У меня ведь тоже есть деньжата: я заработала их рукоделием. Вот и хочу на них угощать вас всех еще с полмесяца!

    Не успела она договорить, как в зал вошли Коу Дун и его брат.

    — Уважаемые отцы! — сказали они, обращаясь ко всем четверым монахам. — Больше двадцати лет отец давал приют и пищу разным монахам, но таких замечательных, как вы, мы еще никогда не видели. Ныне, к счастью, обет выполнен, и вы, четверо, снизошли к нам, как луч яркого света в бедную хижину. Мы еще молоды, не знаем основ учения о причинах и следствиях, но нам приходилось часто слышать такую поговорку: «За добрые дела свекра воздастся свекру, за добрые дела свекрови воздастся свекрови, а кто не творит добрых дел, тому ничего не воздастся». Вот поэтому наши родители и хотят теперь хоть сколько-нибудь угодить вам, чтобы при своем перерождении получить за это какое-нибудь воздаяние. Зачем же вы с таким упорством отказываете им в их просьбе? Да и мы, неразумные братья, тоже хотим угощать вас с полмесяца на те деньги, что скопили за уроки, а уж тогда и проводим вас!

    — Как же вы, премудрые братья, изволите проявлять мне свою любовь, когда я не осмеливаюсь принять даже приглашения вашей любезной матушки? — возразил Танский наставник. — Я ни в коем случае не посмею принять вашего приглашения и нынче же утром тронусь в путь. Молю вас не винить меня за это. Нарушение срока, установленного моим государем, явится преступлением, не заслуживающим никакого снисхождения.

    Убедившись, что Танского наставника не переспоришь, хозяйка и ее сыновья рассердились:

    — Мы от всего сердца предлагаем ему наше гостеприимство, а он упирается и слушать не хочет. Что ж, пусть отправляется! С какой стати утруждать себя напрасными уговорами!

    С этими словами мать и сыновья отвернулись от Танского наставника и ушли к себе.

    Чжу Ба-цзе снова не стерпел.

    — Учитель, — проговорил он, обращаясь к Танскому наставнику, — не надо так важничать! Недаром говорится: «Если приглашают, нужно оставаться, не то вызовешь нарекания!». Мы бы еще месячишко пожили, потешили бы хозяйку и ее сыновей, вот бы и хорошо было. Зачем же торопиться?

    Танский наставник снова вскрикнул от негодования и хотел было напуститься на него, но Дурень стал бить себя по щекам, приговаривая:

    — Ведь говорили тебе «помалкивай!», — а ты опять лезешь!

    Сунь У-кун и Ша-сэн прыснули со смеху.

    — Ты что это смеешься? — напустился наставник на Сунь У-куна, и, прищелкнув пальцами, стал читать заклинание о сжатии обруча.

    В полном смятении Сунь У-кун встал на колени и начал оправдываться:

    — Учитель! Я ведь не смеялся! Честное слово, не смеялся! Молю тебя, не читай заклинание! Не читай!

    Хозяин дома, видя, что ссора разгорается, не стал больше уговаривать их.

    — Почтенный наставник! — вскричал он. — Не надо ссориться. Обещаю тебе завтра же ранним утром проводить вас.

    С этими словами хозяин удалился. Он велел своим письмоводителям написать сто листков с приглашениями всем его родным и близким в соседних селениях, чтобы они завтра рано утром прибыли на проводы почтенного монаха из Танского государства, направляющегося на Запад. Затем он велел поварам приготовить прощальный пир, а своему управляющему приказал распорядиться, чтобы изготовили двадцать пар разноцветных флагов и пригласили музыкантов. Кроме того, он велел из монастыря «Наньлайсы» вызвать буддийских монахов, а из монастыря «Дун-я-гуань» — даосских монахов, причем предупредил, что все должно быть готово завтра к часу сы.

    Слуги, получив распоряжения от управляющего, отправились выполнять их.

    Вскоре стало смеркаться. После вечерней трапезы все удалились на покой. Наступила пора, когда

    Над чужою деревней,
    В ночных небесах пролетая,
    Прошумела крылами
    Ворон запоздалая стая.
    Только звон колокольный
    Да гул барабанного боя
    Тихим ветром разносит
    Над башнею сторожевою.
    Опустели базары,
    Безлюдно на улицах главных,
    Ночники чуть мерцают
    Сквозь щели в задвинутых ставнях.
    Тонкий месяц блестит,
    Веет ветер, колышутся стебли,
    Задремавших цветов
    Прихотливые тени колебля.
    И Река серебристая
    В небе течет безучастно,
    Робких звезд хоровод
    Озарив равнодушно и ясно.
    Лишь под сенью густою
    По-прежнему тень непроглядна,
    Где кукушка кукует
    Медлительно и безотрадно.
    А небесная флейта
    Умолкла над спящей рекою,
    И земля недвижима
    В своем величавом покое.

    Когда наступило время между третьей и четвертой ночной стражей, все распорядители и слуги поднялись и начали готовиться к проводам. Посмотрели бы вы, как суетились повара на кухне приготовляя прощальный пир, как переругивались между собой швеи, изготовляя флаги и знамена в помещении перед главным залом. Слуги тоже все были заняты: одни помчались за монахами, другие бросились за музыкантами. Рассыльные с приглашениями сновали туда и обратно, готовившие паланкин и выезд на конях ругались и кричали друг на друга. Шум не прекращался до рассвета. К девяти часам утра все было готово, и все благодаря несметному богатству хозяина.

    Обратимся, однако, к Танскому наставнику и его ученикам. Они встали очень рано. К ним снова явилось множество слуг, чтобы ухаживать за ними. Танский наставник велел собрать поклажу и оседлать коня. Дурень Чжу Ба-цзе, услышав об отъезде, надулся. Бормоча что-то про себя, он принялся укладывать монашеские одежды и патру, а затем стал искать коромысло. Ша-сэн занялся чисткой коня и сбруи, а потом, взнуздав и оседлав коня, стал ожидать наставника. Сунь У-кун вручил наставнику посох с девятью кольцами, повесил ему на грудь суму с подорожной, и они только было собрались выйти, как хозяин и все его домочадцы стали просить путников пройти в большой зал. Оказывается, там все уже было готово для пиршества. Но пир этот был совсем не такой, как в первый раз.

    На дверях и на окнах —
    Распахнутые занавески,
    Всюду хрупкие ширмы,
    Все светится в утреннем блеске,
    И большая картина,
    Сверкая, висит посредине,
    Возвещая гостям
    Долголетье и счастье отныне.
    А по стенам узорным
    Развернуты свитки цветные,
    Светят мягкими красками
    Виды на них расписные:
    Голубеет весна,
    Зеленеет обильное лето,
    Осень желтой листвой,
    А зима белым снегом одета.
    Из треножных сосудов
    В узорах драконов занятных
    Не спеша поднимаются
    Волны дымков ароматных,
    И повсюду увидишь
    Средь этих паров благовонных
    Черепах и сорок,
    На курильницах изображенных.
    Посмотри, сколько блюд,
    Сколько тонких и редкостных брашен,
    Каждый стол в этом зале
    Нарядно цветами украшен
    Леденцы в виде львов
    Возвышаются пестрою грудой,
    И уставлены скатерти
    Тонкой цветною посудой.
    Все к усладам зовет,
    Все обилием радует взоры,
    Перед входом, у лестниц,
    Стоят наготове танцоры,
    Музыканты сошлись,
    Нарядясь в разноцветные ленты,
    Перед пиром веселым
    Настраивают инструменты.
    На столах золоченых,
    Расставленных в зале рядами,
    Драгоценные вазы
    Полны наливными плодами,
    А парчовые скатерти
    Шелком расшиты цветистым
    И обильные кушанья
    Маслом блестят золотистым.
    Сладок рис отварной,
    Удивительно вкусный и сытный,
    И от постных супов
    Поднимается пар аппетитный,
    А душистого чая
    И сладостных вин ароматы
    Словно дымкою прелести
    Зал оживляют богатый.
    Хоть радушный хозяин
    Не знатного происхожденья,
    Но и яствам царей
    Не уступят его угощенья.
    А вокруг — восторгаясь
    И пир возвещая великий,
    Сотрясают и небо
    И землю веселые клики!

    В тот самый момент, когда Танский монах обменивался поклонами с хозяином дома, явился слуга и доложил:

    — Гости пожаловали!

    То были жившие по соседству и получившие приглашения старшие и младшие братья хозяина со своими семьями, а также сестры с мужьями. Кроме того, к Танскому монаху подошли и приветствовали его поклонами благодетели из этой же округи и друзья хозяина, славящие Будду. По окончании приветствий все расселись по своим местам. Внизу зазвучали барабаны, лютни и дудки, вверху зазвенели струны, и началось пение, услаждающее слух пирующих.

    Чжу Ба-цзе был так поглощен едой, что ничего не замечал вокруг. Обратившись к Ша-сэну, он сказал ему:

    — Брат! Наедайся как следует. Мы никогда больше не найдем такого прекрасного и обильного угощения!

    — С чего ты это взял? — усмехнулся Ша-сэн. — Знаешь пословицу? «Если ты сыт, никакие драгоценные яства на ум не пойдут, а запасов не сделаешь, живот не кубышка».

    — Не в этом дело! — прервал его Чжу Ба-цзе. — Какой непонятливый! Вот я сужу по себе: если наемся досыта, то целых три дня не почувствую голода, как бы ни работал.

    Сунь У-кун услышал и сказал.

    — Смотри, Дурень, как бы живот у тебя не лопнул! Мы ведь сейчас отправляемся в путь!

    Незаметно наступил полдень. Танский монах, сидевший на главном месте, поднял палочки для еды и начал читать благодарственную молитву. Чжу Ба-цзе засуетился и принялся доедать все остатки, опустошая одним духом целые плошки, а затем стал сваливать в свои широченные рукава мучные пампушки, блины с начинкой, жареные блины и печеные плоды, пока не набил ими оба рукава до отказа, лишь после этого он встал из-за стола. Танский наставник уже в который раз поблагодарил хозяина дома, затем всех присутствующих, после чего все вместе направились к выходу.

    Посмотрели бы вы на разноцветные флаги и роскошные балдахины, на барабанщиков и музыкантов, выстроившихся за воротами!

    Тут еще подоспели монахи-буддисты и монахи-даосы.

    — Что же вы так поздно? — с улыбкой спросил их хозяин. — Танский монах очень торопится и вы даже не успеете вкусить трапезы. Придется угостить вас после проводов, когда вернемся.

    Толпа расступилась. Носильщики понесли паланкин, верховые поскакали верхом, пешие пошли пешком — все двинулись, пропуская вперед Танского монаха и его учеников.

    Музыка и бой барабанов потрясали небо, флаги и хоругви скрывали солнце, люди собирались толпами, кони и повозки запрудили всю улицу. Все жители города спешили посмотреть, как Коу Хун провожает Танского монаха.

    Про эти богатые и почетные проводы сложены даже стихи:

    Окружают его жемчуга, изумруды,
    Восседает он на драгоценном ковре,
    Да, великий почет был оказан монаху,
    Словно царской невесте в парчовом шатре.

    Буддийские монахи на прощанье хором пропели песнопения о Будде, а даосы протрубили какие-то таинственные звуки. Они проводили наших путников за городские ворота.

    Когда шествие прибыло на первую станцию в десяти ли от города, опять было подано угощение в дорожных сосудах и флягах. Подняли чарки с вином, выпили и стали прощаться. Но Коу Хун никак не мог расстаться со своими гостями.

    — Почтенный наставник, — говорил он, глотая слезы. — Когда будешь возвращаться со священными книгами, непременно поживи у меня хоть несколько дней, иначе сердце мое не успокоится.

    Танский монах был очень растроган и не переставая благодарил Коу Хуна.

    — Если я прибуду на чудесную гору Линшань и получу возможность лицезреть Будду, то прежде всего поведаю ему о твоей великой добродетели, — сказал он, — а на обратном пути непременно переступлю порог твоего дома и земно поклонюсь тебе в знак глубокой благодарности. Поклонюсь до самой земли, — повторил он.

    Так, прощаясь друг с другом, они незаметно прошли еще два или три ли. Наконец Танский наставник взмолился дальше не провожать его. Коу Хун громко разрыдался и повернул обратно.

    Вот уж поистине:

    Кто свой обет сдержал —
    Приют давать монахам,
    Тот сам верховного
    Прозрения достиг,
    И все же от него,
    Пока не станет прахом,
    Великий Будда скрыл
    Свой лучезарный лик.

    Однако оставим Коу Хуна, который вернулся обратно вместе со всеми провожающими, и продолжим наш рассказ об учителе и его учениках.

    Когда они отошли на несколько десятков ли, стало смеркаться.

    — Уже вечереет, — сказал наставник, обращаясь к своим ученикам. — Надо поискать ночлег.

    Чжу Ба-цзе, несший коромысло с поклажей, сердито буркнул: — Отказались от всего готового, не захотелось жить в чистых, прохладных комнатах, а понесло невесть куда, по какой дороге, словно в погоню за душой покойника! Время позднее, вот-вот пойдет дождь, что будем делать?

    — Скотина ты! — выругался Танский монах. — Опять начинаешь роптать? Не зря говорят: «Хоть и хорошо в столице Чанъань, а дома лучше!». Если мы сможем поклониться Будде и получим у него священные книги, то, вернувшись в великое Танское государство, я попрошу владыку государя, чтобы тебе на царской кухне разрешили есть вволю несколько лет подряд, может, ты, скотина, обожрешься там, вот тогда и умрешь неприкаянным духом.

    Дурень не посмел ничего возразить и лишь втихомолку усмехнулся про себя.

    Сунь У-кун тем временем стал глядеть вдаль и, увидев несколько строений у самой дороги, поспешил сообщить об этом наставнику.

    — Вот и ночлег! — сказал он.

    Танский наставник пошел вперед и увидел развалившиеся декоративные ворота, на которых все же уцелела вывеска. На ней выцветшими от времени четырьмя иероглифами было написано: «Монастырь подвижника Хуа Гуана». Танский наставник спешился.

    — Бодисатва Хуа Гуан был учеником Будды Пятицветного пламени, — задумчиво сказал он, прочтя надпись, — но его наказали за то, что он уничтожил повелителя демонов Огневой пытки, и он превратился в духа Усянь. Здесь, безусловно, должен быть его храм!

    С этими словами Сюань-цзан вошел в ворота, но внутри царило полное запустение и не было ни души. Он уже хотел было повернуть обратно, но небо было обложено свинцовыми тучами, и хлынул сильный дождь. Пришлось укрыться в развалившемся здании, где путники все же нашли место, защищенное от ветра и дождя. Там они притаились, не осмеливаясь громко разговаривать, чтобы не привлечь внимания злых духов и оборотней. Кто стоя, кто сидя, провели они ночь, не сомкнув глаз.

    Вот уж поистине:

    Дни благоденствия недолго длились:
    Опять нахлынули невзгоды вскоре,
    И в праздничном веселье зародились
    Тревоги, предвещающие горе.

    Но о том, что произошло с нашими путниками, когда они с рассветом отправились дальше, вы узнаете из следующей главы.

  • Фотосерия: Английская супермодель Лили Дональдсон

    Фотосерия: Английская супермодель Лили Дональдсон

    Дата рождения: 27 января 1987 года.

    Место рождения: Лондон.

    Рост: 1 метр 78 см (5 футов 10 дюймов).

    Цвет волос: золотистый.

    Цвет глаз: синие.

    Размер одежды: 4.

    Размер обуви: 38.

    Агентства: IMG (Нью-Йорк); IMG (Милан); Marilyn (Париж); Select (Лондон).

    В 2005 г. Лили Дональдсон на церемонии присуждения наград за достижения в области британской моды – British Fashion Awards была номинирована на звание лучшей модели. Она является любимой моделью дизайнера Альбера Эльбаза, возглавляющего дом моды Lanvin.

    В 2007 г. Лили Дональдсон, а также Doutzen Kroes, Caroline Trentini, Raquel Zimmermann, Sasha Pivovarova, Agyness Deyn, Coco Rocha, Hilary Rhoda, Chanel Iman, Jessica Stam вместе позировали на обложке журнала American Vogue как новое поколение супермоделей.

    #img_gallery#

  • Китайский адвокат-правозащитник Гао Чжишен подвергается невообразимым мучениям

    Китайский адвокат-правозащитник Гао Чжишен подвергается невообразимым мучениям

    Китайский адвокат-правозащитник Гао Чжишен подвергается пыткам «превосходящим всякое понимание», рассказал высокопоставленный чиновник пекинского режима.

    #img_right#Гао Чжишен, арестованный в ноябре прошлого года, после двух месяцев пыток и издевательств был отпущен на свободу, но находился под наблюдением.

    Один из источников, близкий к правительственным кругам Китая, рассказывает сегодня, каким пыткам и унижениям подвергали известного адвоката.

    Однажды его полностью раздели и избивали электрошокерами. Когда он потерял сознание, охранники мочились на его голову. Его семья, в особенности маленькие дети, также пострадали от издевательств.

    Эти откровения вызывают еще больше волнений, когда узнаешь, что 7 августа, накануне открытия Олимпийских игр, он исчез, и место его нахождения неизвестно.

    Вице-председатель Европарламента Эдвард Мак-Миллан-Скотт недавно направил премьер-министру Великобритании Гордону Брауну письмо с настойчивой просьбой попытаться заполучить гарантии безопасности жизни Гао Чжишена во время его встреч с руководителями китайской компартии на Олимпиаде. «Гао Чжишен – это совесть Китая, какими были русские диссиденты в советские времена», – пояснил г-н Мак-Миллан-Скотт.

    «Сегодня Китай отличается от Советского Союза широким применением пыток в своих гулагах, – сказал специальный докладчик ООН по пыткам Манфред Новак, – В лагерях может содержаться до 7 миллионов заключенных. Я встречался со многими выжившими, которых подвергали пыткам за их религиозные воззрения».

    Гао Чжишен считался одним из десяти лучших адвокатов Китая. Он защищал права членов подпольной христианской церкви; шахтеров угольных шахт; людей, подающих жалобы; жертв, выселяемых из жилищ; последователей Фалуньгун.

    В 2006 году он написал несколько писем руководителям компартии с просьбой прекратить преследование духовного движения Фалуньгун, которое началось в 1999 году.

    Арест Гао последовал за письмами, которые он направил в адрес Мак-Миллан-Скотта и Конгресса США, указывая на усиление нарушения прав человека перед Олимпийскими играми.

    Источник подтвердил радиостанции «Голос надежды», что Гао Чжишен подвергся таким же мучениям, как последователи Фалуньгун.

    В зафиксированном телефонном разговоре источник пояснил, что это делалось в надежде на его смерть и подавление его воли. Он находился, скорее, в исправительном лагере, чем тюрьме. «Пытки за гранью всякого понимания», – добавил источник.

    «Гао хорошо известен на Западе. Он – высоко уважаемая личность. Если с ним что-то произойдет, можно будет назвать эти Олимпийские игры второй берлинской Олимпиадой-1936», – прокомментировал ситуацию экс-депутат канадского парламента Дэвид Килгур.

    «То, что они делают, абсолютно не имеет оправданий. Это просто доказывает, что речь идёт об тоталитарной власти, а не авторитарной и что человеческая жизнь, если вы не партийный аппаратчик в государстве-партии Китае ценится всего лишь как пепел от сигареты», – добавил он.

    Далее Килгур сказал: «Мы получили сведения, что его пытали в Пекине. Дэвид Мейтас и я выдвинули его на Нобелевскую премию мира. Этого, одного из самых мужественных людей на планете, сегодня пытают».

    Стефан Джонс. Великая Эпоха

  • Олимпийская расточительность – малое утешение для бедных

    Олимпийская расточительность – малое утешение для бедных

    #img_right#Пекин изо всех сил старается удивить мир тем,  что проводит у себя самые дорогие в истории Олимпийские игры. Для улучшения жизни 300 миллионов китайцев, живущих за чертой бедности, вряд ли когда-нибудь будет выделена хотя бы малая часть  таких средств.

    На сегодняшний день  Пекин уже потратил на организацию   проведения Олимпиады-2008 г. 40 миллиардов долларов. Это почти в три раза больше, чем было затрачено на проведение Олимпийских игр 2004 года  в Афинах, которые обошлись Греции в $ 15 миллиардов.

    Олимпийская расточительность бросается в глаза  в любом уголке Пекина: на улицах безупречная чистота, проложены новые железнодорожные пути, высажены тысячи растений, завезены боле 10 000 тонн песка и более 1 875 тонн стали на постройку олимпийского стадиона «Птичье гнездо».

    Число малоимущих возросло в три раза

    Согласно докладу Всемирного банка за 2007 г., в густонаселенных странах количество малоимущих возросло в три раза. Пропасть между доходами бедных и богатых продолжает расширяться.

    «Учитывая численность китайского населения, даже небольшие изменения в определении уровня бедности могут выдать противоречивые подсчеты», – говорится в докладе.

    «От разницы между доходом в $1 или $2 в день варьируется численность людей, скажем, 450 миллионов человек," – заявил Халид Малик, местный представитель «Программы развития ООН» в Пекине газете "The International Herald Tribune".

    Согласно официальным данным Китая, минимальный прожиточный минимум в стране в настоящее время составляет всего  $ 94 в год, или всего 25 центов в день.  Сумма, как предполагается  Правительством, будет достаточной для покрытия расходов на основные потребности, включая поддержание ежедневного рациона питания в 2000 калорий.

    Больше всего страдают фермеры

    Бедность является самой серьезной проблемой в отдаленных  от центра районах Китая, где преобладают этнические меньшинства. Фермеры живут в  тяжелых условиях.  В связи с сильным загрязнением воды и воздуха  риск заболевания очень высокий,  дома  находятся в аварийном состоянии.

    Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) заявляет, что в Китае из-за крайне низкого качества воздуха и воды, преждевременно умирают около 750 000 человек.

    Несмотря на предпринятые в последнее время ООН и Правительством Китая попытки по разрешению кризиса с бедностью, такие, как снижение налогов на выращивание зерновых, люди говорят, что «коррупция среди властей съедает ту небольшую помощь, которую они могли получить благодаря программе ООН».

    Сельских  жители все еще верят в то, что, центральное правительство не имеет никакого представления о реальном положении дел в сельских районах, и уверены в том, что  местное самоуправление полностью  коррумпировано,  растрачивает те небольшие средства, выделенные на нужды бедняков  сельской местности и провинциальных городах, или попросту забирают эти деньги себе.

    «Простые смертные не получают никакой реальной помощи от программ по борьбе с нищетой»,  – сказал  фермер Ли Гуани из деревни Чжанюфан в интервью газете «International Herald Tribune». – «Как могут деньги по оказанию чрезвычайной помощи попасть в наши руки? Они, прежде всего, попадают в руки местных чиновников, которые разбогатели на трагедии народа».

    Соня Брискин. Великая Эпоха

  • Обстановка в олимпийском Пекине напоминает военное положение

    Обстановка в олимпийском Пекине напоминает военное положение

    #img_left_nostream#В Пекине во время Олимпийских игр введены небывало высокие меры безопасности. Большое количество стражей порядка в олимпийской деревне, по словам английского журналиста, вызывают ощущение пребывания в концлагере.  Вооруженные полицейские и военные, курсирующие по улицам города с каменными лицами, пугают и настораживают иностранцев, а возле входа в главный пресс-центр Олимпиады с недавнего времени установили бронетранспортер.  Во многом ситуация напоминает полувоенное положение.
     
    Ещё до начала Олимпиады пекинские власти мобилизовали более 800 тысяч полицейских, 1,5 млн.  сотрудников спецслужб и массу дружинников-добровольцев.
     
    По словам члена Международного олимпийского комитета Герхарда Хайберга, весь Пекин заполнен вооруженными полицейскими и военными с «окаменевшими лицами», серьёзно пугающими приезжих иностранцев.
     
    Контроль над журналистами также очень высокий.  Чтобы попасть  в пресс-центр необходимо пройти тщательнейший досмотр личных вещей. Кроме того, утром 12 августа к входу в пресс-центр подогнали военный бронетранспортер. Зампредседателя пекинского олимпийского оргкомитета Ван Вэй подбодрил насторожившихся журналистов, что им ничего не угрожает, а технику, мол, поставили возле олимпийского пресс-центра по поручению свыше.
     
    Корреспондент английской газеты The Times Kevin Eason назвал статью про Олимпиаду «В олимпийской деревне-тюрьме». В ней говорится, что такие невиданные меры безопасности на Олимпийских играх вызывают ощущение пребывания в концлагере. Издание The Times of India тоже назвала Пекин похожим на концлагерь, а не на город, который принимает самые крупные в мире спортивные соревнования.
  • Китайские власти спешат «подготовить» пекинские тюрьмы и лагеря для посещения их иностранными журналистами

    Китайские власти спешат «подготовить» пекинские тюрьмы и лагеря для посещения их иностранными журналистами

    Информационный Центр Фалунь Дафа (ИЦФД) сообщил о том, что власти китайской компартии (КПК) в настоящее время тайно перевозят многочисленных последователей Фалуньгун из тюрем и исправительно-трудовых лагерей, расположенных в районе Пекина, заменяя их, так называемыми теми, кто «ранее заявил о своём отказе от практики Фалуньгун».

    #img_right#ИЦФД уверен, что эти действия направлены на то, чтобы ввести в заблуждение иностранных журналистов, которые собираются посетить эти места для проведения расследования фактов репрессий Фалуньгун.

    Согласно источникам ИЦФД эти действия китайских властей начались сразу же после публикации путеводителя под названием «Пытки вокруг Олимпийского городка: Путеводитель по китайским трудовым лагерям». По сообщению этих источников, многих из заключённых перевезли в трудовые лагеря провинции Шаньси и в районы Внутренней Монголии.

    ИЦФД обращается к иностранным журналистам в Пекине с просьбой провести расследование в связи с этими сообщениями. В частности, они рекомендуют обратить внимание и расследовать случаи тех, истории которых описаны в вышеупомянутом путеводителе. У некоторых из этих заключённых, включая Сюй На, вдову известного музыканта-последователя Фалуньгун, погибшего от репрессий, а также Яо Юэ, Ли Шуэйин и названного Международной Амнистией узником совести Бу Дунвэя есть родственники или друзья в настоящее время проживающие вне Китая, которые готовы дать интервью.

    Согласно полученной ИЦФД информации, китайские власти сейчас помещают в пекинские центры заключения и тюрьмы так называемых «отказавшихся от практики Фалуньгун». Их содержат в очень хороших условиях, их также тщательно проинструктировали о том, как и что нужно отвечать на вопросы журналистов. Иностранным корреспондентам, занимающимся расследованием преступлений в отношении Фалуньгун, предоставляют возможность взять у них интервью.

    «Они удаляют жертв пыток и других актов насилия из Пекина, заменяя их людьми, которые как попугаи повторяют установки КПК по отношению к Фалуньгун, – говорит спикер ИЦФД Эрпин Чжан – Подумайте, они готовят показательные туры, чтобы обмануть международное сообщество. Мы надеемся, что такие методы не смогут ввести в заблуждение иностранных журналистов в Пекине».

    Дело в том, что власти КПК ранее уже применяли подобные «показательные туры», чтобы помешать расследованию преступлений в отношении Фалуньгун. Например 26 апреля 2001 г. ИЦФД получил информацию о том, что исправительно-трудовой лагерь Масаньцзя в северо-восточной провинции Ляонин был в числе нескольких объектов, подготовленных для приема иностранных и китайских корреспондентов, которые могли взять интервью у так называемых «заключённых последователей Фалуньгун».

    Когда в этот лагерь приехали репортеры, они увидели свежевыкрашенные стены и заключенных, одетых в новые комбинезоны с их именами, написанными на спине на китайском и английском языках. Иностранные репортёры тогда недоумевали, зачем понадобилось писать имена заключенных на английском языке в китайском трудовом лагере? Вся обстановка в лагере выглядела так, как будто заключенные наслаждались чистой, нормальным питанием, отношением к ним и здоровой окружающей средой. Однако все это было тщательно подготовлено заранее и являлось очень сильным контрастом тому, о чём сообщали сотни людей, которые были заключены и подвергались пыткам и издевательствам в этом лагере.

    Центр призывает работников СМИ в Пекине ясно понимать и распознать эту тактику китайской компартии, и рекомендует журналистам, которые намерены проводить расследование, направить одновременно несколько групп журналистов в разные лагеря, таким образом КПК будет гораздо труднее организовать «показательные туры».

    Также рекомендуется взять интервью у тех, кто был недавно освобождён из исправительно-трудовых лагерей в Китае, но в настоящее время проживает за рубежом, включая тех, кто был свидетелем подобных иностранных посещений и мер, принятых властями перед этими визитами. ИЦФД может предоставить контактную информацию в отношении этих людей, а также контактную информацию членов семей тех, кто в настоящее время находится в заключении в пекинских лагерях и тюрьмах.

    Линь Фэй. Великая Эпоха
  • Известных китайских демократов не пустили в Гонконг

    Известных китайских демократов не пустили в Гонконг

    Больше 10-ти известных демократов Китая, проживающих заграницей, не смогли пройти пограничный контроль 7 августа в аэропорту Гонконга, – им было отказано во въезде в страну.

    Они прибыли, чтобы участвовать митинге протеста, запланированного на 8 и 9 августа. Среди них Ян Цьянли и Шень Сюе. Все они в разное время прилетели в Гонконг, однако часть из них не прошли пограничный контроль и были возвращены домой.

    Между тем в интервью, господин Ян Джанли, арестованый властями Китая в 2002 г. и освобожденый только в августе прошлого года, сообщил, что в Гонконге запланирована акция под названием «народное шествие», с целью вызвать внимание общественности вопросу прав человека в Китае. Именно поэтому, как считает Ян Джанли известные активисты демократического движения оказались под запретом в Гонконге.

    Председатель австралийского отделения «Federation for a Democratic China» господин Джан Сяоган, которому удалось успешно прибыть в Гонконг, заявил со своей стороны, что ранее для того, чтобы приехать в Гонконг были не нужны визы.

    По его мнению, – “Эти запреты показывают, что так называемая политика КПК (компартия Китая) «Одна страна, два строя» уже полностью нарушена. Гонконг уже потерял былую свободу, которая была раньше”.

    #img_center_nostream# #img_center_nostream# #img_center_nostream#

    Лин И. Великая Эпоха
  • Фотообзор: Олимпийские залы наполнены нанятыми болельщиками

    Фотообзор: Олимпийские залы наполнены нанятыми болельщиками

    Китайские чиновники, опасаясь того, что на олимпийских соревнованиях присутствует очень мало зрителей, и что это может создать нездоровую атмосферу и оказать пагубное  влияние, наняли многочисленные группы поддержки, которые в жёлтых футболках наполняют залы состязаний и создают атмосферу оживления и многочисленности.

    Заместитель председателя Пекинского Олимпийского оргкомитета Ван Вэй рассказал, что оргкомитет был вынужден пригласить многочисленных добровольцев, которых на специальных автобусах развозят в места проведения соревнований, чтобы они «создавали положительную атмосферу», информирует корреспондент китайского радио Си Цзо.

     
    #img_center_nostream#  #img_center_nostream# #img_center_nostream# #img_center_nostream#
  • Роман ‘Путешествие на Запад’. Глава 97

    Роман ‘Путешествие на Запад’. Глава 97

    ГЛАВА ДЕВЯНОСТО СЕДЬМАЯ,
    в которой рассказывается о том, как Танского монаха из-за пышных проводов постигло несчастье, а также о том, как Великий Мудрец Сунь У-кун нашел душу умершего и вернул ему жизнь
    #img_center_nostream#
    Мы пока не будем рассказывать о том, что было дальше с Танским наставником и его учениками, укрывшимися от непогоды в разрушенном здании монастыря Хуа Гуана и проведшими там мучительную ночь.

    Вернемся в уездный город в округе Медная башня. С некоторых пор там появилась банда убийц, более десяти человек. Они начали с того, что стали вести разгульный образ жизни, предавались пьянству и азартным играм, промотали все свое состояние, а когда у них совсем не оказалось никаких средств к существованию, собрались в шайку и сделались разбойниками. И вот как раз когда они судили да рядили, кого бы им еще ограбить и кто у них в городе первый богач, один из грабителей сказал:

    — Что тут долго разговаривать! Самый богатый у нас — чиновник Коу Хун. Какие проводы сегодня устроил он Танскому монаху! Давайте воспользуемся этой дождливой ночью, когда на улицах никого нет, да и караульщики не ходят с дозором, и приступим к делу. Заберем у него сколько-нибудь денег и опять заживем припеваючи: станем гулять с бабами да в картишки играть… Вот здорово будет!

    Грабители обрадовались, сговорились действовать заодно и, несмотря на проливной дождь, отправились в поход, вооруженные кинжалами, колючими булавами, клюшками, дубинками, веревками и факелами. Они взломали ворота и ворвались с криками «бей!». Все находившиеся в доме, и большие и малые, мужчины и женщины, пришли в такой ужас, что сразу же попрятались. Казалось, дом опустел. Хозяйка залезла под постель, а хозяин спрятался за дверью. Коу Дун и Коу Лян с несколькими ребятишками, дрожа от страха, бросились бежать кто куда, чтобы спасти свою жизнь. Разбойники с обнаженными кинжалами и пылающими факелами набросились на сундуки и корзины, разломали их и похитили все золото и серебро, разные драгоценности, головные украшения, наряды, посуду и домашнюю утварь. Хозяину жалко было расставаться со своим имуществом; он не выдержал, набрался духу и, выйдя из-за дверей, принялся жалобно умолять грабителей:

    — О повелители мои! Возьмите, что вам нужно, но и мне, старику, оставьте хоть что-нибудь из одежды, а то и в гроб не в чем лечь.

    Но разве могли грабители допустить, чтобы им перечили? Один из них подскочил к Коу Хуну и пинком сшиб его с ног. Несчастный! Душа его на три десятых сразу же переселилась в Подземное царство, а остальные ее семь десятых скорбно прощались с белым светом!

    Разбойники, обрадованные удачей, покинули дом Коу Хуна, протянули от подножия стены веревочную лестницу и один за другим перелезли через городскую стену, после чего стремглав помчались на запад, несмотря на дождь и глухую ночь.

    Тем временем слуги Коу Хуна, убедившись что разбойники ушли, начали возвращаться в дом и увидели, что хозяин их мертвый лежит на земле. Тут они стали вопить и причитать.

    — О небо! Наш хозяин-владыка убит! — кричали они.

    Затем все пали ниц перед его телом и стали жалобно плакать. Между тем близилось время четвертой ночной стражи. Хозяйка и так затаила обиду на Танского наставника за то, что он пренебрег ее приглашением, а тут еще хозяин потратил уйму денег на проводы. Кроме того, хозяйка была уверена в том, что беду на их дом тоже навлек Танский монах и его ученики. А потому она и решила погубить всех четверых. Поддерживая под руку Коу Ляна, она начала нашептывать ему:

    — Не надо плакать, сынок! Не думал твой отец, так обильно угощавший монахов, что ныне, в торжественный день исполнения своего обета, эти монахи отнимут у него жизнь!

    — Матушка, откуда ты знаешь, что это монахи убили отца? — удивились братья.

    — Грабители были до того лютые и храбрые, что, когда они ворвались сюда, я сразу же спряталась под постель и, хотя меня трясло от страха, я все же внимательно разглядывала их при свете огня, — начала рассказывать хозяйка. — И представьте себе, кого я увидела? Державший факел оказался Танским монахом. С кинжалом был Чжу Ба-цзе, а золото и серебро доставал Ша-сэн. Убийцей же вашего отца является Сунь У-кун.

    Сыновья поверили матери.

    — Раз матушка видела их собственными глазами, значит, так оно и было, — решил Коу Лян. — Эти монахи жили у нас полме сяца и за это время хорошо ознакомились с расположением дома, со всеми дверями, окнами, заборами и закоулками; богатство же всегда возбуждает алчные желания. Воспользовавшись дождливой ночью, монахи вернулись и мало того, что ограбили нас, но еще и погубили отца! Вот какими негодяями они оказались. Как только рассветет, мы отправимся в окружное управление и подадим на них жалобу за ограбление и убийство.

    — А как писать такую жалобу? — спросил Коу Дун.

    — Напишем со слов матери, — ответил Коу Лян и сразу же записал: «Танский монах держал факел, Чжу Ба-цзе — кинжал, Ша-сэн вытаскивал золото и серебро, а Сунь У-кун убивал отца».

    Пока все домашние кричали и шумели, незаметно рассвело. Матушка послала к родственникам сообщить о случившемся и просить их купить гроб, а Коу Лян с братом отправились в окружное управление подать жалобу.

    Начальник окружного управления отличался весьма величественным видом!

    Всю жизнь был честен он и прям,
    И от рожденья добр, умен,
    Но много горя и нужды
    Изведал в молодости он.
    Ученье с детства полюбив,
    Не знал ребяческих утех,
    Зато, явившись во дворец,
    Сдал испытанья лучше всех.
    С тех пор правлением своим
    Стяжал он славу мудреца,
    Законам предан всей душой
    И долгу верен до конца.
    И высоко вознесена,
    Людскими судьбами верша,
    О милосердье и добре
    Всегда пеклась его душа.
    Повсюду славят жизнь его —
    Суровый и достойный путь,
    И в летописи наших дней
    Его нельзя не помянуть,
    Чтоб и в грядущем не померк
    Его деяний мудрый свет,
    Чтоб имя славили его
    Потомки много тысяч лет.
    Как будто воплотиться в нем
    Решили в наши времена
    Правители Хуан и Гун,
    Чьи незабвенны имена.
    Любого в округе спроси —
    Все воздают ему хвалу,
    Как будто ожили опять
    Благие судьи Чжо и Лу.

    Коу Лян и его брат, держа в руках таблички, вошли в зал. Опустившись на колени, они громко воскликнули: — Отец наш, повелитель! Мы явились с жалобой на дерзких разбойников, ограбивших нас и совершивших убийство.

    Правитель принял жалобу, принялся читать ее вполголоса, а затем сразу же приступил к расспросам.

    — Вчера мне сообщили, — начал он, — что в вашем доме было устроено торжество по случаю исполнения обета, данного вашим отцом. И в связи с этим чествовали четверых достопочтенных монахов во главе с архатом из восточных земель, посланцем Танского двора. Им устроили роскошные проводы, улицы были запружены барабанщиками и музыкантами. Что же произошло потом?

    Коу Лян и его брат стукнули лбами о землю и стали рассказывать:

    — Повелитель! Наш отец, Коу Хун, двадцать четыре года принимал у себя монахов и кормил их. Эти четыре монаха, пришедшие из далеких стран, как раз завершили заветные десять тысяч, и в тот день обет, данный отцом, был выполнен. В благодарность отец оставил их пожить у себя в доме. Они прожили полмесяца и за это время высмотрели все окна и двери, ходы и выходы. В ту же ночь, когда мы проводили их, они вернулись обратно, воспользовались ненастной погодой и с факелами и оружием ворвались в дом. Они разграбили все золото, серебро, драгоценности, наряды, головные украшения и вдобавок убили отца. Уповаем на тебя, повелитель, что ты заступишься за нас, простых людей.

    Правитель округа выслушал их и велел тотчас же отрядить конных и пеших сыщиков, полицейских и стражников, из наемных и отбывающих повинность, — всего сто пятьдесят человек. Все они вооружились холодным оружием, вышли из города через западные ворота и пустились в погоню за четырьмя монахами. Теперь обратимся к наставнику и его ученикам. Они промаялись ночь в полуразрушенном монастыре Хуа Гуана, а на рассвете вышли из ворот и пустились в дальнейший путь на запад. И надо же было так случиться, что те самые разбойники, которые в ту ночь ограбили дом Коу Хуна и перелезли через городскую стену, тоже бежали по этой же дороге на запад. Они шли до рассвета и, пройдя мимо монастыря Хуа Гуана, продвинулись на запад, примерно на двадцать ли, укрылись в горном ущелье и там стали делить награбленное. Не успели они закончить дележ, как вдруг увидели Танского монаха с его учениками, которые вчетвером шествовали по дороге, приближаясь к ним. Видимо, разбойники еще не угомонились.

    — Глядите-ка, никак тот самый монах, которого вчера провожали, идет сюда!

    Все захохотали:

    — Вот уж кстати! Ах, как кстати! Мы и с ним тоже разделаемся, не посчитаемся с законами Неба. Он ведь следует издалека, да к тому же долго гостил в доме Коу Хуна, так что у него, наверное, немало разного добра. Давайте-ка преградим им дорогу, отнимем у них все имущество, заберем белого коня и разделим все это между собой! Ну и потеха будет!

    И вот, издав боевой клич, разбойники с оружием в руках выбежали на большую дорогу, выстроились в ряд и закричали:

    — Эй, монахи! Ни с места! Дайте выкуп за проезд, и мы пощадим вас! Но если только вы посмеете перечить, мы вас всех прикончим.

    Танский монах задрожал от страха, Ша-сэн и Чжу Ба-цзе тоже струхнули и обратились к Сунь У-куну:

    — Вот тебе и на! Мало того что почти всю ночь промучились под дождем, так теперь еще повстречались с грабителями. Вот уж верно говорится: «Беда не приходит одна!».

    Сунь У-кун рассмеялся.

    — Наставник, не бойся! Да и вы, братцы, не тревожьтесь, — беззаботно сказал он. — Вот я сейчас поговорю с ними.

    С этими словами Великий Мудрец подтянул на себе юбчонку из тигровой шкуры и, отряхнув парчовую рясу, приблизился к разбойникам, скрестил руки на груди и спросил их:

    — Уважаемые! Вы кто такие?

    Разбойники разъярились:

    — Ишь какой наглец выискался, видно, не понимает, что значит жить или умереть! — заорали они. — Еще осмеливается задавать вопросы! У тебя на лбу глаз нет, что ли? Не видишь, что мы — великие князья! Давай сюда выкуп, и мы пропустим вас!

    Слова разбойников, по-видимому, очень рассмешили Сунь У-куна. Расплывшись в улыбке до ушей, он произнес:

    — Вот оно что! Значит, вы разбойники с большой дороги!

    Разбойники еще больше разъярились.

    — Убить его! — крикнул кто-то из них.

    Сунь У-кун, притворившись испуганным, начал молить о пощаде:

    — О великие князья! О великие князья! Я, простой деревенский монах, не мастер говорить. Не сердитесь на меня, если чем вас обидел. Не сердитесь! Если хотите взять выкуп, берите только с меня, а не с тех троих. Все деньги у меня. И те, что мы получаем за наши молитвы, и те, что у нас собираются от подаяний и пожертвований. Тот, что сидит верхом на коне, наш наставник, однако он лишь умеет читать священные книги и не касается никаких других дел. Он совсем забыл, что такое богатство, а алчности у него нет ни на волосок. Тог, кто с темным лицом, — наш послушник. Я его подобрал на дороге и принял к себе. Он умеет только ухаживать за конем. А вон тот, с длинным рылом, — наш слуга, которого я нанял на долгий срок. Он умеет лишь таскать поклажу. Вы пропустите их, а я сейчас отдам вам все наше добро: тут и деньги на дорогу, и одежды, и патра.

    Выслушав Сунь У-куна, разбойники заговорили уже совсем по иному.

    — Да ты, видать, совсем смирный монах! — воскликнули они. — Так и быть, пощадим тебя. Ты только вели тем троим снять поклажу, и мы их пропустим.

    Сунь У-кун обернулся и подмигнул.

    Ша-сэн тотчас же снял узлы и бросил коромысло, затем взял под уздцы коня и повел его. Так, втроем, вместе с Чжу Ба-цзе, они отправились дальше, на Запад.

    Тем временем Сунь У-кун нагнулся, будто бы для того, что-бы развязать узлы, а сам незаметно взял полную горсть пыли и подкинул ее вверх, затем прочитал заклинание и крикнул: «Стой на месте!». Все разбойники, а их было человек тридцать, стиснули зубы, вытаращили глаза и с растопыренными руками замерли на месте, не в силах больше ни говорить, ни двигаться.

    Сунь У-кун одним прыжком очутился на перекрестке и стал кричать:

    — Наставник! Вернись! Вернись!

    Чжу Ба-цзе встревожился.

    — Дело дрянь, — сказал он, — Сунь У-куну, наверное, пришлось выдать нас! Ведь у него при себе нет ни гроша, да и в узлах тоже ничего нет — ни золота, ни серебра. Наверное, посулил им коня, вот и зовет тебя, наставник, а нас заставит снять одежды!

    — Не говори ерунды! — смеясь, остановил его Ша-сэн. — Наш старший братец не так уж глуп. Если он справлялся со злыми дьяволами-марами и жестокими оборотнями, — так неужели побоится этих косматых разбойников, которых не так уж много? Раз он зовет нас, значит, хочет сказать что-то важное. Вернемся же поскорее и узнаем, в чем дело.

    Танский монах послушался Ша-сэна и, быстро повернув коня, возвратился.

    — У-кун! Что случилось? Зачем ты звал нас? — спросил он.

    — А вот послушай, что расскажут разбойники, — ответил Сунь У-кун.

    Чжу Ба-цзе подошел к одному из грабителей и, толкнув его, спросил:

    — Чего же ты стоишь как пень?

    Но разбойник по-прежнему не двигался и молчал.

    — Ты никак рехнулся и онемел! — воскликнул Чжу Ба-цзе. — Это я напустил на них свои чары, — засмеялся Сунь У-кун. — Прочел заклинание, от которого они все остолбенели.

    — Но ты ведь сковал их тела, а не рот, — возразил Чжу Ба-цзе, — почему же они молчат?

    Сунь У-кун ничего не ответил ему и обратился к Танскому наставнику.

    — Наставник! Прошу тебя, слезь с коня и садись сюда. Есть такая поговорка: «Можно только по ошибке схватить человека, но выпустить по ошибке нельзя». — Затем он обратился к Ша-сэну и Чжу Ба-цзе. — Ну-ка, братцы, повалите их всех навзничь, да свяжите покрепче! — приказал он. — Пусть сейчас же признаются во всем! Узнаем, что это за разбойники: молокососы они, впервые занявшиеся грабежом, или матерые бандиты.

    — У нас нет веревок, — сказал Ша-сэн.

    Тогда Сунь У-кун вырвал у себя несколько шерстинок, дунул на них своим волшебным дыханием, и они сразу же превратились в тридцать крепких веревок.

    Ученики Танского наставника разом принялись за работу: они начали валить на землю разбойников и связывать их по рукам и ногам. После этого Сунь У-кун прочел заклинание, снял с разбойников чары, и они постепенно стали приходить в себя.

    Сунь У-кун попросил Танского наставника сесть на возвышение, а сам с двумя другими учениками, держащими оружие в руках, приступил к допросу.

    — Эй вы, косматые разбойники! Сколько вас собралось в одну шайку! Давно ли занимаетесь своим «промыслом»? Сколько награбили вещей? Сколько людей убили? В который раз, в первый, во второй или в третий, совершаете разбой?

    — Отцы святые! Пощадите нас! — завопили разбойники.

    — Замолчите! — прикрикнул на них Сунь У-кун. — И рас- сказывайте все, как было, по порядку.

    — Отец наш! Мы вовсе не закоренелые разбойники, — заговорил один из грабителей, — мы все из хороших семей, просто нам не повезло в жизни: мы стали пьянствовать, играть на деньги, кутить с певичками и промотали все имущество наших дедов и отцов. Мы никогда не были приучены к работе, а денег у нас нет. Проведав, что у сверхштатного чиновника Коу Хуна из окружного города Медная башня в доме хранятся несметные богатства, мы вчера собрались вместе и в тот же вечер, воспользовавшись ненастной погодой и темнотой, отправились в дом Коу Хуна и ограбили его. Мы забрали изрядное количество золота, серебра, одежды и украшений и вот здесь, на северном склоне горы, в укромном ущелье, приступили к дележу, но в это время как раз заметили вас, уважаемые наставники. Мы признали в вас тех самых монахов, которым Коу Хун устроил проводы, и решили, что у вас должны быть с собою богатые дары. К тому же мы видели, что ваша поклажа очень тяжела, а белый конь, видимо, хороший скакун. Алчность человека не знает границ, потому-то мы и решили вас ограбить. Где же нам было знать, что ты, отец наш, владеешь такими могучими чарами и сможешь всех нас пригвоздить к месту? Умоляем всех вас, почтенные отцы наши, помилосердствуйте и пожалейте нас! Заберите у нас все, только оставьте жизнь.

    Танский монах ужаснулся, услыхав, что речь идет о богатстве и вещах, похищенных разбойниками у Коу Хуна. Он вскочил с места и воскликнул:

    — У-кун! Ведь сверхштатный чиновник Коу Хун — человек исключительной добродетели. Как мог он навлечь на себя такую беду?

    — Да это все из-за нас, — смеясь, ответил Сунь У-кун. — Разноцветные балдахины и узорчатые хоругви, оглушительный бой барабанов и музыка привлекли внимание всех жителей города. Вот потому эти голодранцы и отправились грабить Коу Хуна. Хорошо, что они встретились с нами. Мы можем отнять у них награбленное золото, серебро, одежды и украшения.

    — Мы прожили у Коу Хуна целых полмесяца и принесли ему столько беспокойства, — сказал Танский монах. — Вовек не забуду его щедрые милости, которыми он осыпал нас. И вот поскольку мне нечем отблагодарить его, лучше всего доставить ему сейчас все похищенные у него богатства. Сами посудите, разве не зачтется это нам как благодеяние.

    Сунь У-кун согласился с Танским монахом и тотчас же вместе с Чжу Ба-цзе и Ша-сэном отправился в горное ущелье. Там они забрали все похищенные богатства, часть упаковали, часть навьючили на коня, а золото и серебро велели Чжу Ба-цзе нести на коромысле. Ша-сэн понес поклажу. Сунь У-куну очень хотелось одним ударом своего посоха прикончить всех этих разбойников, но он побоялся навлечь гнев Танского наставника. Поэтому он лишь встряхнулся и вобрал в себя волоски. У разбойников сразу же освободились от пут руки и ноги. Они поползли в разные стороны, скрылись в густой траве, растущей по обеим сторонам дороги, а затем бросились бежать без оглядки.

    Танский монах повернул обратно и пошел пешком с намерением возвратить Коу Хуну его богатства. На этот раз он уподобился ночному мотыльку, который летит на огонек, не зная, что его ждет гибель.

    Вот как говорится об этом в стихах:

    Чтоб за добро добром платили,
    Бывает в жизни не всегда:
    Обычно за добро и милость
    Нас ждут обида и вражда.
    И тот, кто тонущим на помощь
    Бросается в пучину вод,
    Скорее сам в воде погибнет,
    Чем благодарность обретет.
    Да, лучше трижды поразмысли,
    Пока решенья не найдешь, —
    Тогда тебя минует горе
    И незаслуженная ложь.

    И вот, когда Танский монах и его ученики, забрав все золото, серебро, наряды и украшения, пустились в обратный путь, они вдруг увидели толпу людей, вооруженных копьями и мечами.

    — Братцы, взгляните, сколько людей с оружием приближается к нам! — воскликнул Танский монах в сильном испуге. — Что нам грозит?..

    — Беда! Беда пришла! — вскричал Чжу Ба-цзе. — Разбойники, которых мы только что отпустили, наверное, пошли за подмогой и вот теперь вооружились и вновь пришли сюда, чтобы сразиться с нами.

    — Брат! — возразил Ша-сэн. — Это не разбойники. Погляди как следует, — попросил он Сунь У-куна.

    Сунь У-кун, наклонившись к Ша-сэну, прошептал:

    — Злосчастная звезда не покидает нашего учителя! Это стражники, посланные на поимку разбойников.

    Не успел он договорить, как стражники рассыпались в разные стороны, намереваясь окружить учителя и его учеников.

    — Вот так монахи! Хороши, нечего сказать! Мало того, что ограбили дочиста, так еще продолжаете шататься здесь! — кричали воины.

    Первым схватили и скрутили веревками Танского монаха. Затем связали Сунь У-куна, Чжу Ба-цзе и Ша-сэна. После этого продели ваги через веревки и понесли каждую вагу вдвоем. Погоняя коня перед собой, стражники забрали также коромысла с поклажей и направились в окружной город. Эти печальные события описаны в стихах:

    Благочинного монаха
    Охватили страх и дрожь,
    Тщетно он в слезах пытался
    Опровергнуть злую ложь.
    Чжу Ба-цзе уныло хныкал
    И невнятно бормотал —
    На друзей своих сердился,
    На судьбу свою роптал.
    И Ша-сэн не меньше прочих
    Был растерян, удручен,
    Лишь пройдохе Сунь У-куну
    Все казалось нипочем.
    Он хихикал втихомолку:
    Волшебство свое и прыть
    Хитрецу хотелось, видно,
    Поскорее проявить!

    Пленники очень скоро были доставлены в город. Стражники направились прямо к правителю округа и доложили:

    — Повелитель! Наши сыщики и стражники поймали разбойников и доставили сюда.

    Правитель сразу же направился в зал суда, воссел на свое место, наградил за труды сыщиков и стражников, затем осмотрел награбленное имущество и призвал членов семьи Коу Хуна, чтобы возвратить его им. После этого он велел ввести в зал Танского монаха и его учеников.

    — Как же так? — спросил он. — Рассказываете всем, что вы монахи, идете из далеких восточных земель в райскую обитель Будды, чтобы поклониться ему, а на деле, оказывается, вы простые грабители!

    — О владыка! Дозволь мне сказать! — взмолился Танский монах. — Я бедный монах, а не грабитель! И это сущая правда. Разве осмелюсь я лгать? У меня есть подорожное свидетельство, в котором описано, кто я такой и куда направляюсь. Прожив в доме чиновника Коу Хуна полмесяца, я проникся к нему чувством глубокой признательности за гостеприимство, которое он оказал нам. По дороге мы встретили разбойников, ограбивших Коу Хуна, отняли у них награбленное и направились было обратно к Коу Хуну, чтобы вернуть ему похищенное и этим отблагодарить его за оказанную нам милость. Мы никак не предполагали, что твои стражники примут нас за разбойников и схватят нас, так как мы действительно не грабители. Умоляю тебя, владыка, вникнуть в это дело и разобрать его во всех подробностях!

    — Негодяй! — воскликнул правитель округа. — Теперь, когда тебя схватили наши стражники, ты стал изворачиваться и говорить о воздаянии за милости. Почему же, встретив разбойников, ты не изловил их, не доставил сюда и не доложил обо всем властям? Как могли вы вчетвером справиться с ними? Вот, смотри, сын Коу Хуна по имени Коу Лян, подал жалобу, в которой прямо указывает на тебя, а ты еще смеешь отпираться?

    От этих слов Танский наставник почувствовал себя так, словно плыл на горящем судне в открытом море. Душа у него едва не рассталась с телом.

    — Сунь У-кун! — с отчаянием воскликнул он. — Что же ты не оправдываешься?

    — Чего же оправдываться? Ведь есть вещественные улики, — сказал Сунь У-кун.

    — Совершенно верно! — перебил его правитель округа. — Улики налицо, как же ты смеешь отпираться?

    После этого он подозвал своих подручных:

    — Принесите обручи для сжимания головы, наденьте их на голову этому плешивому разбойнику, а уж потом будем бить его!

    Сунь У-кун пришел в замешательство и подумал: «Видимо, моему наставнику положено перенести и это испытание, но как облегчить его страдания?». Увидев, что служители привязали к обручу веревки и скоро начнут пытку, он воскликнул.

    — О владыка! Не надо пока стягивать обручем голову этому монаху! Вчера ночью при ограблении Коу Хуна с факелом в руках был я, с кинжалом в руке тоже был я, я же грабил имущество, и я же убийца! Это я — главарь и бить надо только меня одного, остальные все ни при чем.

    Правитель округа выслушал его и дал новое распоряжение.

    — Сперва наденьте обруч на этого! — велел он.

    Служители сразу же приступили к делу: они надели обруч на голову Сунь У-куну и стали туго стягивать его веревками. Веревки с резким звуком лопнули. Тогда они опять привязали веревки к концам обруча и снова стали стягивать его, но веревки опять лопнули. Так происходило три или четыре раза. Между тем на лбу Сунь У-куна не осталось даже следа. Служители заменили веревки более толстыми и только было приготовились повторить пытку, как явился какой-то человек, который доложил:

    — Повелитель! Из столицы прибыл младший опекун наследника престола Чэнь. Просим тебя выехать к нему для встречи!

    Правитель округа тотчас поднялся и отдал приказ:

    — Бросьте разбойников в темницу и глаз с них не спускайте. После встречи высокого гостя я продолжу дознание.

    Служители повели Танского монаха и его учеников в тюрьму и втолкнули их в ворота.

    Чжу Ба-цзе и Ша-сэн втащили туда же коромысло со своей поклажей.

    — Братцы, что же это происходит? — недоуменно спросил Танский монах, обращаясь к своим ученикам.

    — Входи, входи! — посмеиваясь, ответил Сунь У-кун. — Здесь хорошо: собаки не лают, можно отдохнуть.

    Несчастных узников схватили и стали втискивать одного за другим на тюремные нары. Им пришлось перекатываться друг через друга, стукаться головами, наваливаться грудью один на другого, а тут еще тюремщики подгоняли их и колотили куда попало.

    Танский монах изнемог от страданий и все время взывал:

    — У-кун! Что же делать? Как быть?!

    — Они бьют потому, что хотят получить деньги, — ответил Сунь У-кун. — Есть ведь такая поговорка: «Где хорошо, там находишь покой, а где плохо — приходится выкладывать деньги!». Дай им хоть сколько-нибудь, вот и все!

    — Откуда я возьму деньги? — отозвался Танский монах.

    — Если нет денег, можно дать одежду или вещи, это все равно, — сказал Сунь У-кун. — Дай им свое монашеское облачение, и дело с концом.

    Слова Сунь У-куна словно ножом полоснули по сердцу Танского монаха, однако, не в силах больше терпеть побои, он вынужден был согласиться.

    — Пусть будет по-твоему, Сунь У-кун! — простонал он.

    Тогда Сунь У-кун закричал тюремщикам:

    — Уважаемые начальники! Не бейте нас! В наших узлах вы найдете монашескую рясу из золотой парчи ценою в тысячу слитков золота. Достаньте ее и возьмите себе!

    Тюремщики сразу же приступили к делу: они развязали оба узла и увидели там всего лишь несколько холщовых одеяний и суму с подорожной. Вдруг они заметили сверток, от которого исходило сияние, подобное заре. Они поняли, что в нем должно быть что-то очень ценное, и, развернув его, увидели вот что:

    Светлым жемчугом унизана,
    Сшита-скроена на диво —
    Вещь такая редко встретится
    У простого богомольца:
    По бокам цветные фениксы
    Разлетаются красиво,
    На груди драконы вышиты,
    Словно свившиеся в кольца.

    Отталкивая друг друга, тюремщики бросились к волшебному одеянию и подняли такой шум, что встревожили начальника тюрьмы. Он вышел к ним и прикрикнул:

    — Чего расшумелись?

    Тюремщики опустились на колени.

    — Повелитель! Только что сюда доставили из суда четверых монахов, которые оказались дерзкими грабителями. Мы им всыпали немного, и они отдали нам оба своих узла, в которых оказалась эта драгоценность! Но мы никак не можем распорядиться с ней: разодрать ее на части и разделить между всеми — жаль, а если отдать кому-либо одному, — другие останутся в обиде. На наше счастье, ты прибыл сюда, и мы просим тебя рассудить, что нам делать.

    Начальник тюрьмы взглянул и убедился в том, что это монашеское одеяние. Затем он тщательно осмотрел остальные одежды и прочитал подорожное свидетельство. После этого его охватило беспокойство! На подорожной было множество печатей и подписей правителей различных стран.

    — Надо было раньше прочесть! — с досадой произнес он. — Вот какую кашу вы заварили! Эти монахи вовсе не разбойники. Не смейте брать у них эту рясу! Подождем до завтра, когда правитель округа продолжит дознание, тогда все в точности и выяснится.

    Тюремщики повиновались и передали ему оба узла на хранение, завязав их так, как они были завязаны раньше.

    Стало смеркаться. Послышался бой барабанов на сторожевых башнях, караульщики сменились и отправились в дозор. Наконец наступила третья четверть четвертой ночной стражи. Убедившись в том, что все его спутники перестали стонать и крепко заснули, Сунь У-кун начал размышлять! «Это злоключение — ночь, проведенная в тюрьме, — было предопределено наставнику. Вот почему я не вымолвил ни одного слова в его оправдание и не прибег ни к какому волшебству. Но сейчас, с окончанием четвертой ночной стражи, истекает срок злоключения. Надо будет все разузнать, чтобы с рассветом выйти из тюрьмы».

    Подумав так, Сунь У-кун прибег к волшебству и стал быстро уменьшаться в размерах. Он легко выбрался с тесных тюремных нар, встряхнулся и превратился в проворную мушку. Пробравшись сквозь щель между карнизом и черепицей на крыше, он вылетел наружу. На небе мерцали звезды, сиял светлый месяц, кругом было тихо как бывает только ночью. Определив направление, Сунь У-кун полетел прямо к дому Коу Хуна. По пути он заметил, что в одном из домов в западном конце улицы ярко светится огонь. Сунь У-кун подлетел поближе и заглянул в дом. Оказывается, там готовили бобовый сыр. Старик хозяин разводил огонь, а старуха жала размоченные бобы.

    — Женушка! — внезапно воскликнул старик. — Каким большим сановником был Коу Хун! Все у него было: и сыновья и богатство, не хватало ему только долголетия… Помню, в детстве мы с ним учились вместе. Я был старше на пять лет. Отца его звали Коу Мин. Тогда у них было не больше тысячи му пахотной земли, часть которой они сдавали в аренду, а деньги отдавали в рост. Но ему никак не удавалось взыскивать долги с должников. Старик Коу Мин умер, когда Коу Хуну исполнилось двадцать лет. Он стал распоряжаться всем имуществом, и вот тогда-то ему и повезло в жизни. Он взял себе в жены дочь Чжан Вана, которую в детстве прозвали «Искусной швеей». Вот уж она действительно оказалась дельной. С первого же дня, как вошла в дом, поля стали приносить обильный урожай, долги стали возвращаться, все, что шло в продажу, приносило прибыль, и от каждого дела он получал хороший заработок. Так он нажил стотысячное состояние. В сорок лет он обратил все свои помыслы на свершение добрых дел и дал обет приютить у себя и накормить десять тысяч монахов. Кто мог подумать, что вчерашней ночью его убьют злые разбойники?! Как жаль! Ему было всего шестьдесят четыре года, и он мог еще наслаждаться всеми благами жизни. Можно ли было ожидать, что он получит такое воздаяние и безвременно погибнет после свершения стольких добрых дел?! Как жаль! Очень жаль!

    Сунь У-кун внимательно слушал старика. Тем временем уже наступила первая четверть пятой ночной стражи. Он встрепенулся и полетел дальше, в дом Коу Хуна. В главном зале уже стоял гроб, у изголовья горели светильники, курились ароматные свечи и были расставлены цветы и фрукты. Хозяйка находилась у гроба и все время причитала. Затем появились оба сына, которые тоже начали рыдать и отбивать земные поклоны. Жены их принесли в жертву две плошки отварного риса. Сунь У-кун уселся у изголовья гроба и громко кашлянул. Женщины перепугались и, размахивая руками, бросились вон из зала. Коу Лян и Коу Дун упали ничком на землю и, боясь пошевельнуться, вопили: «О небо! Ой-ой-ой!» Храбрее всех оказалась хозяйка — она хлопнула рукой по гробу и спросила:

    — Почтенный чиновник, ты жив?

    Сунь У-кун, подделываясь под голос Коу Хуна, ответил:

    — Нет, мертв!

    Сыновья еще больше перепугались, стали отбивать земные поклоны и лить слезы:

    — Ой-ой-ой! Отец наш! — продолжали вопить они.

    Набравшись храбрости, хозяйка снова спросила:

    — Как же ты разговариваешь, если мертв?

    — Демон-гонец правителя Подземного царства Янь-вана доставил по его приказанию сюда, домой, мою душу, чтобы поведать всем: «Хозяйка дома, урожденная Чжан Ван, по прозванию «Искусная швея», своим лживым языком и коварными устами обрекла на погибель невинных людей!» — торжественно произнес Сунь У-кун.

    Хозяйка, услыхав, что ее назвали детским прозвищем, в страхе повалилась на колени, начала класть земные поклоны и причитать:

    — Добрый ты мой муженек! Дожил до такого почтенного возраста, а все еще не забыл моего детского прозвища! Каких же это невинных людей я обрекла на погибель своим лживым языком и коварными устами?

    Тут Сунь У-кун не стерпел и прикрикнул на нее:

    — Кто говорил, что Танский монах держал факел, Чжу Ба-цзе подстрекал к убийству, Ша-сэн вытаскивал золото и серебро, а Сунь У-кун убивал вашего отца? Из-за твоей лжи невинно страдают добрые люди. Они встретили по дороге настоящих разбойников, отняли у них все награбленное и хотели доставить сюда, чтобы отблагодарить меня. Вот какие добрые намерения были у этих хороших людей! А ты подговорила сыновей подать на них жалобу и послала их к окружному правителю. Тот, не вникнув в дело, заключил добрых монахов в темницу. Теперь духи Судилища и Преисподней, местные духи, а также духи — хранители города находятся в большом смятении. Они не могут успокоиться и отправились с докладом к правителю Подземного царства Янь-вану. Тот распорядился, чтобы демон-гонец доставил мою душу домой, и велел ей заставить вас как можно скорее освободить монахов из темницы. Если же вы не согласитесь, то я по его приказу в течение месяца учиню здесь расправу и не пощажу никого: ни старых, ни малых, даже кур и собак перебью!

    Коу Лян и Коу Дун стали еще усерднее отбивать земные поклоны и взмолились истошным голосом:

    — Отец! Умоляем тебя, возвращайся обратно! Не губи ты нас! Как только рассветет, мы отправимся в окружное управление и подадим прошение об отказе от жалобы. Мы охотно признаем себя виновными и готовы держать ответ перед судом, лишь бы уладить все, чтобы и живым и мертвым было хорошо.

    Сунь У-кун выслушал их, а затем распорядился:

    — Возжигайте жертвенную бумагу! Я уйду!

    Все тотчас же принялись жечь жертвенные предметы, изготовленные из бумаги.

    Взмахнув крылышками, Сунь У-кун полетел дальше и направился к дому правителя округа. Взглянув вниз, он увидел в одном из помещений огонек. Видимо, правитель уже поднялся с постели. Сунь У-кун влетел в главный зал и огляделся. На задней стене, посредине, висела картина с изображением какого-то важного начальника, который сидел верхом на пегом коне. Его сопровождала свита из нескольких человек. Над головой чиновника слуги держали темно-синий зонт, а позади несли складное ложе. Сунь У-кун не знал, что за событие запечатлено на этой картине. Он уселся на картину, и в это время из внутреннего помещения вдруг вышел правитель. Он начал причесываться и умываться. Сунь У-кун громко кашлянул. Правитель испугался и тотчас же вбежал обратно во внутреннее помещение. Там он причесался, умылся, надел на себя парадные одежды и, стремительно выйдя обратно, возжег фимиам перед картиной и стал читать молитвы.

    — О почтенный дух моего старшего дядюшки Цзян Цянь-и, — воскликнул он. — Я, твой племянник, Цян Кунь-сань благодаря благословенному покровительству моих добродетельных предков выдержал испытание по первому разряду и ныне являюсь правителем округа Медная башня. Ежедневно по утрам и вечерам я возжигаю благодарственный фимиам и поминаю тебя добрым словом. Скажи, почему сегодня ты вдруг подал голос? Умоляю тебя, не причиняй нам зла и не пугай моих домашних.

    Ухмыльнувшись про себя, Сунь У-кун подумал: «Значит, на картине нарисован его дядюшка», — и заговорил басом:

    — Премудрый племянник мой Кунь-сань! Благодаря покровительству духов твоих добродетельных предков ты хоть и сделался чиновником и все это время отличаешься честностью и бескорыстием, однако вчера, каким-то образом не вникнув в суть дела, ты принял за разбойников четверых праведных монахов. Ты даже не узнал, откуда они явились, и бросил их в темницу! Духи Судилища и Преисподней, а также местные духи и духи — хранители города, разволновались и доложили об этом владыке Подземного царства Янь-вану. Он послал демона-гонца доставить сюда мою душу, чтобы я рассказал тебе об этом и велел бы тебе тщательно разобраться в деле и как можно скорее освободить монахов. Если ты ослушаешься, то мне велено препроводить тебя в Судилище Подземного царства и дать там ответ.

    Услышав эти слова, правитель округа затрепетал.

    — О великий дядя! — взмолился он. — Прошу тебя, возвращайся обратно! Я сейчас же пойду в управление и освобожу этих монахов!

    — Ну, раз так, то жги скорей жертвенную бумагу, — пробасил Сунь У-кун, — и я отправлюсь к Янь-вану с ответом.

    Правитель округа добавил еще фимиама, возжег жертвенные предметы из бумаги и совершил благодарственные поклоны.

    Сунь У-кун тем временем вылетел из помещения и стал осматриваться: небо на востоке посветлело. Он направился в уездное управление. Все чиновники уже собрались в судебном зале. Сунь У-кун подумал: «Как бы они не обнаружили, что с ними будет говорить мушка. Ведь тогда моя тайна раскроется!».

    Сунь У-кун решил прибегнуть к способу увеличения своего тела и, находясь еще в воздухе, опустил вниз на землю одну только ногу, которая заняла почти весь двор перед судебным залом.

    — Слушайте меня, вы, уездные чиновники! — крикнул он громовым голосом. — Я — Блуждающий дух. Меня послал сюда Нефритовый император, чтобы сказать вам следующее: у вас в окружной тюрьме подвергли избиению праведных сынов Будды, направляющихся за священными книгами. Духи всех трех небесных сфер встревожены этим беззаконием. Мне велено передать вам, чтобы вы срочно освободили этих монахов. Если вы ослушаетесь, то я должен буду ступить второй ногой и прежде всего раздавить всех вас, окружных и уездных чиновников, а затем и всех жителей этого округа, а город сравнять с землей!

    Чиновники и служащие от страха попадали на колени, начали отбивать земные поклоны и взывать:

    — О верховный мудрец! Просим тебя вернуться обратно. Мы сейчас же отправимся в окружное управление, доложим об этом нашему главному правителю и заставим его выпустить узников на свободу. Не шевели только своей ногой, иначе мы умрем от страха.

    Тогда Сунь У-кун убрал свою ногу и вновь превратился в мушку. Он проворно вернулся в тюремное помещение через ту же щель, пробрался на нары и уснул.

    Вернемся к правителю округа, который поспешил в зал суда. Едва только он выдал таблички для раздачи просителям, как братья Коу Лян и Коу Дун опустились на колени у самого входа и, держа в руках таблички, принялись кричать.

    Правитель велел им войти в зал, и они вручили ему свое прошение. Прочтя его, правитель сильно разгневался:

    — Вчера только вы подали жалобу об ограблении, мы изловили указанных в ней грабителей, и вы получили похищенное имущество. Почему же сегодня вы подаете прошение об отказе от своей жалобы?

    Проливая слезы, оба просителя начали объяснять:

    — Почтенный господин наш! Вчера ночью к нам явилась душа нашего покойного отца и вот что сообщила нам: «Праведные монахи, посланцы Танского императора, изловили разбойников, отняли у них награбленное, а их отпустили. У монахов было доброе намерение вернуть нам имущество в благодарность за оказанную им милость. А их приняли за разбойников, бросили в темницу, и теперь они там мучаются! Духи Судилища, местные духи и духи — хранители города разволновались и доложили о случившемся правителю Подземного царства Янь-вану. Он послал гонца-демона, чтобы тот доставил мою душу домой, а вы должны вновь отправиться в окружное управление и подать прошение об освобождении праведных монахов. Тогда, быть может, вас минует беда и вам простят тяжкую вину. Иначе все вы, и старые и малые, погибнете». Вот почему мы явились сюда и отказываемся от своей жалобы. Умоляем тебя, отец наш, яви свою милость и выполни нашу просьбу.

    Слушая их, правитель думал: «Отца их убили совсем недавно, тело его еще не остыло, поэтому душа его могла явиться и откликнуться на зов, но дядя мой умер лет пять или шесть тому назад, как же его душа смогла в эту же ночь явиться ко мне и приказать освободить узников? Судя по всему, я допустил несправедливость».

    Пока он размышлял, в управление прибыли чиновники из уезда Дивная земля. Они поспешно вбежали в зал суда с возгласами:

    — Владыка! Плохо дело! Плохо! Нефритовый император только что ниспослал к нам Блуждающего духа, который велел, чтобы ты поскорей освободил из темницы добрых людей. Монахи, которых вчера схватили, оказывается, вовсе не грабители. Они — последователи Будды, направляющиеся за священными книгами. Дух грозится, что, если мы еще хоть немного помедлим, он всех нас, чиновников, раздавит, уничтожит всех жителей, а город сравняет с землей.

    Правитель округа так перепугался, что в лице изменился. Он тотчас же велел судебному письмоводителю срочно написать табличку о вызове в суд заключенных. Сразу же открыли ворота тюрьмы и вывели узников.

    Чжу Ба-цзе загрустил.

    — Как же нас сегодня будут пытать? — проговорил он. Сунь У-кун улыбнулся.

    — Уверяю тебя, что даже пальцем не тронут, — сказал он. — Я уже все уладил. Когда войдем в судебный зал, на колени не вставай. Правитель сам сойдет со своего места и предложит нам занять почетные места. А ты слушай, как я потребую у него нашу поклажу и коня. Если хоть что-нибудь пропало, увидишь, как я изобью его!

    Не успел он договорить, как они уже прибыли в зал суда. Завидев монахов, правитель округа и начальник уезда, вместе со всеми чиновниками старших и младших рангов, пошли им навстречу.

    — Праведные монахи! — молвил правитель округа. — Вчера, когда вы явились, я был занят встречей начальника, прибывшего из столицы, кроме того, я рассматривал похищенное богатство и не успел расспросить вас обо всем.

    Танский монах, сложив руки ладонями вместе, почтительно склонился и начал подробно рассказывать, как все было. Толпа чиновников то и дело прерывала его возгласами: «Ошиблись, ошиблись! Не пеняй на нас, не пеняй!».

    Затем правитель округа спросил, не пропало ли у них что-нибудь за время пребывания в тюрьме.

    Сунь У-кун подошел ближе и, сверкая глазами от гнева, грозно произнес:

    — Нашего белого коня забрал себе твой судебный служитель, а нашу поклажу присвоили тюремщики. Живо верните все это нам! Сегодня пришел наш черед пытать вас, — злорадно добавил он. — Вот вы какие, понапрасну хватаете мирных людей вместо разбойников. Какое вам за это полагается наказание?

    Глядя на грозный вид Сунь У-куна, все окружные и уездные чиновники не на шутку перепугались. Они тотчас же велели привести коня и принести поклажу и передали все Сунь У-куну в полной сохранности.

    Вы бы видели, как трое учеников Танского монаха своим свирепым видом старались превзойти друг друга! Чиновники оправдывались, обвиняя во всем родных Коу Хуна.

    Танский монах стал уговаривать своих учеников:

    — Братцы! Так нам ничего не удастся выяснить! Давайте отправимся в дом Коу Хуна. Во-первых, мы там выразим соболезнование по случаю смерти хозяина, а во-вторых, устроим очную ставку и тогда будем знать, кто нас ложно обвинил.

    — Совершенно верно! — согласился Сунь У-кун. — Я вызову мертвеца, и мы от него самого узнаем, кто убил его!

    Ша-сэн тут же, у зала суда, помог своему наставнику взобраться на коня, и все с криками и шумом вышли из управления. Многие чиновники тоже прибыли в дом Коу Хуна.

    Братья Коу Лян и Коу Дун, дрожа от страха, встретили прибывших у ворот земными поклонами и сразу же провели их в главный зал.

    Все домашние собрались у гроба, установленного во внутреннем дворе, и голосили.

    — Эй ты, хозяйка, лгунья, оговаривающая мирных людей, перестань вопить! — крикнул Сунь У-кун. — Вот я сейчас вызову твоего почтенного хозяина, и он сам скажет, кто убил его! Пусть пристыдит тебя при всех!

    Чиновники думали, что Сунь У-кун шутит, но он обратился ко всем с такими словами:

    — Уважаемые! Побудьте немного с моим наставником здесь! А вы, Чжу Ба-цзе и Ша-сэн, хорошенько оберегайте его. Я мигом слетаю туда и обратно.

    Ну и Великий Мудрец! Он выскочил за ворота и сразу же поднялся в воздух. Радужное сияние распространилось на землю и окутало весь дом Коу Хуна, а на небе благовещие пары стали оберегать душу умершего.

    Теперь только все чиновники поняли, что имели дело с бессмертным небожителем, летающим на облаках и туманах, с мудрецом, который умеет воскрешать мертвых.

    Все они начали возжигать благовонные свечи и совершать поклоны, но об этом рассказывать мы не будем.

    Великий Мудрец Сунь У-кун вскочил на облачко и направился прямо в подземное царство теней, где ворвался в зал нелицеприятного судьи Подземного царства Сэнло.

    Он так напугал всех, кто там был, что:

    Десять правителей
    Мрачного царства Подземного
    Разом покинули тьму
    И, удивленные,
    Руки сложив для приветствия,
    Вышли навстречу ему.
    Демоны-судьи,
    Пять стран неусыпно хранящие,
    Злу воздающие злом,
    Мигом слетелись
    И, гостя завидев могучего,
    Бить ему стали челом.
    С шумом и лязгом
    Склонились пред ним в обе стороны
    Сотни деревьев-мечей,
    Путь открывая
    В глубины Судилища грозного,
    В мрак непроглядных ночей.
    Дикий хребет
    В остриях и уступах бесчисленных
    Свой разомкнул полукруг,
    Склоны его,
    Что клинками кривыми утыканы,
    Гладкими сделались вдруг.
    В сумрачный город,
    Где стонут безвинно умершие,
    Свет благодатный проник:
    Тысячи душ,
    Безнадежно искавших пристанища,
    Духами стали в тот миг.
    А под мостом,
    Что высоко повис над свирепою,
    Бурной рекою «Как быть?»,
    Тысячи грешников,
    Волнами мучимых издавна,
    К брегу сумели доплыть.
    Правду сказать,
    Если луч от сиянья священного
    Здесь хоть однажды блеснет,
    Кажется сразу,
    Что душам за все прегрешения
    Небо прощение шлет.
    К тысячам тысяч
    Измученных вечными пытками
    Сразу спасенье пришло,
    В мрачных застенках
    Под сводом Судилища страшного
    Стало внезапно светло.

    Десять судей Подземного царства радушно встретили Великого Мудреца Сунь У-куна и стали расспрашивать его, зачем он пожаловал и по какому делу.

    Сунь У-кун сразу же спросил:

    — Не скажете ли, кто из вас принял душу Коу Хуна из уезда Дивная земля в округе Медная башня, который дал обет приютить и накормить десять тысяч монахов? Узнайте поскорей и выдайте его душу.

    — Коу Хун был добрым мужем, — отвечали судьи, — ни один демон-гонец не был послан за его душой. Она сама прибыла сюда, встретилась с отроком в золотых одеждах, который состоит при правителе Подземного царства, и отрок повел ее к своему повелителю.

    Сунь У-кун тотчас простился с судьями Преисподней и направился во дворец Изумрудных облаков, к правителю Подземного царства, который в то же время являлся бодисатвой. После взаимных приветственных поклонов Сунь У-кун рассказал обо всем, что произошло. Бодисатва обрадовался и сказал:

    — Срок жизни Коу Хуна был заранее предопределен, и когда он кончился, Коу Хун, не страдая от тяжких недугов, сразу же покинул бренный мир. Так как он облагодетельствовал многих монахов, а также отличался исключительной добротой, я принял его душу и назначил столоначальником, ведающим списками, в которые заносятся все добрые дела. Поскольку ты сам явился за его душой, Великий Мудрец, я продлю ему жизнь еще на двенадцать лет и сейчас же велю его душе последовать за тобой.

    Отрок в золотых одеждах тут же привел душу Коу Хуна, которая при виде Сунь У-куна громко воскликнула:

    — Почтенный наставник! Почтенный наставник! Спаси меня!

    — Тебя убили жестокие разбойники, — отвечал Сунь У-кун. — Сейчас ты находишься у правителя Подземного царства, который в то же время является бодисатвой. Я пришел к нему за тобой, ты вернешься сейчас на белый свет и подтвердишь, что все это верно. Твой повелитель отпустил тебя и продлил тебе жизнь еще на двенадцать лет, после чего ты снова вернешься сюда!

    Тут душа чиновника стала земно кланяться, выражая глубокую благодарность.

    Затем Сунь У-кун поблагодарил бодисатву и распростился с ним, а душу Коу Хуна превратил в пар, запрятал себе в рукав, вместе с ней вышел из Подземного царства и вернулся на белый свет. Вскочив на облачко, Сунь У-кун быстро примчался к дому Коу Хуна. Там он велел Чжу Ба-цзе приподнять крышку гроба и втолкнул душу в тело Коу Хуна. Тот мгновенно начал дышать и вскоре ожил. Затем он вылез из гроба и поклонился до земли Танскому монаху, а также его ученикам.

    — О наставник! Наставник! — проговорил он. — Я безвременно скончался и только благодаря твоей величайшей милости, благодаря тому, что ты сошел в Подземное царство и вызволил меня из Судилища, я вновь возродился к жизни.

    Казалось, что изъявлениям благодарности не будет конца.

    Когда же он обернулся и увидел чиновников, выстроившихся в ряд, то вновь начал отбивать земные поклоны и с удивлением спросил их:

    — Уважаемые начальники, как же это вы оказались в моей недостойной лачуге?

    — Все дело началось с того, что твои сыновья подали жалобу на этих праведных монахов, обвинив их в ограблении, — отвечал правитель округа. — Я тотчас же послал людей на поимку. Мне и в голову не приходило, что праведные монахи по дороге встретились с разбойниками, которые произвели ограбление и убийство в твоем доме. Монахи отняли у них все награбленное и отправились обратно, чтобы вернуть тебе твои богатства; это я по неведению послал людей схватить их, не произвел подробного дознания и сразу же бросил в темницу. И вот сегодня ночью твоя душа явилась к твоим сыновьям, а ко мне явилась душа моего покойного дяди и рассказала обо всем, что произошло. Кроме того, в уездном управлении видели сошедшего на землю Блуждающего духа. Вот сколько важных событий произошло одновременно. Потому я и освободил праведных монахов, а один из них отправился куда-то и вернул тебе жизнь.

    Продолжая стоять на коленях, сверхштатный чиновник Коу Хун стал рассказывать, как было дело:

    — Почтенный отец, — начал он, — ведь и на самом деле с этими четырьмя праведными монахами поступили несправедливо! В ту ночь ко мне в дом ворвались человек тридцать, а то и больше отъявленных разбойников. Они зажгли факелы, вооружились палками и начали грабить мое имущество. Мне стало жалко терять свое добро, и я начал усовещивать их. Неожиданно один из них так пнул меня ногой, что я сразу же умер. А эти праведные монахи ни в чем не повинны! — Затем он подозвал жену и накинулся на нее: — Ну, скажи, кто меня пнул ногой и убил насмерть? Как смели вы подать лживую жалобу? Я попрошу правителя округа наказать вас!

    Тут все домашние, старые и малые, повалились в ноги Коу Хуну и принялись отбивать земные поклоны.

    Правитель округа проявил полное великодушие и простил им вину. После этого Коу Хун приказал устроить пир, чтобы отблагодарить окружное и уездное начальство за щедрые милости. Однако чиновники посидели недолго и вернулись в свои учреждения.

    На следующий день хозяин дома вновь вывесил вывеску «Добро пожаловать, монахи» и стал уговаривать Танского наставника остаться у него пожить, но тот наотрез отказался. Тогда Коу Хун созвал всех своих родных и друзей; опять, как в прошлый раз, были вынесены флаги и хоругви, и начались пышные проводы.

    Вот уж поистине:

    В расселинах земли угрюмой,
    Где многое скрывает мгла,
    Таятся мрачные злодейства,
    Творятся темные дела.
    Но над землей, в безбрежном небе,
    Поныне истина тверда,
    И душу добрую напрасно
    Там не обидят никогда.
    Нелегок путь, но добровольно
    Взяв на себя тяжелый труд,
    К благому Будде Татагате
    Упорно путники идут.
    Идут к Линшань — горе чудесной,
    Где мудрость, мир и чистота,
    Где к беспредельному блаженству
    Открыты вечные врата.

    О том, как наши путники встретились наконец с Буддой, вы узнаете из следующей главы.