Знаете, что меня поразило больше всего, когда я оказалась впервые в США? Несмотря на то, что это была моя первая заграничная поездка, несмотря на постоянное и пристальное внимание к новому, совершенно незнакомому миру, о котором столько было прочитано, услышано, придумано, самое сильное впечатление было и самым неожиданным.
#img_left#Оно оживает в каждую последующую поездку и становится для меня одним из символов Соединенных Штатов. Символ, который, кстати, противостоит, борется в моем сознании со многим, что раздражает и даже возмущает меня в этой стране. Меня буквально потрясло количество людей с ограниченными способностями (инвалидов по-простому), которых можно встретить всюду: в супермаркетах, национальных парках, музеях, ресторанах – где угодно. Для людей, передвигающихся на инвалидных колясках, есть специальные парковки, кассы, оборудованные туалетные кабинки. Их не сопровождают ни сочувственные, ни любопытные взгляды, общество будто бы их не замечает, оно их просто принимает.
В моей родной Пензе почти невозможно увидеть человека на инвалидной коляске. За все время, что я здесь живу, я и видела всего-то трех-четырех, с перерывом в годы. И только летом, и только в определенном месте. Это и понятно: зимой или осенью (весной, летом после дождя, то есть почти всегда) по нашему городу на своих вполне здоровых ногах не очень-то удобно передвигаться: нужно лавировать между запаркованными всюду машинами, лужами, обходить кочки, ямы, открытые люки.
Чтобы поместиться в общественный транспорт, тоже нужна определенная ловкость, а иногда и акробатические данные. Ни в кинотеатр, ни в музеи, ни в большинство магазинов въехать на коляске просто невозможно. Новые дома, конечно, оборудованы пандусами, но лифты в них пускают, как правило, через несколько месяцев после того, как дом сдан и частично заселен. Я, например, девять месяцев топала пешком на 11-й этаж. Я думаю, никому у нас и в голову не придет, что человек, прикованный к инвалидному креслу, купит квартиру в новом доме (пойдет в музей, кинотеатр, магазин, кафе). С чего бы это он?
Может быть, конечно, в Пензенской области население исключительно здорово. На сайте областного правительства и министерства здравоохранения и социального развития статистики инвалидности нет. Расписаны, правда, многочисленные программы, призванные улучшить жизнь людям с ограниченными способностями. Значит, они в области все же есть. В России всего на 1 января 2008 года зарегистрировано 13 млн. инвалидов, 700 тысяч из них – дети. Не все они, конечно, передвигаются на колясках, но и таких немало. Должны же они быть заметными на улицах наших городов? Но их там почти нет.
Да и просто больные люди, хотя и передвигающиеся самостоятельно, но с явными внешними признаками заболевания, на улицах и в общественных местах особенно не «светятся». Моя студентка, инвалид второй группы из-за тяжелого эндокринного заболевания, признавалась мне, что не любит бывать на улице, ее задевают и обижают взгляды, сочувствие, замечания. Она предпочитает «проскользнуть» (ее выражение) в университет и обратно – домой. Отгородиться. Очень замечают у нас инвалидов. Как «других», «не таких», «не нормальных».
Мы даже не отдаем себе отчета в том, как даже лексически отгораживаемся от людей, которым меньше, чем нам, повезло со здоровьем. Я сама слышала, как учительница упрекает мальчика, больного астмой: «Куда ты побежал, даже нормальным детям столько бегать тяжело!» Остальные ребятишки с любопытством смотрели на ненормального товарища. Учительница сама маркировала его так при них – разве подействуют теперь ее уговоры быть с ним добрее и осторожнее?
Правда, другая моя студентка с нарушением функции гипофиза, маленькая, ростом с невысокую первоклассницу, поражала меня своей уверенностью, раскрепощенностью и коммуникабельностью. Но тут общество не при чем. В этом случае мама постаралась: с детства баловала, одевала как куклу, даже на приданое ей собрала к окончанию учебы. Да мама и не последний человек в том районном центре, откуда родом эта девочка. Исключение. На это раз – счастливое.
Может быть, в нашем обществе – строгие стандарты красоты и порядка, такие традиции внешней организованности и эстетики, что просто невозможно, невыносимо оскорблять их чем бы то ни было, даже некрасивыми людьми?
Увы! Посмотрите на наши города, не на столичные или областные центры, хоть и там всякого достаточно, не очень… эстетичного. На города поменьше, районные центры, например. И машин много, и люди одеты неплохо, но вокруг царит мир, который если и отвечает требованиям эстетики, так только эстетики безобразия. Если пристройка к дому – то обязательно косая и кривая, если сарай – то обязательно на самом видном месте и некрашеный, черный, если дороги – то иногда это просто уже и не дороги. Неуютно, неухожено, грязно.
Я думаю, это вопрос не эстетики, а пользы. Пользы, понимаемой как-то очень ограниченно: может ли человек зарабатывать (или просто добывать) деньги, рожать детей, быть «востребованным» и «конкурентоспособным». Причем именно в этих, весьма жестких правилах, в координатах «купли-продажи», которые менять никто не собирается. Те, кто при таких правилах раскрыть свои способности и реализовать свои возможности не могут, просто исключаются.
Исключаются экономически, потому что пособия невысоки, возможности трудоустроиться крайне ограничены.
Исключаются социально, потому что даже в рамках социальных программ, в реабилитационных центрах инвалиды замкнуты в кругу таких же, как они сами, выйти в большой и неприспособленный для них мир им крайне сложно.
Исключаются психологически – эта проблема почти не обсуждается, она неудобная и неприятная. И часто просто никому не интересная.
Наше общество вообще легко расставляет «знаки качества». Только критерии никак не связаны с подлинно человеческими качествами – умом, талантом, добротой, работоспособностью. Напротив, такие качества часто мешают жить. Точнее, мешают доказывать свою «востребованность», «пробиваться», «конкурировать», отстаивать свое место. Но не место под солнцем, которого нам сейчас так не хватает, а что-то гораздо менее теплое и естественное. Нам нужно место в структуре – на рынке, в «тусовке», в иерархии, и из этой структуры мы исключаем тех, у кого нет сил (или просто желания) бороться и отшвыривать конкурентов.
Само это выражение «знак качества» применительно к людям я услышала от своей одноклассницы, которую уговаривала прийти на встречу выпускников по случаю 20-летия окончания школы. Она отказывалась, смущалась и, наконец, призналась, что не хочет встречаться ни с кем, чтобы избежать вопросов о личной жизни. «Я не замужем, у меня нет детей, – грустно сказала она, – будут сочувствовать или злорадствовать». Напрасно я убеждала ее (совершенно искренне), что она прекрасно выглядит, у нее достойная карьера, ей есть чем гордиться. В качестве аргумента добавила, что я и сама разведена, и меня это ничуть не смущает. И тут она меня огорошила: «Ты была замужем, у тебя есть дети. Знак качества стоит, какой-никакой».
Отличная учеба в университете и карьера в банке, с нуля, в самые глухие годы – это не знак качества. Самоотверженная забота о больных родителях, а потом, после их смерти, о тяжелобольном брате – тем более. Не нашла своего места на брачном рынке, не доказала свою «востребованность» – исключена, отбракована. Я делаю этот вывод, основываясь отнюдь не на одном частном случае. Почитайте социологические исследования: социологи пишут о своеобразной «вине перед обществом» незамужних и бездетных женщин. При этом, заметим, это самое общество совершенно не готово исключить или хотя бы мягко пожурить отцов, бросающих своих детей совсем или выделяющих им алименты с липовой маленькой зарплаты и скрывающих свои подлинные доходы. Эти алименты почему-то почти всегда 1000 рублей, я это выяснила однажды в небольшом исследовании.
Режим исключения оформляется в словах «неполная семья» (почти «неполноценная»), «мать-одиночка». Этих слов не избегает никто – ни рядовые граждане, ни официальные лица. Мы же против политкорректности, еще чего не хватало!
Замечу, что я далека от мысли объявлять американское общество более гуманным, чем наше. В определенном смысле оно даже более жесткое. В США – огромное количество людей, которые не имеют медицинской страховки (по некоторым данным, до 40 %), бездомных, нелегальных эмигрантов, просто очень бедных людей. Отчужденных, отгороженных, проигравших. Тот же режим исключения, только там он действует несколько иначе, по крайней мере, меньше заметен в мелочах.
Опять же я совсем не утверждаю, что эта стена предрассудков, физические и экономические препятствия абсолютно непреодолимы. Конечно, все это можно преодолеть, причем для этого иногда совсем не обязательно ломать себя, напротив, победу вероятнее одержать, оставаясь самим собой. Вы должны, стиснув зубы, нести двойной или даже тройной груз – собственной беды или неудачи, многочисленных мелких и крупных материальных препятствий и общественной холодности, настороженности, отгороженности. Но победить можно. Доказать, преодолеть, выжить – и стать счастливым исключением.
По сути дела, наше общество больше всего не прощает слабости. Не трусости или подлости, не отсутствия таланта, не лени, а слабости в таком пещерном понимании, когда не хватает когтей, зубов, злобы или… денег.
Однажды, еще в Москве, возвращаясь с работы, я наблюдала в автобусе любопытную сценку. Симпатичный малыш лет 4–5, сидя на коленях у мамы, во все горло распевал только что придуманную им песню. Ему было весело, он то и дело обращался к окружающим с просьбой подпевать ему или хотя бы оценить его творчество. Усталые после работы, раздраженные люди вдруг как по команде консолидировались в борьбе за тишину и покой (в час пик в Москве!) и дружно напустились на маленького певца. Скандал разгорался. На бедную молодую мамочку посыпался такой град упреков, что она, схватив сына, вылетела на первой же остановке. Я выступила в ее защиту и получила дружный отпор. На той же остановке вошел сильно выпивший, не очень чистый человек, который сразу же принялся бранить всех находящихся в автобусе, не стесняясь в выражениях. Надо отдать ему должное – некоторые его обороты были оригинальны. Утомившиеся в борьбе против маленького нарушителя общественного спокойствия граждане большого бузотера слушали, может, и без удовольствия, но молча и терпеливо.
И тут я не выдержала: «Вы же только что выгнали маму с маленьким мальчиком, – возмущенно вскричала я, – а теперь покорно выслушиваете грязные оскорбления». Автобус молчал. Некоторые отвернулись. «Кто выгнал мальчика – эти?» – возмутился нетрезвый обличитель, расспросил меня о деталях и добавил несколько весьма витиеватых эпитетов. «Прошу вас, мадам, – обратился он ко мне, пытаясь даже подать руку (я готовилась выходить на своей остановке), – я с этими (подробное и смачное определение) ни за что дальше не поеду. Это же надо, меня, паразита, слушали, а пацаненка выгнали!» Автобус молчал. Мы вместе с пьяным «джентльменом» вышли, он церемонно со мной простился, поклонился и чуть не упал.
А ведь на самом деле мы все едем и едем в этом автобусе. Куда?
